Автор говорит

Состояние и ощущение человека, находящегося в условиях реальной или мнимой коммуникативной изоляции от других людей, разрыва социальных связей, отсутствия значимого для него общения.

Некоторое время Ян медлит, судорожно сжимая в руках тетрадный лист. Записка – дурацкая шутка да и только – волнует, заставляет мысли бушевать волнами. Будто он снова в детстве, прочитал страшилку и теперь боится, что в отражении появятся красные глаза Кровавой Мэри. Пусть это лишь выдумки, страх всегда реален. Он собирается в животе липким удущающим комом, как и много лет назад, когда он боялся смотреть в зеркала и ходить по квартире ночью.

Пальцы у Яна трясутся так, что, кажется, вместе с ним трясется весь стол.

- Ян, ужинать иди!

Голос матери вытягивает его из ступора. Он сглатывает, проводя ладонями по столу. Гладкая лакированная поверхность заземляет. Эту привычку он завел совсем недавно, когда понял, что часто улетает в свои мысли. Когда такое происходит, нужно всего лишь потрогать что-нибудь. Ощутить на коже немного реального мира.

Реальный мир, конечно, отстой, но иногда и сюда приходится возвращаться.

Ян пробегается глазами по тексту. Почерк – первое, что бросается в глаза. Конечно, он его знает, лучше, чем что бы то ни было на этом свете. Прямой, будто бы строгий, но при этом слегка вычурный. Совсем как его хозяин. Ян бы узнал его и без почерка, даже если бы тот потрудился хоть немного скрыть свою личность и писал печатными буквами.

Ян подтягивает к себе телефон и откидывается на спинку стула.

- «Будь начеку», - ворчит он. – Почему бы не написать «будь осторожней»? Витек, больше некому.

Светлое окно мессенджера выхватывает из полутьмы его лицо. Пусть настольная лампа и горит, она не освещает комнату. Она лишь создает ощущение света, а это, все-таки, две большие разницы. Пару раз он пролистывает мимо нужного чата и раздраженно ищет по поиску. Чуть не попадает пальцем на «Вероничку» вместо «Витька». Да, сегодня явно не его день.

«Твои дурацкие шутки??», - печатает он, раздражаясь все больше.

Витек оказывается онлайн моментально.

«?».

«Записка», - лаконично отвечает Ян.

Приложение отображает надпись «печатает...», а затем трусливо замирает.

«Это не шутки».

Одновременно с сообщением мессенджер подвисает, выбросив ошибку «приложение не отвечает». Ян закатывает глаза.

- Блин, да почему сейчас! – сквозь стиснутые зубы шипит он.

«Если неприятность может произойти, она произойдет в любом случае». Закон Мерфи, он же закон подлости. К этому принципу Ян бы добавил еще один. «Неприятность происходит именно тогда, когда она меньше всего нужна».

Системное сообщение тут же исчезает само, будто испугавшись. Виктор Смирнов печатает...

«Слушай, у тебя температура, я зуб даю».

Ян перечитывает сообщение на два раза. На три. И все еще не понимает. По спине медленно крадутся мурашки, потому что его не отпускает легкое ощущение дежавю.

Он надеется, что ему просто кажется.

«Что?», - набирает Ян. Чуть медлит, перед тем, как нажать на кнопку отправки. Ответ, впрочем, приходит моментально.

«Ааа, это? Ой да забей. Кошка поцарапала».

Руки трясутся так, что он поспешно откладывает телефон, боясь уронить. Дыхание вырывается судорожными порывами. Ян с неожиданной ясностью вспоминает сегодняшний сон. И он готов поклясться, что до сих пор слышит веселый голос Витька, произносящий именно эти слова.

Ему приходится собраться с силами, прежде чем снова взять телефон. «С тобой все ок? Родители дома?».

«Их нет. Вообще нет».

Тревога от этого лишь усиливается. Ян тупо смотрит в экран, ждет дальнейших пояснений, но их нет. Сейчас, в темноте комнаты, происходящее кажется жутким сном. Темнота искажает реальность. На секунду ему даже кажется, что комната плывет, рисунок на закатавшемся от возраста коврике пляшет под его взглядом.

Ян встряхивает головой, жмурясь до цветного калейдоскопа перед глазами. Когда он снова смотрит в телефон, Витька в сети уже нет. Под значком его профиля указано «Виктор Смирнов будет в сети 30 октября».

Глаза Яна расширяются. Прежде чем он успевает подумать, он выключает экран телефона, вскакивая и делая шаг назад. Рвано оглядывается по сторонам. Кожей чувствует опасность. Повсюду. Она вокруг, насмехается над ним, ждет удобного случая, чтобы напасть. В темноте комнаты ему чудится чье-то туманное присутствие.

Экран тоскливо загорается снова, отображая время и число под ним. 23 сентября. В висках у Яна стучит кровь, заглушая мысли. Рывком он хватает телефон и толкает дверь, впуская в комнату свет.

Он пробегает по прихожей, хватает с вешалки куртку. Бросает ключи на тумбочку и непослушными пальцами шнурует ботинки. Страх не отпускает даже здесь, на свету, но он уговаривает себя, как уговаривают маленьких детей. Здесь нечего бояться. Ты ведь уже не маленький. Сейчас пойдешь, встретишься с ним и поймешь, что зря боялся. Ничего с тобой не случится.

Записку он торопливо запихивает в карман и уже почти касается дверной ручки...

- Ты куда?

Ян оглядывается. Мама стоит в проходе, и один ее вид чуть заглушает шепот тревоги. Одна бровь приподнята – только она в семье так умеет, Ян так и не смог научиться, как ни старался. На лице – печать усталости, которую не смыть, не изгладить никакими уходовыми средствами. Она выглядит молодо, гораздо моложе своих лет, и все же эти уставшие глаза выдают истинный возраст. Через руку небрежно перекинуто полотенце, другой она держит шумовку. Со всем этим, и небрежно закрученными волосами, она – воплощение уюта и дома. Того дома, в котором спокойно и хочется бывать чаще. В котором есть только она, ее тихий голос и успокаивающие слова. Таким дом бывает очень редко. Почти никогда.

- Бабушка уже ругается. Садиться ужинать пора, - говорит она. Почти увещевание.

- Мне до Витька сбегать и назад. Садитесь без меня.

Голос ему самому кажется хриплым, будто он – Эдмон Дантес, впервые за много лет заточения заговоривший с человеком. Мама вздыхает, скрестив руки на груди. Шумовка угрожающе покачивается. Ян отворачивается к двери.

- Надень шапку, - тихо говорит она, прежде чем уйти на кухню, и в ее голосе смиренная нежность отчетливо пробивается сквозь усталость.

Ян хватает с тумбочки шапку и натягивает ее уже в коридоре, на бегу. Ключи остаются лежать на тумбочке. Брелки с музыкальной ноткой и знаком мира - тем, что у хиппи - отсвечивают на тусклом искусственном свете.

***

До соседнего дома Ян добирается быстро. Очень удобно, когда лучший друг живет буквально через дорогу. В начальной школе они бегали друг к другу каждый день, практически в любое время. Им даже разрешали задерживаться допоздна. Тогда это казалось огромной привилегией для двух детей, которые хотели пообщаться и побегать в компьютерных играх подольше. Сейчас это тоже становится преимуществом.

Ян почти преодолевает полуосвещенный двор – фонари как всегда мигают, а несколько и вовсе вышли из строя, поэтому половина двора погружена во мрак. За годы своего детства к такому он привык. Жизнь в богом забытом маленьком городе всегда была такой. С навечно погасшими фонарями и выбитым асфальтом. С бабушками на лавках во дворах, ругающими тех, кто уже десятки лет игнорирует, как им живется на самом деле. С красивыми цифрами в официальной статистике. Статьями в местных газетах о том, что «мы стали жить лучше», хотя лучше стали жить только они.

Он родился в этой атмосфере презрения и недоверчивости к тем, кто выше него. Выучился не доверять власть имеющим вместе с цифрами и названиями животных.

Самое страшное было то, что не верили им и взрослые. Те, кто сидел во дворах, ругаясь, что не работает свет. Работающие люди, приходящие домой поздно, но знающие, что получат достаточно, лишь чтобы кое-как выжить. Алкоголики, оплакивающие отсутствие стабильности в жизни. Бабушки, чуть что упоминающие имя Господа всуе и молитву «а раньше было лучше». Даже персонажи на телевидении в его детстве, облекающие это в шутку.

Но вот он вырос и шутки закончились.

Укрытый полутьмой двор необычайно тих. Турник с облупившейся краской, о которую легко можно порезать ладони, протертая до голого металла горка... Ян окидывает знакомую с детства площадку перед тем, как подойти к подъезду и замечает на качелях знакомую фигуру.

Ян подходит ближе и останавливается, засунув промерзшие руки в карманы. Витек не смотрит на него, толкается носком ботинка почти лениво. Мерный скрип старых качель одновременно и успокаивает, и заставляет вернуться уже слегка угасшую тревогу.

Земля под качелями вытоптана. Толчок. И еще один. Скрип.

Первым не выдерживает молчания Ян.

- Ты совсем тронулся?

Витек не отвечает. Даже не смотрит на него, так и продолжает буравить взглядом землю. В его молчании есть что-то странное, нелогичное, непонятное, и от этого Яна пробирает такая дрожь, что хочется бежать. Прямо сквозь тьму, добежать до своего подъезда, до квартиры и тогда там... там его не тронет то непонятное нечто, из-за которого Витек сейчас выглядит как марионетка с оборванными нитями. Тот самый Витек, которого он знает с детства, который всегда смеялся и шутил над всеми вокруг, а больше всего над собой.

- Это ничерта уже не смешно, и записка, и сообщения твои поехавшие! Что с тобой вообще?!

Ян хочет остановиться, но не может, поток торопливых, жгущих изнутри слов не иссякает.

- Я вообще не понимаю, что с тобой после перемены стало! Давай. Рассказывай! Родители опять поссорились? Что?!

- Я же сказал тебе, что их нет.

Спокойный голос Витька пугает даже больше, чем если бы тот на него заорал.

- Никого нет, - продолжает он. – Никого, кроме нас.

Глухая злость разгорается внутри. Ян чуть вскидывает подбородок. Руки в карманах сжимаются в кулаки. Он старается обуздать эмоции, но все что ему удается – лишь приглушить злость деланной вежливостью.

- Я понял, ничерта от тебя не добьешься, - говорит он сквозь стиснутые зубы. – Да иди ты к черту, Витек.

Хотя нет. Не удается.

Все еще полыхая яростью, Ян отворачивается от него и идет прочь с детской площадки. Голос Витька останавливает его почти у самого тротуара.

- Посмотри на окна. В любой из этих квартир никого нет.

Витек неслышно догоняет его, останавливаясь чуть позади и отрешенно глядя на светящиеся окна четырехэтажки. Ян тупо смотрит на окна тоже, но никак не может вникнуть в смысл сказанного. В голову лезет всякий отвлекающий бред. Например, о том, что если считать, что окна – глаза многоэтажек, получается, они видят больше, чем нам хотелось бы думать. «Большой Брат следит за тобой», - думает он, и в голову снова лезут злосчастные погасшие фонари и обшарпанная детская площадка.

Окна на нижних этажах до сих пор старые, деревянные, и это только добавляет в происходящее чего-то темного, мрачного. Идеальная декорация для антиутопии.

- Что? – вежливо интересуется он, взяв себя в руки.

- Они пустые. Ты думаешь, в них живут люди. Думаешь, что мир существует и без твоего вмешательства. А правда в том, Ян... - имя он даже как-то выплевывает, будто оно причиняет ему боль. – Правда в том, что в этом мире нет ничего, кроме того, что ты должен увидеть. Это декорации, кукольный домик, павильон для съемок, построенный специально для тебя, и за ним... за ним ничего нет.

- Ты точно тронулся, - заключает Ян и хватает его за рукав у локтя. – Пошли до твоей квартиры.

- Не веришь. Ты не веришь.

Витек трясет головой, с силой проводя ладонями по лицу, словно стирая с него прошлое выражение. Новое – более отчаявшееся, уставшее, испуганное... но более человеческое, чем до этого.

- Я докажу тебе, - судорожно бормочет он. – Докажу.

Рывком Витек выдергивает из кармана телефон. На взгляд Яна – слишком уж резко для того, кто так над ним трясется. Новый телефон Витьку купили буквально на днях, после того, как он благополучно потерял предыдущий. Нельзя сказать, чтобы это звучало как серьезный проступок... до тех пор, пока не узнаешь, что это уже третий телефон за последний год. В этом плане Витек определенно был анти-супергероем с анти-суперспособностью: никакая техника у него долго не выживала.

Ян прослеживает глазами его движение с легким беспокойством. После всего произошедшего он уже не может сказать, что Витек собирается вытворить, а это вызывает беспокойство.

- Тихо, подожди, отдай! У тебя руки трясутся! – предупреждает Ян, протягивая ладонь за телефоном. – Тебя родители убьют, если еще раз телефон потеряешь!

Вместо того, чтобы послушаться, Витек переводит взгляд на ближайшее окно. Прежде чем Ян успевает его остановить, он замахивается рукой с телефоном.

Деревянные рамы содрогаются, брызжут осколками внутрь. Звон стекла. Руки Яна непроизвольно взлетают к ушам, прикрывая их, в попытке защититься от резкого звука.

- Ты что сделал?! – кричит он. – Как мы его теперь достанем?!

- Комната пуста, - отзывается Витек.

Его рука оживает, подтягивая Яна за собой, ближе к окну. «Смотри», - шепчет он, коротко указывая вперед. «Смотри». Но здесь и говорить-то ничего не нужно.

На подоконнике разбитого окна – осколки стекла, часть осыпалась прямо в цветочный горшок со слегка подсохшей, желтеющей фиалкой. Плотные шторы задернуты, лишь слегка подсвеченные изнутри. Телефон, пролетев внутрь квартиры, немного сбил край шторы, оставив небольшую полоску, позволяющую заглянуть внутрь.

И Ян видит.

За шторами – абсолютно пустая комната. Голые оштукатуренные стены. А на подоконнике, словно в насмешку – такой настоящий, домашний горшок с фиалкой и небольшой затасканный плюшевый медвежонок.

Пока Ян вглядывается в пустую, нежилую комнату, медвежонок невидяще таращится на него глазами-пуговицами.

Витек отпускает рукав Яна и делает шаг назад.

- Если не веришь – иди. Посмотри. Я не пойду.

- А телефон? – все еще цепляется за остатки здравого смысла Ян. Хотя ничего из происходящего уже не ощущается, как здравый смысл.

Витек пожимает плечами.

- Я не пойду, - тихо повторяет он, вжимая голову в плечи. Тень самого себя.

Ян окидывает его взглядом. С усилием поворачивает голову, чтобы встретиться глазами с черными, выжидающими пуговками медвежонка.

- Ты же не серьезно, - обреченно говорит он.

***

Чтобы влезть на подоконник и протиснуться в окно, ему приходится применить всю смекалку, какая у него только имеется. Витек, безразлично стоящий чуть поодаль, как помощник сразу отметается. Выскакивая из дома Ян поторопился, поэтому на нем нет даже шарфа, который сейчас бы очень помог. Поэтому, воровато оглянувшись, он сдирает с головы шапку и, осторожно смахивает ей стекло с подоконника. Запрыгивает, подтягивается на руках и, укутав ладонь в шапку, осторожно расчищает путь от оставшихся осколков. Стекло старое, осыпалось почти полностью. Повезло. Было бы поновее – так сделать не получилось бы.

Может, это было бы к лучшему...

Просто пустая квартира. На ремонте. Ничего необычного, успокаивает себя Ян. Но трусливые мысли все равно прокрадываются в сознание. Что если Витек прав? Что если все эти квартиры и правда пустые? Огромная раздутая иллюзия живого, существующего мира, в котором окна – действительно не более чем, глаза многоэтажек, неотрывно следящие за ним пустыми провалами...

Запретив себе думать дальше, Ян спрыгивает на пол. Звук отдается эхом. Теперь, когда он внутри, голые стены давят на него сильнее, чем он мог бы представить. Страх постепенно затапливает разум. Он вдыхает-выдыхает пару раз и, нашаривает взглядом телефон.

Двери в дверном проеме нет. Из освещенной комнаты в глубину квартиры ведет коридор, уводящий в полную, беспроглядную тьму. Телефон лежит экраном вниз за проемом, почти у самых лап темноты.

Ян шагает к нему, стараясь ступать как можно тише. Квартира ощущается враждебно, вокруг него – пристальное, напряженное внимание. Что-то сейчас произойдет? Что же? Что там в квартире? Кто-то набросится?

Ян наклоняется, протягивая руку. И... замирает. Медлит. Рука зависает над телефоном, выжидая. Дыхание перехватывает.

- Ты здесь, - тихо говорит Ян. – Наблюдаешь за мной.

Он срывается на крик, эхом отдающийся в пустой квартире, и в этом крике – весь его страх.

- Кто ты?! Кто?!

Ян не ждет ответа, он чувствует, что его не будет, поэтому продолжает пугливыми, как встрепанные воробьи, словами:

- Мне кажется, я схожу с ума. Или я, или Витек! Я не знаю кого или чего я боюсь. Мне постоянно кажется, что за мной наблюдают, я веду себя как чертов параноик! А Витек, он ведь говорит такой бред, и ведет себя как будто с катушек съехал! А я почему-то верю, какой-то частью мозга действительно верю, что эта дурацкая записка – правда!

Истерический смешок срывается с его губ. Он обхватывает виски холодными ладонями.

- Я не... нет, нет, это такая тупая шутка, этого быть не может! Как ты до такого вообще додумался, ты, идиот! – горячо шепчет он, сам не до конца понимая, с кем говорит. – Чертова, долбанная жуть, это все чертова жуть! «Ян, ты персонаж книги, ты можешь умереть» - очень смешно, да, спасибо большое, отличная шутка!

Его торопливые слова прерывает громкий звук уведомления. Ян замирает. Слова замерзают на его губах.

Он поднимает телефон с пола, переворачивает разбитым экраном вверх. Экран приглашающе загорается. Глаза Яна скользят по только что пришедшему уведомлению. Его зрачки расширяются, а пульс, кажется, замирает совсем.

«Поторопись». Сообщение от контакта, названного очень просто. Лаконично.

Автор.

Уведомление исчезает, стоит только его прочитать, обнажая обои на экране блокировки. Черный фон с тонкими золотистыми узорами по бокам. А внизу надпись. «Memento mori». Ян неверяще всматривается в готические буквы. Ищет подтверждения... нет, лучше опровержения своим мыслям.

Он подскакивает и оглядывается. Сквозь наполовину отдернутые шторы видно не все, но даже этого достаточно, чтобы быть уверенным – Витька на улице больше нет.

- Вить?.. – пытается произнести Ян, но голос не желает слушаться. – Вить?!

***

...Витек оглядывается на собственную тень, прыгающую по стене подъезда. Теперь, когда он один, его снова затапливает безысходностью. Есть вещи, от которых можно сбежать. Есть те, с которыми можно встретиться лицом к лицу и победить. А есть те, с которыми ты даже не понимаешь, как бороться. И это душащее отчаяние, с ним нельзя было бороться по очень простой причине – оно было частью его самого, такой же неотделимой, как рука или нога.

Каждый шаг отдается эхом в такт его мыслям. У всех людей в мире есть один и тот же демон, от которого не спастись, потому что нельзя спастись от себя. Мы рождаемся с ужасной тягой к себе подобным. Мы не выносим одиночества, и, если бы однажды все люди на планете, кроме одного, последнего человека исчезли, рано или поздно осознание собственного одиночества задушило бы его.

Витек останавливается у почтовых ящиков. В их ящике – два криво всунутых письма. Он вытягивает оба и мельком просматривает. Одно, нижнее, наполовину прикрыто, но даже так прекрасно видно «Смирновой Еле...». Его матери. Верхнее же письмо адресовано Елизавете Андреевне, их соседке по площадке.

Добравшись до площадки, Витек стучит в дверь соседки даже не задумываясь. Так же, как и делает всегда. Почему-то почтальон считает своим долгом складывать письма Елизаветы Андреевны к ним в почтовый ящик и делает так почти каждый раз.

- Елизавета Андреевна! Вы дома? Ваше письмо к нам опять положи...

Он осекается на полуслове. Рука замирает над дверью. Стук затихает, проносясь по подъезду торопливой птицей.

Витек нажимает на ручку двери. Его встречает опустевшая квартира. Нет, она никогда и не была жилой, как и все эти горящие окна, которые видно с улицы. Лишь видимость, иллюзия, насмешка Автора этого мира. Существует лишь то, что видит главный герой. Все остальное – пустота, скрывающаяся за декорациями.

Шагая по пустой квартире, он в очередной раз поражается ненадежности человеческого восприятия. Витек готов поклясться, он был в этой квартире, может, и не сотни, но десятки раз точно. Он знает досконально, где стоит обшарпанный советский комод, где – этажерка, предмет зависти любого торговца антиквариатом.

Эта квартира всегда казалась Витьку произведением искусства. Не потому что она была со вкусом обставлена. Не потому что была баснословно роскошной. Причина была совсем иной. Во всей обстановке квартиры видна была сама Елизавета Андреевна – немного эксцентричная дама с тонкими сигаретами и душой скрипачки. Вовсе не Шаганэ, скорее, все же, Есенинский хулиган. Здесь пахло чуть горьковатыми духами и ментолом, стопками лежали распечатанные конверты на тумбочке в прихожей – Елизавета Андреевна не утруждала себя такими трудностями быта, как выбрасывание конвертов.

В этом была душа. А теперь не осталось ничего.

Шторы в зале – единственное, что хранит личность хозяйки квартиры. В пустой комнате они смотрятся нарочито вычурными, инородными. Повинуясь мимолетному желанию, он раздвигает пыльные портьеры.

На подоконнике горит небольшой торшер, создающий эффект освещенной квартиры. Рядом с ним ютятся осиротевшие горшки с цветами. У самого дальнего – открытый футляр с очками в черепаховой оправе. Слегка поцарапанные стекла, дужки, на которых стерся узор ближе к кончикам – там, где они прилегают к голове.

Витек оставляет письмо рядом с футляром, как венок на могиле, и долго не может оторвать от него взгляд. Письмо, которое до этого было прикрыто другим конвертом, оказывается практически чистым. На углу конверта прилеплен кусок почтовой марки, рядом – написано имя. Ниже письма не существует, оно будто стерто чьей-то невидимой рукой. Абсолютно белый конверт.

Каково это - быть эпизодическим персонажем книги? Это значит появиться лишь мимолетно, чтобы после перестать существовать. Однажды главный герой перешагнет через тебя и поведет сюжет дальше. А от тебя останется лишь пустота. Лишь очки в черепаховой оправе, как чеховское ружье, которое должно выстрелить.

Он уходит, оставляя за спиной память об исчезнувшей навсегда соседке. Мысли тревожно бьются в голове. Вот так выглядит жизнь книжного персонажа. Автор говорит, что персонаж должен исчезнуть, и он исчезает. Все, что они когда-то сделали, кем они были... все перечеркивается в один момент. Автор говорит – значит, вас не должно существовать. Никто не в силах этому помешать. Ведь когда Автор говорит – ты повинуешься, даже если ты против. Потому что ты всего лишь книжный персонаж.

Остановившись у своей двери, Витек во власти внезапной догадки распечатывает письмо для матери и истерично смеется. Конечно, оно тоже пустое.

Его родителей ведь тоже не существует.

Незнание – сильнейшее оружие, потому что пока ты не подозреваешь, что все вокруг тебя ложь, ты в нее веришь. Раньше он видел своих родителей. Видел соседку. До тех пор, пока не узнал правду.

Правда – отстой. Реальность – отстой в квадрате.

Он позволяет письму выскользнуть из его руки и приземлиться на пол, прежде чем зайти в собственную квартиру. И здесь его ждет сюрприз.

К тому, что квартира пуста, он был готов. Но она пуста не полностью. Прямо напротив двери – приглашающе открытая дверь в ванную. Полностью обставленную, такую же, какой она была все те годы лжи, до сих пор маячащие в его памяти. В ванной горит свет. И он идет на него, как мотылек на огонь.

Едва он оказывается у раковины, зеркало над ней запотевает, хотя никакого пара нет и в помине. На зеркале медленно проявляются буквы. Скачущие, будто испуганные антилопы. Витек почти ничем не выдает внезапного осознания, захлестнувшего его с ног до головы.

«Послушай меня», - написано на зеркале.

«1984», Джордж Оруэлл

Лат. «помни о смерти»