1. Несовместимые Заложники
Потужась еще немного Мона поняла, что крепко связана. Как минимум об этом говорили ноющие кисти и голени, между которыми образовались слабые мозоли - видимо, их сильно натерли, когда крепко связывали; это было менее неприятным ощущением, ведь хуже всего было не то, что посидев еще немного в таком положении она превратит свое тело в изрубленное по рукам и ногам мясо, а то, что рядом с бабочкой ютился гребанный, устрашающий паук из всех гребанных устрашающих пауков на свете, и это мягко сказано, ведь взгляд паукообразного обжигал сильнее любого огня, лишая возможности ответить тем же.
Да кто она такая, чтобы тягаться с ним в гляделки в таком положении? Но видимо Мона еще находилась в состоянии аффекта, потому что сама вперилась ответным взглядом. Прежний удушающий страх как рукой сняло и она ощутила, как нагреваются ее щеки, с каждым разом превращая их в мягкий румянец телесного цвета.
- Ты оставляешь ее везде, где бываешь? - поморщившись от паутины буркнула Мона, уворачиваясь от спускающейся к кончику носа белоснежной нити.
Паук словно не замечал ее возмущения, устремив холодный взгляд полуприкрытых рубиновых глаз куда-то вдаль. Сбоку они сверкали еще более опасным светом, готовые прожечь в теле Моны дырки, если бы на то были причины.
- Не пытайся избавиться от нее, если не можешь. - лишь коротко ответил Лой, не скрывая своего отвращения.
- А если я ее не замечу и проглочу? - поинтересовалась Мона, опасливо поглядывая на своего собеседника.
- Тогда ты будешь глупее, чем я ожидал. - на выдохе ответил Лой и отвернулся от бабочки, не желая продолжать разговор.
Внутри Моны разгорелся огонь. Последние слова паука задели ее гордость, глаза округлились от удивления, а щеки стали пылать еще пуще прежнего. Да кто он такой, чтобы так говорить? Она ведь не глупая, и знает, что больше он паутину делать не может, особенно в таком состоянии, так что если она уничтожит эту, то заберет у паука все шансы на спасение. Да, хоть они и оказались в одной лодке, но внимать словам своего врага номер один она не будет, тем более помогать.
Твердо решив показать нахальцу свои намерения, Мона окликнула свой страшнейший в жизни кошмар, и как только встретилась со взглядом алых глаз, в которых на секунду промелькнул озорной огонек, бабочка запрокинула голову, выгнув шею так, что был виден весь ее рельефный профиль, приоткрыла рот и мягким движением языка протолкнула между губ белую паутинку. Тонкая, как шелк, нить пропала между губ также быстро, как и закрылся ее рот, прежде чем лицо исказила гримаса ужаса и отвращения.
Еще какое то время бабочка ворочала во рту языком лакомый кусочек(который оказался совершенно не таким), пребывая в более длительном состоянии аффекта, нежели паук, который одним рывком оказался в паре сантиметрах от нее, взывая желудок Моны оставить все свое содержимое прямо под стулом, на котором она была связана.
Заметив ее реакцию он отстранился, но не настолько, чтобы не быть в поле ее досягаемости и пригрозил.
- Выплюнь. - потребовал он. Но Мона лишь покачала головой в ответ, но значил ли он не хочу или не могу не было понятно, поэтому рубиновые глаза паука вспыхнули яростнее любого пламени, которое она когда-либо видела, или это были взлетевшие от удивления четкие брови, создавшие между собой задумчивую морщинку - она могла лишь гадать.
Тишину прервал отдаленный голос, знаменуя приблизиться к единственной камере, в которой находились они. Потому Лой не раздумывая поближе подтянулся на стуле к Моне, так что они оставались на опасно близком расстоянии, на котором ее лицо легко могло обжигать недостигаемое до сих пор горячее дыхание паукообразного.
Маленькое сердце бабочки забилось быстрее. Лой почувствовал это и мгновенно взглянул сначала ей в глаза, а потом обратил внимание на ее сомкнутые губы, словно он не решался озвучить крутившиеся в голове мысли, однако время утекало с огромной скоростью, так же как усиливался звук шагов с приближением к их камере, гулом отдаваясь в голове Моны, и если бы не туманящее разум зелье, она бы давно умерла от страха перед ним.
Одного кивка было достаточно, чтобы самые прекрасные черты лица паука закрыли собой прежде тусклое освещение помещения. Его губы рывком накрыли ее, между которых его язык врывался и исследовал все внутри нее своими грубыми движениями, не оставляя за собой ничего, кроме собственного вкуса - манящего и пьянящего сильнее, чем любая съеденная пыльца в ее жизни. Настолько он был вкусный, и в какой то миг даже нарастающая тошнота с болью отступили, впуская в тело разливающееся тепло.
Между ног возникло непонятное ноющее чувство и Мона сильнее прижала бедра к сиденью стула и выгнулась в спине, углубляя и без того зверский поцелуй. Их переплетенные языки разъеденились в тонкой, подобной паутине, дорожке слюней, от которой у Моны в глазах возник пробудившийся страх, а Лой лишь на секунду ухмыльнулся. Истинные чувства паука сложно было уловить, когда он делал только отточенные движения, в которых сложно было понять: делает он это по собственному желанию или потому что так надо?