Бессонная ночь
При слабом свете керосиновой лампы работал скальпель. Доктор Джефферсон еще никогда так не ненавидел свою работу. Старый монокль постоянно съезжал с правого глаза, а гроза из раза в раз заставляла патологоанатома останавливать свою работу, борясь с дрожью в руках. На труп взирали два окровавленных глаза, от недосыпа кожа под глазницами собралась в два огромных фиолетовых мешка.
Сегодня было дождливо. Эдвард Джефферсон не любил дождь. Он усиливает запах мочи. Это кажется неправильным, негигиеничным. Он смывает все чистое, позволяя нечистотам распространятся.
Хотя у дождя сегодня нет запаха. Зловоние в комнате с трупом невыносимо. Это точно не запах разложения. Разложение естественно. Отвратительно, но естественно. Как говорят, все гниет. Не так ли? Все умирает.
Нет, это что-то темнее, что-то глубже, возможно, что-то неестественное и такое же неправильное, как запах собачей мочи после дождя... Не запах смерти. Это запах жизни, которой не должно быть.
Тень керосиновой лампы отбрасывала причудливые тени на стенах комнаты. Тело человека, что лежало перед доктором Джефферсоном еще следовало полностью изучить, а он только начал вскрытие. Колокола уже давным-давно пробили полночь, а работы еще было много. Новая болезнь, как её прозвали «Чёрная лихорадка» одолела уже четверых на этой неделе. Этот труп принадлежал первому из них.
Работяга Джон, должно быть был из луизианских пролетариев. Его тело принесли к Джефферсону владельцы поместья, на которых он работал. Паталогоанатому сказали, что перед смертью он кричал в адской агонии, вытаращив налитые кровью глаза в небо. И именно Эдварду предстояло разобраться, что с ним произошло. Скальпель едва заметно вспарывал кожу пациента, почти невидимый при тусклом свете лампы. Голова уже давно начала кружится и доктор Джефферсон боролся с желанием задремать. Спустя примерно пятнадцать минут работы он все же отошел от тела Джона и решил перекурить.
Укрывая сигарету от ветра, Эдвард взглянул на город. В полном мраке он напоминал огромного призрака, тень среди деревьев Луизианы. Свет не горел ни в одном из окон и Джефферсон оказался единственным созерцателем мрачного города. Эдвард не скрывал от себя предчувствия, что что-то происходит. Последнее время слишком много смертей. Даже не смертей, а убийств.
Рука Эдварда инстинктивно потянулась к кобуре, в которой он нащупал изогнутую рукоять нового револьвера Нагана. Это оружие, с декоративными бронзовыми вставками ему из Российской Империи привез его друг, Андрей Белугин. Такой же выдающийся медик как и он, с которым они познакомились еще в молодости, когда Эдвард ездил учится в роскошные университеты Москвы.
Доктор Джефферсон почувствовал, что сигарета в его мундштуке уже почти догорела и понял, что нужно возвращаться к работе. Его взгляд еще раз окинул мрачные окрестности города и он вновь зашел в дом.
Открыв комнату, где на операционном столе лежал покойник, Эдвард сразу же принялся надевать на себя халат, попутно нацепляя монокуляр. В какой-то миг ему показалось, что пальцы правой руки мертвеца дёрнулись, но он не стал озадачивать себя этим вопросом. При блеклом свете керосиновой лампы воображение дорисовывало то, что хотело увидеть и кому как не доктору Джефферсону было об этом знать. Он услышал, как завыли собаки в дальнем конце города и немного приоткрыл ставни, желая взглянуть на то, кто их потревожил. Вой сменился отрывистым гортанным лаем и Эдвард поглядел во мрак еще пару секунд, перед тем, как вернутся к работе.
Ему предстояло вскрыть каждый орган пациента, чтобы выяснить, что забрало его жизнь. Кожа мертвеца была обрела болезненно желтый оттенок и стала на ощупь словно хитин, а в легких доктор обнаружил странную вязкую жидкость, которую Джефферсону еще никогда не приходилось видеть. Он понимал, что работа предстоит долгая и нечистая, и доктор уже давно пожалел о том, что согласился на это.
А запах гниения так и не пришел. Джефферсон чувствовал во всем что происходило нечто постороннее и нечистое. Он был не из тех исследователей медицины, что с фанатическим рвением бросались к перспективам новых опытов. Для таких людей труп Джона был бы настоящим открытием. Но Джефферсона это все скорее пугало, чем заинтересовывало. Не только труп, в котором он сейчас копошится. Все то, что начало происходить недавно. Шерифа города и его хорошего друга, Нико Финча недавно нашли с простреленным черепом. В его голове обнаружилась пуля, исписанная сказаниями о конце света. Служанка Ребекка пропала в болотах, а спустя пару дней, собаки принесли оторванную ступню с обломанной костью, что, видно, принадлежала бедной девушке. Эдвард чувствовал что-то потустороннее в самом воздухе.
Блеклые тени играли на трупе, а сопровождающий их звук расчленения покойника навевал нужную атмосферу сознанию, чтобы Джефферсон не пожалел о том, что не снял кобуру. С револьвером ему было спокойнее.
Эдвард уже трижды проклял себя за то, что поддался жаждности. За эту операцию ему заплатили пятнадцать долларов, что было крупной суммой для такой работы. Но откуда же ему было знать, что ему прийдется иметь дело с такой чертовщиной, с чем-то столь противоестественным и отталкивающим. Следующим органом, подлежащим вскрытию был кишечник и вспоров трупу брюхо, Эдвард обнаружил чёрные кишки, купающиеся в желчи. Он прикрыл лицо маской и начал изучать содержимое. Свет лампы пускал искры света на тело мертвеца, давая воображению вдоволь наиграться с фантомными движениями, которые чудились Джефферсону. Он изо всех сил пытался сосредоточится на работе, но сегодня он удивил сам себя чрезвычайной сентиментальностью.
Скальпель медленно выполнял свою работу, прокладывая путь к новым внутренностям сантиметр за сантиметром. Ткани разрушались под лезвием инструмента, некоторые части тела Джона были хлипкими, словно гнилые, а некоторые наоборот - твердые и словно деревянные. Эдвард вглядывался в тело мертвеца и видел все больше и больше чего-то неестественного. Задубевшие скулы покойника обрели желтый оттенок, трескаясь и покрываясь морщинами.
Кровеносная система трупа показалась Джефферсону истонченной. Не такой, как обычно. Словно крылья овода. Мышечные волокна оказались разорваны. Словно Джон до смерти сопротивлялся некой сущности, которая двигала его против его воли. В целом, внутренние органы оказались структурно неповрежденными. Осталось только сердце.
Доктор настроил монокль и начал осторожно пробираться скальпелем к внутренностям груди мертвеца. Крови до сих пор не обнаружилось. Разве что эта чёрная жидкость и есть кровь. Но она слишком густая, напоминающая манную кашу, только тёмную и мерзкую. До сердца осталось совсем недалеко, но лампа погасла. Эдвард остался во тьме, один на один со смрадом и мертвецом и ему пришлось на ощупь искать заправку для единственного источника света.
Обернувшись к трупу, Джефферсону вновь показалось, что покойник дёрнулся и доктор вновь упрекнул свое воображение. Скальпель опять начал вспарывать плоть, медленно обнажая грудную клетку. Чёрной жижи становилось все больше по мере продвижения к сердцу и доктор выпачкал все руки в ней. Но оставалось еще совсем немного. Наконец его взору открылся кровогонный орган.
- Матерь божья. - Прошептал Эдвард.
Это было ужасно... И одновременно потрясающе. Сердце мертвеца, сильно деформированное, находилось в тёмной липкой жиже и едва заметно... Пульсировало.
Джефферсон вымыл руки и протер глаза, думая, что это игры его воображения. Но нет, сердце мертвеца шевелилось. Слабо, словно это был первобытный рефлекс, который не покинул своего носителя даже после смерти. Казалось, оно наполнено какой-то жидкостью. Возможно в ней и была причина смерти. Эдвард всмотрелся в тёмную жижу и ему показалось, словно она тоже жива. "Насекомые" - Подумал Эдвард. И правда, жидкость очень напоминала миллионы микроскопических червей.
Доктор Джефферсон положил скальпель и решил отдышатся. В легких внезапно пропал воздух, когда он вскрывал мертвеца. Немного успокоившись, он решил закончить начатое. Скальпель снова был в его руке и он подошел к операционному столу
Лезвие начало осторожно входить в ткань сердца, вспарывая его. Внезапно желтая рука мертвеца пошевелилась. Она не могла, но Эдвард увидел это слишком отчетливо. Он замер. Вновь ничего. Он продолжил вскрытие и в этот миг веки покойника медленно открылись, обнажив стеклянные, гнойные глаза.