Глава первая: Первые огоньки
«Иногда дети видят то, что взрослые давно забыли. Но это не значит, что этого нет.»
— доктор Марвин Грей, из книги «Психология воображаемого»
Было раннее утро, когда Сьюзан впервые увидела его — едва различимый в тумане, едва тёплый и будто зовущий. Огонёк. Маленькое пятнышко света, дрожащего в тени между деревьями. Он не пугал её. Напротив — от него веяло каким-то странным уютом, как от свечи в темноте, которую тебе доверили подержать.
Она стояла в резиновых сапогах посреди влажной травы, с растрёпанными волосами и носом, красным от утреннего холода. Пижамные штаны были заляпаны землёй — она сбежала из дома, пока родители ещё спали, просто потому, что снова не могла дышать в их мире. А в этом лесу — можно было.
Она смотрела на огонёк, затаив дыхание. Он не был похож на свет фонарика или солнечный луч. Он был живой. Он дышал. Он, казалось, смотрел на неё в ответ.
— Ты кто? — шепнула она.
Ответа не последовало. Но ей показалось, что он стал чуть ближе.
Так всё и началось.
Сьюзан Уэллс жила на краю городка, где улицы имели названия, которые никто не выговаривал правильно, и где почтальоны путались в адресах. Дом их стоял возле леса, старый и скрипучий, с облупленной верандой и выцветшим флагом на заборе. Он казался ветхим даже тогда, когда в нём всё было в порядке.
Её отец, мистер Уэллс, работал в гараже на другом конце города. Всегда в пятнах машинного масла, всегда с прищуром, будто смотрел не на тебя, а сквозь. Мать, миссис Уэллс, была учительницей в начальной школе. Вечно занятая, вечно уставшая, с папками и списками, с кофе в одной руке и телефоном в другой. И они оба — вечно говорили о ней, как будто её не было рядом.
— Это просто фаза, — говорила мама отцу. — Вымышленные друзья. Ты помнишь, у меня в детстве была целая семья таких.
— Да, но ты же не просыпалась по ночам в слезах, крича, что кто-то зовёт тебя из леса.
— Шон, она ребёнок.
— А если кто-то там есть?
— Хватит.
Они спорили по ночам. Тихо, но Сьюзан слышала. Она слышала всё. Особенно то, что происходило, когда взрослые думали, что она спит.
В тот день, когда появился первый огонёк, она вернулась домой через заднюю калитку. На ней были следы росы и пыльцы, на ладонях — царапины от кустов. Но она не чувствовала ни боли, ни холода. Только странную дрожь под кожей, как будто что-то важное в ней проснулось.
Она поднялась по лестнице на второй этаж и спряталась под одеялом. Долго лежала, глядя в потолок.
Там, за её окном, в глубине леса, был кто-то. Или что-то.
И оно не хотело её напугать.
— Сьюзан, ты снова разговаривала с кем-то? — спросила мама за завтраком.
— Нет, — ответила девочка, уставившись в свои хлопья.
— Тогда почему ты сегодня встала в пять утра?
— Просто проснулась.
— Ты была в лесу?
Сьюзан молчала.
— Ты ведь знаешь, что туда одной нельзя. Там полно клещей, диких зверей... Люди теряются.
— Я не теряюсь, — тихо сказала она. — Я знаю, куда иду.
Мать посмотрела на неё пристально. Потом опустила глаза в чашку с кофе и тяжело выдохнула.
— Мы снова пойдём к доктору Грейвсу. Он хочет с тобой поговорить.
Сьюзан пожала плечами. Что он ей скажет? Что она «замкнута»? Что «изолирована от сверстников»? Или что у неё «сверхразвитое воображение»?
Все они ошибались.
Это не было фантазией.
Огонёк был настоящим.
День тянулся, как растёкшийся мёд — липкий, тягучий, и такой же бесполезный. В школе Сьюзан слушала вполуха. Миссис Ривз тараторила о дробях, как будто они были важнее, чем шёпот из леса или дыхание мёртвых, которое она чувствовала ночью под подушкой. Одноклассники смеялись, пинались под партами, перебрасывались записками — и она сидела одна, отстранённая, с глазами в тетрадке, но душой где-то в сыром мху под деревьями.
— Эй, Сью! — крикнула Сара Дженкинс на перемене. — Ты снова разговаривала со своими призраками?
— Это не призраки, — тихо сказала она, не поднимая глаз.
— Ага. Конечно. Скажи это доктору! Он же влюблён в твою башку!
Девочки засмеялись. Кто-то крикнул: «Призрачная ведьма!» Кто-то подбросил ей в рюкзак палку, как «волшебную».
Сьюзан молча закрыла молнию и вышла за ворота.
Ветер пах горелыми листьями и озоном. Осень в этом году пришла рано, и город казался выцветшим — как старая открытка. Листья кружились в воздухе, словно тоже были огоньками — только у этих не было души. Она шагала мимо заборов, не слушая ничего вокруг, кроме голоса внутри себя.
Иди.
Это не было приказом. Это было зовом. Мягким, настойчивым, каким-то очень личным.
Она свернула с дороги и пошла в лес.
Он был не просто лес. Он был старше города. Старше дороги. Старше даже названия на карте. Местные называли его «Тихой Чащей». Тут не пели птицы. Тут не было тропинок. Но Сьюзан знала дорогу — не по глазам, а по чувствам. Её будто вела невидимая нить.
Она шла между елей, щурясь от света, пробивавшегося сквозь ветви. И когда вышла к поляне, сердце её дрогнуло.
Там был огонёк. Снова.
Но теперь он был... другим. Он был ярче. Чётче. И рядом с ним — голос.
— Привет, — сказала она.
Тишина.
Она шагнула ближе. И тут услышала:
Ты пришла.
Словно шёпот сквозь воду. Словно мысль, не принадлежащая ей, но засевшая в голове.
— Кто ты?
Я Кара.
Имя отозвалось в ней эхом. Будто струну дернули внутри.
— Кара?
Мне холодно...
Огонёк дрогнул. И в нём на миг промелькнуло что-то — силуэт? лицо? — но тут же исчезло.
Сьюзан не боялась. Ей казалось, она знала этот голос. Всю жизнь.
Она села на землю, обняв колени.
— Ты... потерялась?
Да. Очень давно.
— Я помогу тебе. Обещаю.
Вечером, за ужином, она снова молчала. Пихала вилкой картошку. Родители переглядывались.
— Ты же была сегодня в школе? — спросил отец.
— Ага.
— Всё нормально?
— Да.
— Никто тебя не обижал?
Она пожала плечами.
— Сьюзан, ты не можешь всё время молчать, — сказала мать. — Ты пугаешь нас.
— Я просто устала.
— От чего?
Девочка подняла глаза. На секунду. Но в этом взгляде было что-то настолько чужое, что миссис Уэллс отвела взгляд.
— От всего.
Ночью Сьюзан снова слышала голос Кары.
Я помню дом. Там были синие шторы. И мыльные пузыри в ванной. Но теперь всё пусто. Ты слышишь меня?
— Слышу, — прошептала она в темноте. — Расскажи мне больше.
Ты не должна. Это может быть опасно.
— Для кого?
Для тебя.
Она закрыла глаза. Угасала комната. Угасал шум телевизора внизу. Остались только голос и пустота.
И в этой пустоте — Кара.
Утром мир снова стал тяжёлым и грубым. Солнце било в окно, как лупа, через которую кто-то изучает её жизнь. Она чувствовала себя насекомым на стекле.
Мать приготовила кашу. Горячая, липкая, безвкусная.
— Ты опять плохо спала, — сказала она, даже не глядя.
Сьюзан кивнула. Тишина между ними была натянутой, как простыня, которой накрыли неуютный разговор. Отец был на работе. Дом казался пустым.
— Мы сегодня едем к доктору Грейвсу. После школы. Не забудь.
— Я не болею, — сказала Сьюзан тихо.
— Это не потому, что ты больна. Просто... иногда людям нужно поговорить. Особенно, если у них есть... тревожные мысли.
Она хотела сказать: «фантазии». Хотела сказать: «мертвые девочки». Но удержалась. Слишком поздно.
Сьюзан смотрела в тарелку, как в омут. Ей хотелось уйти туда, где туман и лес, где огоньки и голос, где всё — тёплое и живое. Потому что в этом доме всё было мёртвым.
В кабинете доктора Грейвса пахло лавандой и книгами. Он сидел в мягком кресле, с вежливой, беззубой улыбкой. Папка с надписью «Сьюзан Уэллс» лежала рядом, открытая, как дневник, который ей не дали дописать.
— Привет, Сьюзан. Рад тебя видеть.
Она молчала. Уселась на край кресла, руки сжаты, плечи подняты, будто её собирались бить.
— Я знаю, ты не любишь, когда тебя спрашивают глупости. Я постараюсь не быть глупым, хорошо?
Она кивнула.
— Твоя мама говорит, ты видишь... огоньки.
Он произнёс это слово, как будто оно было хрупким. Не осуждая, не насмехаясь. Просто проверяя, существует ли оно.
Сьюзан не ответила.
— Они тебе говорят что-то?
Она слегка повернулась к нему. Взгляд был прямой, тяжёлый.
— Один из них — девочка. Её зовут Кара.
Пауза. Щёлк ручки в его руке. Но он даже не записал.
— Что она говорит?
— Что ей холодно. Что она не может найти дом. Что она... умерла.
Он выдохнул. Тихо. Без страха, без ужаса. Как будто ждал.
— И как ты себя чувствуешь, когда она говорит это?
— Как будто я — её. Как будто я — часть её. А она — часть меня.
Он опустил взгляд. Щёлк. Записал.
— Иногда, Сьюзан, наш разум играет с нами. Особенно, если мы очень чувствительные. Он рисует то, чего другие не видят. Это не плохо. Это просто...
— Она настоящая.
— Прости?
— Кара. Она настоящая.
Он прижал пальцы к губам. Ненадолго.
— А ты хочешь, чтобы она ушла?
Сьюзан посмотрела в окно. Там, за стеклом, между ветвями деревьев, она на миг увидела слабое мерцание. Кара стояла у дороги. И смотрела.
— Нет, — прошептала девочка. — Она — единственная, кто не врёт.
Когда они вернулись домой, мать была раздражённой. Спросила: «Ну, как?» — и не дождавшись ответа, ушла в ванную.
Сьюзан поднялась к себе. Закрыла дверь. Вытащила из-под кровати коробку — та, куда она прятала секреты. Внутри — рисунки. Чёрные деревья. Светящиеся точки. Лицо, наполовину стёртое, наполовину — её собственное.
Она взяла карандаш и начала рисовать. Круг. Глаза. Улыбка. Волосы.
Кара.
Вдруг она услышала:
Ты нарисовала меня такой, какой я была. До того, как всё стало плохо.
Сьюзан замерла. Карандаш выпал из руки.
— Где ты?
Я рядом. Всегда.
— Ты мёртвая?
Я... не помню. Только чувства. Места. Крики. Потом — тьма. А теперь ты.
— Почему я?
Потому что ты не боишься смотреть.
⸻
Поздно ночью Сьюзан проснулась от стука.
Не громкого. Почти нежного.
Она встала. Подошла к окну. За стеклом — только лес. Темнота. И огонёк.
Но теперь рядом с ним был второй.
Она не знала, чей он. Он не говорил.
Она слышала только дыхание. Частое. Влажное.
Кара была рядом.
Но не одна.
На следующий день лес был другим.
Сьюзан чувствовала это сразу, как только ступила на мшистую тропу. Воздух стал плотнее, как будто в нём растворилось что-то невидимое. Тишина казалась слишком правильной. Даже птицы, казалось, замерли в ожидании.
Она шла медленно, почти неслышно. Листья под ногами были мягкими, как будто лес не хотел, чтобы её шаги нарушили покой. Она прошла мимо старого поваленного дерева, возле которого впервые встретила Кару. Огонёк уже ждал её там.
Но теперь рядом с ним парил другой.
Тот был тусклее. С тенью внутри. Не золотистый, как у Кары, а с синеватым, почти болезненным свечением. Он пульсировал медленно. Как рана. Или как глаз, который открылся в темноте.
— Кто это? — спросила Сьюзан.
Он пришёл за мной, — сказала Кара.
— Почему?
Я не знаю. Он всегда приходит, когда я вспоминаю.
Тот огонёк дрогнул. Он будто посмотрел на Сьюзан. Она не могла объяснить, откуда взялось это чувство. Но оно было — взгляд. Прямой. Холодный. Далёкий.
Не говори с ним, — прошептала Кара.
— Он злой?
Он... другой. Он забирает.
Сьюзан сжала кулаки.
— Я не дам тебя забрать.
Ты не сможешь остановить его. Но ты можешь найти меня. Пока ещё можно.
⸻
После школы она отправилась в библиотеку. В этот раз — тайно. Сказала матери, что задержится у подруги. Соврала легко. Без угрызений.
В читальном зале пахло старыми страницами и тишиной. Библиотекарь, мисс Харпер, уже давно махнула на неё рукой — слишком тихая, слишком странная девочка. Ей только к книгам.
Сьюзан искала долго. Старые подшивки местной газеты. Желтоватые страницы, выцветшие чернила. Ноябрь, декабрь... И вот:
«Пропала школьница. Полиция продолжает поиски. Кара Эндрюс, 12 лет. Приметы: рост 150 см, русые волосы, серо-зелёные глаза, родинка под правой ключицей...»
Сердце стучало как молот. Сьюзан читала, как будто открывала свою собственную автобиографию.
«Последний раз её видели вблизи леса, где она часто играла одна. Родители Кары отказываются от комментариев. Полиция не исключает возможность похищения.»
Вырезка была короткой. Сухой. Без эмоций. Как будто речь шла не о живом человеке, а о потерянной книге.
Но Сьюзан почувствовала дрожь в пальцах. Кара была настоящей. Была живой. И исчезла. И теперь... стала огоньком.
⸻
Она шла домой под дождём. Мелким, серым, вязким. Вся промокла. Но этого не чувствовала. В голове — только статья. И имя: Кара Эндрюс.
Ты нашла меня?
— Да, — прошептала она.
Я не помню, кто я была. Только вспышки. Кровь на руках. Голос в темноте. Кто-то тянул меня за руку.
— Я помогу тебе вспомнить.
Это больно.
— Я знаю.
Ты сильная, Сьюзан. Сильнее, чем ты думаешь.
⸻
Ночью ей приснился дом.
Старый. Скрипучий. С облупленной краской на стенах. Внутри — пусто. Только зеркало на стене. В нём — лицо Кары. Испуганное. И... мужское отражение сзади. Высокое. Неясное. Без лица.
Сьюзан проснулась с криком.
В комнате пахло мёрзлой землёй. И шёпот:
Ты близко. Но он проснулся.
⸻
Утром она обнаружила на подоконнике странную вещь.
Половинка листа бумаги. Пожелтевшая. С выцветшими словами:
"...меня зовут Кара. Сегодня он снова смотрел из-за дерева. Я не говорю об этом маме. Она будет злиться."
Сьюзан сидела на кровати, лист дрожал в руках.
— Это твой дневник?
Да. Я писала его, когда жила. Перед тем, как...
— Кто он?
Я не помню. Но он был рядом. Всегда.
—
Эта находка изменила всё.
Теперь у неё было доказательство.
И Кара была не просто голосом в голове. Она была кем-то, кого забыли. Кем-то, кого оставили.
Но не Сьюзан.
Никогда.
Сьюзан не пошла в школу.
Она сказала матери, что заболела. Легко. Без напряжения. Та накинула ей одеяло, сунула термометр под язык и ушла на работу, сказав: «Останься в постели». Но Сьюзан не собиралась лежать.
Её ждал лес. А в лесу — правда.
Свернув за стоянкой, она пошла по просеке, которую раньше не замечала. Тропинка была почти съедена мхом. С каждым шагом деревья становились плотнее, тени — гуще. И тишина — глухой, как в забытом подвале.
Она шла к дому.
Не знала, почему уверена. Просто знала.
⸻
Дом стоял в низине. Наполовину съеденный сыростью, обвитый корнями и хмелем. Штукатурка осыпалась, окна — заколочены досками. Он был чужой и мёртвый. Но в нём что-то дрогнуло, когда она подошла ближе. Как будто узнал её.
Девочка обошла его, шаг за шагом. Под ногами — щепки, гнилые листья, осколки стекла. У порога — детская пуговица. Глубоко вросшая в землю. Синяя, круглая. Сердце Сьюзан забилось чаще.
Ты помнишь это место? — спросила она шёпотом.
Да. Здесь я пряталась. Но он нашёл меня.
Она прижалась лбом к доске. Внутри был запах плесени, железа и чего-то... знакомого. Печального.
Ты не должна заходить туда одна, — прошептала Кара.
Почему?
Он ещё там.
⸻
Огонёк появился сразу.
Не Кара. Другой.
Он плыл в воздухе, чуть ниже линии глаз. Сначала — как слабое мерцание, но потом вспыхнул резче, с тенью внутри. Будто чья-то зрачковая точка смотрела из самой тьмы.
Он не хочет, чтобы ты вспоминала.
— Кто ты? — прошептала Сьюзан.
Ответа не было. Только приближение. Медленное, вязкое. Как насекомое в банке.
Огонёк дрогнул. И в этом дрожании — угроза. Внутренний крик.
Она отступила. Споткнулась, упала. Земля вонзилась в ладони.
И в этот момент...
Беги.
Сьюзан вскочила и бросилась прочь. Между деревьями, через кусты. Царапины на руках. Вкус крови на губах. Сзади — ни звука. Только ощущение: за ней кто-то идёт. Не спеша. Не торопясь.
Как будто знает, что она не сможет бежать вечно.
⸻
Когда она вернулась домой, её ждала мать.
Руки на бёдрах. Глаза — напряжённые.
— Где ты была?
— Я... просто гуляла.
— В таком виде?
Сьюзан была грязной, в порванной куртке, с кровью на локтях. Она посмотрела вниз и впервые испугалась — не за себя, а за то, что мать не поймёт.
— Я должна была проверить кое-что. Это важно.
— Что именно?
Молчание. Тяжёлое, как железо.
— Мы идём к доктору. Прямо сейчас. И хватит играть в сказки, Сьюзан. Это уже не игра.
⸻
Она сидела в машине, прижавшись к окну. Серое небо давило на плечи. Капли дождя стекали по стеклу, будто кто-то плакал снаружи.
Ты нашла место. Это хорошо, — сказала Кара.
— Но он был там. Он видел меня.
Теперь он знает, кто ты.
— Мне страшно.
Я тоже боялась. А потом страх стал моей кожей.
Сьюзан сжала кулаки.
— Я не остановлюсь. Ты это знаешь, да?
Знаю.
⸻
Доктор Грейвс не улыбался в этот раз.
Он открыл дверь, посмотрел на мать Сьюзан, кивнул. Потом сел напротив девочки и сложил руки.
— Что случилось в лесу, Сьюзан?
Она смотрела на него прямо.
— Я нашла её дом. Дом Кары.
Пауза. Он кивнул, будто ожидал этого.
— И?
— Там кто-то был. Он... не человек. Он — огонёк. Но другой. Как будто он хочет, чтобы я замолчала.
— Почему ты думаешь, что это важно?
Она достала лист из кармана. Пожеванный, вымокший, но всё ещё читаемый.
— Потому что я нашла это. Это часть её дневника. А это значит, что она была настоящей. И всё, что я вижу — это не просто фантазия. Это...
Он посмотрел на лист. Глубоко, внимательно.
— Я должен поговорить с твоими родителями.
— Они не поверят.
— А ты?
— Я... верю.
Он не стал спорить.
И это было самым страшным.
⸻
Ночью ей снова приснился дом.
Но теперь она была внутри.
Пустые стены. На полу — скомканный рисунок. Детский. Там была девочка и тень позади неё. Сьюзан подняла его, развернула — и увидела подпись: «Кара. Мне страшно».
Когда она проснулась, в комнате пахло гарью.
А на стене, пальцем по запотевшему стеклу, кто-то написал:
"ТЫ ПРИШЛА СЛИШКОМ БЛИЗКО"
Продолжаю и закрываю главу 1 (финальный фрагмент ~1,5–2 тыс. слов). После неё у нас будет около 7,5 тыс. слов суммарно. Я поставлю жирную черту в конце, чтобы было ясно: первая глава завершена. Готов? Поехали.
⸻
Глава 1: Первые огоньки (финал)
Ночь пришла быстро, как будто кто-то выключил день, не дожидаясь, пока он доживёт. Дом был тише обычного. Даже холодильник не гудел. Даже доски не стонали под ветром. Казалось, всё вокруг задержало дыхание — и ждёт, к чему это приведёт.
Мама несколько раз поднималась к ней, проверяла температуру, задавала вопросы, на которые Сьюзан отвечала вежливой пустотой. Отец вернулся поздно и говорил глухо, в полголоса. Она слышала из коридора только отдельные слова:
— ...ещё раз в лес одна...
— ...доктор сказал...
— ...это может стать опасным...
Слово «опасным» отозвалось в ней холодком. Но не из-за леса. Из-за того, что они — взрослые — начали бояться того, чему не дали имени.
Когда дом затих, Сьюзан поднялась. Тихо, как тень. Открыла шкаф, передвинула коробку с обувью, приподняла шатающуюся панель в стене и достала старую, серую, на ощупь будто влажную тетрадь. Не её. Ту, которую она нашла тогда, ещё раньше — в подсобке школы, куда не заходят дети без разрешения: списанные учебники, забытой кем-то ржавый термос и эта тетрадь без обложки. Она была почти пуста — две-три фразы, несколько обрывков... и имя, написанное угольно-жёстким почерком на внутренней стороне:
«Кара Э.»
Сьюзан листала её в темноте, как будто ждала, что буквы вдруг оживут и станут говорить. Но буквы молчали. Говорил только голос у неё в голове.
Я писала ночью. Потому что днём он ходил вокруг дома.
— Кто он? — спросила она снова.
Тот, кто пах бензином и мокрой шерстью. У него были тяжёлые шаги. Иногда он свистел. Одну и ту же мелодию. Три ноты. Всегда одни и те же.
Сьюзан закрыла глаза. Попробовала услышать. И услышала.
Три ноты. Простые, как будто их мог насвистеть любой. Но в них было что-то липкое, вязкое. Их можно было узнать среди тысячи других.
— Я запомнила, — сказала она. — Я буду искать его.
Это сделает тебе больно.
— Мне уже больно.
Тишина. Только дыхание — не её, не Кары. Чьё-то ещё. Из коридора.
Сьюзан обернулась.
Дверь не открывалась. Но щель под ней на миг заполнилась светом. Холодным, синеватым. Тем самым.
Огонёк. Он.
Он вошёл в комнату без двери, без звука. Просто оказался внутри. И в этот момент лампочка под потолком вздрогнула и погасла. От стен поползла тёмная волна, тихая, как вода по кафелю.
Сьюзан встала.
— Уходи, — сказала она так твёрдо, как только могла. — Это не твоё.
Огонёк дрогнул. Раздулся, как будто вдохнул. И в этом раздутом свете на миг мелькнуло что-то, что не имело права быть светом: силуэт руки. Длинные пальцы. Изломанные, как корни.
Не говори с ним, — голос Кары стал острым. — Он помнит меня. Он помнит всех, кто смотрит на него.
— Он... живой?
Нет. Он — след. Но у следов бывают хозяева.
Стекло на окне вдруг запотело, как от резкого выдоха. И на нём, медленно, будто чьим-то невидимым пальцем, вывелось:
НЕ ЗОВИ ЕЁ ПО ИМЕНИ
Сьюзан шагнула вперёд. Быстро провела рукой по стеклу — буквы распались на влажные мазки. Сердце стучало в горле, как птица в коробке.
— Я буду звать, — сказала она. — Я буду звать её столько, сколько нужно, пока ты не исчезнешь.
Огонёк стал тускнеть. Но не ушёл. Он будто остался за границей её зрения, там, где уже ничего нельзя ловить глазами, только ощущать: в висках, под лопатками, в животе, где живёт страх.
Сьюзан снова села на кровать. Она достала из тетради Кары обрывок страницы, с теми самыми строчками:
"...он снова смотрел из-за дерева. Я не говорю маме. Она будет злиться."
Рядом был рисунок: дом. Деревья. Девочка. И за деревом — чёрная, незаполненная, как дыра, фигура.
Тогда она взяла свой блокнот — тот, где рисовала огоньки и деревья. И на первой чистой странице, крупно, нажимая так сильно, что карандаш сломался, написала:
ДЕЛО КАРЫ
А под ним — список.
1. Найти дом. ✔
2. Найти дневник (или то, что от него осталось). ✔
3. Узнать, кто «он».
4. Узнать, где тело.
5. Узнать, почему «он» ещё здесь.
6. Помочь Каре уйти.
Она посмотрела на этот список и почувствовала, как по спине пошёл медленный, ледяной мураш. Не от страха. От ответственности. Мама бы сказала: «Ты всего лишь ребёнок». Доктор Грейвс сказал бы: «Это слишком тяжело для тебя». Отец бы тихо выругался и достал бы из шкафа ремень запретов.
Но Кара бы сказала: «Ты можешь». И этого было достаточно.
— Я найду тебя, — повторила она вслух. — Я найду тебя, слышишь?
Я слышу.
— И он... тоже слышит?
Пауза. Тяжёлая. Как шаг на крыльце.
Да. Но пусть слышит. Теперь мы тоже знаем его.
⸻
Под утро ей приснился тот день. Не до конца — вспышками, обрывками, как через грязное стекло.
Мокрая дорога. Лес, как чёрный рот. Три ноты, свистящие в туман. Рука, сжимающая запястье. Липкая, тяжёлая. Выдох в ухо: «Тише». Этими буквами — Т и Ш — пахло железом. Вкус крови на языке. И неба не было. Только деревья, которые смотрели сверху вниз, как судьи, ничего не решающие.
Сьюзан проснулась в слезах. Но это были не её слёзы. Это плакала Кара.
— Я рядом, — сказала она. — Я здесь.
Я знаю.
— Ты покажешь мне? До конца?
Когда ты будешь готова. И когда ты поймёшь, что это — не просто история. Это — то, что кто-то сделал. И делает до сих пор. Потому что его не остановили.
— Я остановлю.
Ты маленькая.
— Я — единственная, кто тебя слышит.
Тишина. Но в этой тишине — согласие.
⸻
Утром, за столом, она впервые заговорила сама.
— Мам, — сказала Сьюзан, — а кто жил в нашем городе восемь лет назад? Кто-то... кто потом уехал? Или... исчез?
Мать замерла с кружкой в руке.
— Зачем тебе?
— Просто спрашиваю.
— Ты ведь о той пропавшей девочке? — сухо. Жёстко.
Сьюзан посмотрела ей в глаза.
— Да.
— Забудь. Это было давно. Мы не говорим о таких вещах.
— Почему?
— Потому что некоторых вещей не надо помнить.
— Но это не вещи. Это люди.
Мать поставила кружку. Резко. Кофе плеснул на стол.
— Мы не будем об этом говорить. Ясно?
Сьюзан кивнула. Но внутри неё что-то тихо улыбнулось. Если взрослые не хотят говорить — значит, там есть правда.
Отец вошёл чуть позже. Сел, не поднимая глаз.
— Тебя опять не будет весь день? — спросила мать.
— Да.
— И вечером?
— Не знаю.
Оба не посмотрели на Сьюзан. Как будто договорились не смотреть. Как будто боялись, что в её зрачках — отражение того, кто стоит у них за плечом.
⸻
После школы она не пошла домой.
Она пошла к мисс Харпер.
Библиотека была полупустой, свет — мягким, как старое одеяло. Мисс Харпер подняла глаза от каталога и улыбнулась.
— Ты опять за своими... огоньками?
— За тем, что осталось после них, — сказала Сьюзан.
— Что ищем?
— Всё за ноябрь того года. Когда пропала... — она запнулась, но всё-таки произнесла: — Кара Эндрюс.
Лицо мисс Харпер на миг дёрнулось. Как будто кто-то провёл ногтем по стеклу.
— Много лет прошло, Сьюзан.
— Значит, следы должны быть старые, но ещё видны.
Библиотекарь глянула на девочку по-новому. С той смесью уважения и страха, которая всегда появляется у взрослых, когда дети вдруг становятся серьёзнее них самих.
— У тебя... кто-то в семье знал её? — осторожно спросила она.
— Теперь знаю я, — ответила Сьюзан.
Мисс Харпер не стала расспрашивать. Она просто вывела девочку в архив, где пахло пылью, которым не дышали. И дала ей коробку с выцветшей биркой. На ней было написано: «Местные происшествия. 8 лет назад».
— Только не долго, — сказала она. — И никому не говори, что я тебе это дала.
— Спасибо.
Сьюзан открыла коробку. Газеты, вырезки, заметки. Лица. Даты. И — чуть ниже, прижатая к дну гнутой скрепкой — фотография.
Девочка. С серо-зелёными глазами. С родинкой под ключицей, едва-едва видимой. Улыбается криво, как будто кто-то сказал: «Ну же, улыбнись», а она не смогла по-настоящему.
Кара.
Сьюзан коснулась фотографии пальцами. Ощутила холод. И вдруг — не свой голос, а голос Кары: дрожащий, будто в нём всё ещё скребётся осень.
Я была счастливой. Иногда. Пока он не начал ждать меня у леса.
— Я найду его, — прошептала Сьюзан. — Я обещаю.
И в этот момент, в самом дальнем углу архива, где стояли шкафы с инвентарными книгами, что-то щёлкнуло. Тихо, как мышеловка.
Сьюзан обернулась. Свет в коридоре моргнул. Пожухлая бумага на верхней полке шевельнулась, хотя окна были закрыты.
Сьюзан выпрямилась, прижала к груди фотографию и вырезку со статьёй. И, не оборачиваясь, пошла к выходу.
Она знала: он пришёл и сюда. Не сам, нет. Его след. Но след всегда ведёт к ноге.
Значит, ноги ещё где-то ходят.
⸻
Вечером она сидела на полу своей комнаты, разложив перед собой весь свой «архив»: листок дневника, фотографию, вырезку, собственный список. Карандаш, точилка, карта леса, которую она нарисовала сама по памяти, отмечая: вот тут она сказала «мне холодно», а вот здесь — «он ждал».
За окном шумел дождь. Не то чтобы громко — но как-то очень долго, будто небо решило вымыть улицы от всего, чего там не должно быть. И всё же она знала — есть вещи, которые дождь не смоет.
— Кара, — сказала она, — завтра мы пойдём в дом. Но я не буду одна.
С кем?
— С тем, кто знает, как пахнет бензин. С тем, кто не верит взрослым так же, как я. С тем, кто тоже когда-то что-то потерял.
Пауза.
У тебя есть такой?
Сьюзан задумалась. Медленно кивнула.
— Может быть. Если я расскажу ему, где искать.
А если он испугается?
— Тогда я пойду одна.
Тишина. И потом — совсем тихо, почти незаметно:
Спасибо.
— За что?
За то, что ты назвала меня по имени.
Сьюзан улыбнулась.
— Они хотели, чтобы я молчала. Он написал это на моём стекле. Помнишь?
Помню.
— А я не буду.
⸻
Поздно ночью, когда дом спал, она снова услышала три ноты. Очень далеко. Как будто кто-то стоял в конце улицы и дул в воздух. За ними — хрип. И шаги. Два. Три. Пауза. Потом — снова.
Сьюзан прижалась к окну. Внизу — пустая улица. Свет от единственного фонаря, словно зыбкая лужа. Никого.
Но у лужи было отражение.
Высокая, тёмная, без лица фигура стояла там, где света хватало ровно настолько, чтобы быть уверенной: это не тень дерева и не обман зрения.
Сьюзан замерла. Сердце стало громким, как тук молотка по пустому ведру. Фигура не двигалась. Лишь слегка качнулась, будто поприветствовала её.
Три ноты. Ещё раз.
И — исчезла.
Не ушла. Исчезла. Как будто её не было. Как будто никого не было все эти восемь лет.
— Я иду к тебе, — прошептала Сьюзан, не замечая, что губы её дрожат. — Не ты идёшь ко мне. Я — к тебе.
За её спиной огонёк Кары светился совсем слабо — тёплой, человеческой теплотой. А по краю комнаты, у плинтуса, едва шелохнулась синяя тень другого света. Она не приближалась. Она ждала.
И это было хуже любого нападения.
⸻
«Иногда правда требует от ребёнка того, чего не вынес бы взрослый. Иногда ребёнок выдерживает. Иногда — становится правдой сам.»
— из неопубликованных заметок доктора Грейвса