25
Луиза сидела на краешке дивана, вцепившись длинными наманикюренными пальцами в бокал шампанского. Она нервничала, как иностранка или беженка, не понимающая языка, на котором говорят окружающие. Обменивалась с гостями, сидевшими по другую сторону низкого столика, смущенными и благожелательными улыбками. Пили за талант Мириам, за певца, о котором рассказал Поль, – кто-то даже напел одну из его мелодий. Говорили о работе, о терроризме, о ценах на недвижимость. Патрик сообщил, что собирается в отпуск на Шри-Ланку.
Эмма сидела рядом с Луизой и рассказывала о своих детях. Разговор на эту тему Луиза вполне могла поддержать, и Эмма охотно делилась с внимательной слушательницей своими тревогами. «Такое у многих бывает, – повторяла няня, – незачем так волноваться». Эмма, от жалоб которой все всегда отмахивались, позавидовала Мириам – та могла во всем положиться на эту няню с непроницаемым, как у сфинкса, лицом. Эмма была милой женщиной, ее портила только привычка сидеть с постоянно сцепленными руками. За ее улыбкой таилась зависть. А за кокетством – целый букет комплексов.
Эмма жила в Восьмом округе, в той части, где бывшие сквоты превратили в райский уголок. У них был свой небольшой домик, обставленный с таким вкусом, что, попадая в него, посторонний человек чувствовал себя неуютно. Гостиная с обилием безделушек и мягких подушечек не столько располагала к отдыху, сколько требовала от гостя восхищения.
– Районная школа – это просто кошмар. Дети плюются. Идешь мимо и только и слышишь «блин» да «педик». Нет, я не говорю, что в частной школе дети не ругаются. Но они ругаются как-то по-другому, вы согласны? Они хотя бы понимают, при ком можно говорить такие слова, а при ком нельзя. Они понимают, что ругаться нехорошо.
Эмма даже слышала, что некоторые родители привозили детей в эту школу, которая находилась прямо на их улице, на полчаса позже начала занятий, а за рулем сидели в пижаме. А одна мать в хиджабе отказалась пожимать руку директору-мужчине.
– Как это ни печально, но, похоже, мой Один будет единственным белым ребенком в классе. Я знаю, что дезертировать стыдно, но я плохо себе представляю, что стану делать, если в один прекрасный день он придет домой и начнет молиться Аллаху на арабском. – Мириам улыбнулась. – Ты же понимаешь, о чем я?
Все засмеялись и пошли за стол. Поль посадил Эмму рядом с собой. Луиза поспешила на кухню. Ее возвращение с большим блюдом в руках было встречено громкими криками «браво».
– Она покраснела! – воскликнул Поль, пожалуй, слишком громко.
Несколько минут все смотрели только на Луизу. – Как у нее получается этот соус?.. Добавить имбирь – потрясающая идея!..
Гости нахваливали таланты Луизы, а Поль пустился в рассказ о «нашей няне», говоря о ней в третьем лице, как говорят о детях или глубоких стариках. Он разлил вино, и разговор от предметов приземленных быстро перешел в более высокие сферы. Голоса звучали все громче. Гости тушили окурки прямо в тарелки, в остатки соуса. Никто не заметил, что Луиза удалилась на кухню, где с удвоенным усердием принялась наводить порядок.
Мириам бросала на Поля раздраженные взгляды. Она вроде бы смеялась его шуткам, но на самом деле не выносила, когда муж напивался. Он становился игривым до пошлости и терял чувство реальности. Выпив лишнего, он кого ни попадя зазывал в гости и раздавал обещания, которых не мог сдержать, а то и вовсе откровенно врал. Недовольства жены он не замечал.
– Летом мы возьмем няню с собой в отпуск! Жизнью надо наслаждаться по полной!
Луиза, тащившая на кухню груду тарелок, только улыбнулась.