глава 1
Серый дождь окутывал городок, словно саван, заглушая шаги прохожих и шепот ветра. Минчджу, девятнадцатилетняя сирота, стояла за стойкой своей лавки с рамёном, разливая дымящийся бульон в глиняные миски. Запах мисо и тлеющих углей смешивался с сыростью, сочившейся сквозь щели в деревянных стенах. За окном шуршал дождь, но обрывок разговора двух женщин у дальнего стола заставил её замереть. Ложка дрогнула в руке.
— Говорят, в этом году явилась девушка с кицуне, — шептала одна, в потёртом кимоно, прикрывая рот рукавом, словно слова могли предать её. — Сам Инари избрал её, чтобы напомнить о старых долгах.
— Бедняжка, — ответила другая, её голос был едва слышен. — Кланы перегрызут друг другу глотки за неё. А если Рю из Тэнгу пронюхает... ей конец. Его тень уже повсюду.
Минчджу нахмурилась, сердце пропустило удар. Рю. Имя, что ткало мрачные легенды, как ночь без луны. Молодой босс якудза, чья жестокость и богатство были мифами, пугающими даже в шепоте. Но кицуне? Это звучало как сказка из детства, когда она, голодная, листала свитки в храме. Духи-лисы, посланники Инари. Она тряхнула головой, отгоняя мысли, и вернулась к котлу, но слова о Рю и кицуне впились в разум, как заноза.
К вечеру лавка опустела, только дождь стучал по крыше, словно пальцы призрака. Минчджу заперла дверь, её шаги эхом отдавались в пустоте. Улицы городка тонули в грязи, фонари едва горели, отбрасывая дрожащие тени. Она добралась до своей хижины с протекающей крышей и пробормотала по привычке:
— Я дома.
Тишина ответила холодом. Одиночество было её спутником, верным, как тень. Поев жидкой похлёбки, она рухнула на футон и провалилась в сон. Ей привиделась лисица — не обычная, а с двенадцатью хвостами, чьи глаза пылали, как угли в ночи. Аура духа была древней, тяжёлой, пропитанной злобой, старше богов. Лисица склонилась, её холодный нос коснулся лба Минчджу, оставив жгучую метку. Девушка вздрогнула и проснулась, хватая ртом воздух, сердце колотилось, как барабан тайко.
Утро встретило её пеленой дождя. Минчджу поплелась в ванную, чтобы умыться, но, взглянув в мутное зеркало, застыла. Из её волос торчали лисьи уши, острые, с белым пухом, а сзади колыхались двенадцать пушистых хвостов, мерцающих, как призраки в тумане. Точь-в-точь как во сне.
— Нет... Это не я, — прошептала она, вцепившись в край стола. Паника сдавила грудь. — Я не могу быть ею.
Она вспомнила свитки: девятихвостые кицуне — посланники Инари, несущие благословение или кару. Но двенадцать хвостов? Такого не было в легендах. Дух, отвергнутый богами? Проклятье, ждавшее своего часа? Минчджу зажмурилась и мысленно выкрикнула: Спрячься! Уши и хвосты растворились, как мираж, но кожа на затылке горела, словно под чужим взглядом. Дрожа, она натянула кимоно и поспешила в лавку, стараясь не думать о зеркале.
День был долгим, пропитанным сыростью и тревогой. Минчджу шагала к лавке, кутаясь в потёртое кимоно, её мысли путались: лисьи уши, двенадцать хвостов, сон о лисице с глазами-углями. Это не я. Я не кицуне. Но холод в груди шептал обратное. Она стиснула кулаки и повторила: Спрячься. Кожа на затылке заныла сильнее — ощущение, что кто-то следит, не отпускало.
Лавка встретила её запахом кипящего бульона и сырого дерева. Минчджу зажгла фонарь, его свет отразился на рисовой бумаге, создавая танец теней. Она занялась делом: развела огонь, нарезала лук-порей, проверила мисо. Работа была якорем — монотонной, спасительной. Руки двигались сами, пока разум тонул в страхе. Двенадцать хвостов. Не посланник Инари, а нечто древнее. Изгнанник? Проклятье?
К полудню лавка наполнилась гулом голосов. Купцы, ремесленники, странники теснились за столами, их кимоно пропахли дождём и сакэ. Минчджу сновала между котлом и стойкой, разливая рамён, вытирая соус, кивая на шутки. Но воздух был тяжёлым, как перед грозой. В углу сидели трое мужчин в чёрных кимоно из шёлка, их лица — маски, взгляды — лезвия. Они не ели, только наблюдали, их глаза цеплялись за неё, как крючья.
Старик Хиро, сосед-лавочник, наклонился к ней, его дыхание пахло табаком.
— Это люди Рю, — прошептал он, едва шевеля губами. — Тэнгу. Обслуживай их, но молчи. Один неверный шаг — и тебе конец.
Минчджу кивнула, скрывая, как сердце заколотилось. Рю. Имя, что звучало вчера. Босс, чья тень длиннее ночи. Она заставила себя сосредоточиться: резала рыбу, мешала токпокки, раскладывала лепёшки. Но каждый звук — скрип половиц, стук дождя — был предвестником беды.
Ближе к полудню один из мужчин подошёл к стойке. Худощавый, с пальцами, унизанными серебряными кольцами, он смотрел холодно, как на добычу. Его улыбка была насмешливой.
— Давно здесь? — спросил он, голос мягкий, но с металлическим звоном.
Минчджу сглотнула, не поднимая глаз.
— Три месяца, господин, — ответила она ровно.
— Хм. А о кицуне слыхала? — Он наклонился, запах сандала ударил в нос. — Говорят, в этих краях явилась девушка с лисьим духом.
Её пальцы дрогнули, но она улыбнулась.
— Нет, господин. Только слухи.
Он кивнул, забрал миску и вернулся к своим. Минчджу выдохнула, но облегчение длилось миг. Их взгляды преследовали её — цепкие, изучающие. Когда троица ушла, оставив монеты и медальон с вороном, воздух сгустился, как перед бурей.
К вечеру дождь усилился, барабаня по крыше, как пальцы демона. Посетителей не осталось, и Минчджу начала убирать, когда дверь скрипнула. Она подняла глаза и заstyла. В проёме стоял мужчина, чья фигура заполнила лавку, словно поглощая свет. Чёрное кимоно, промокшее от дождя, обтягивало его мускулистое тело, длинные волосы, стянутые в узел, блестели, как обсидиан. Лицо — резкие черты, глаза, горящие холодным, но живым огнём, словно в них тлела буря. Рю. Она узнала его мгновенно, хотя никогда не видела. Воздух дрожал, как перед молнией.
— Минчджу, — произнёс он, голос низкий, бархатный, с лёгкой насмешкой, что заставляла сердце биться быстрее. Он шагнул вперёд, и его присутствие заполнило всё пространство, как аромат сандала и грозы. — Что ж, лисичка, прячешься за стойкой? Брось, я не из тех, кто ест рамён ради ужина.
Она отступила, пальцы вцепились в дерево. В голове зашептал чужой голос — не её, а лисицы: Он знает. Свеча вспыхнула голубым пламенем, тени ожили, извиваясь, как хвосты. Кожа горела, двенадцать хвостов рвались наружу. Но Рю лишь улыбнулся — ослепительно, с лёгкой иронией, но в его глазах мелькнула тень чего-то глубокого, почти уязвимого.
— Ох, не смотри так, будто я тэнгу с рогами, — сказал он, раскинув руки с театральной лёгкостью, кольца блеснули в свете фонаря. — Я Рю, знаешь, тот самый, о ком шепчутся старухи. И ты... — Он наклонился чуть ближе, но с уважительной дистанцией, его голос стал тише, завораживающим. — Ты не просто девчонка с лапшой. Двенадцать хвостов, да? Кудзу, если мои шпионы не напились сакэ вместо работы.
Минчджу сглотнула, горло пересохло. Он знает. Но его харизма — эта смесь уверенности, сарказма и странной искренности — сбивала с толку. Он не угрожал, а... играл? Уважал её силу?
— Я не... не понимаю, о чём вы, — солгала она, голос дрожал.
Рю рассмеялся — звук был тёплым, но с острой кромкой, как лезвие, спрятанное в шёлке.
— Не понимаешь? Ну, давай, лисичка, не ломай комедию. — Он подмигнул, но тут же его лицо стало серьёзнее, глаза потемнели. — Моя кровь — драконья, она чует твою лисицу. Ты — буря, готовая спалить этот городишко. И я... — Он запнулся, его голос дрогнул, выдавая тень уязвимости. — Я не хочу, чтобы ты сгорела. Не сейчас.
Её сердце заколотилось. Его слова звучали как вызов, но в них была искренняя забота, которая не вязалась с его репутацией. Он выпрямился, поправляя кимоно с лёгкой насмешкой над самим собой.
— Кланы идут за тобой, Минчджу, — сказал он, его тон стал твёрже, но всё ещё магнетичным. — Камицуме, другие тени. Я могу быть твоим щитом... или, скажем, очень стильной клеткой. — Он усмехнулся, но его взгляд был серьёзным. — Подумай. Я не из тех, кто ждёт вечно, но ради тебя... — Он сделал паузу, его улыбка стала почти нежной. — Я могу подождать до следующего дождя. А твой рамён, к слову, чертовски хорош.
Он повернулся к двери, бросив через плечо:
— Не жги лавку, лисичка. Мне ещё захочется добавки.
Дверь захлопнулась, и Минчджу осталась одна, сжимая стойку. Тени плясали, а в груди шептала лисица: Он опасен. Но он... другой.