Глава 18
Иллеана Эванс.
— Окей, — хмурый взгляд Иствуда пробежался по темной столешнице, а сам он принял более собранное положение, отлепляясь от спинки стула и водружая предплечья на стол. Слегка сгорбленный, мнущий большой палец одной руки пальцами другой, он выглядел так, будто бы ему некомфортно, будто бы мебель слишком мала для него.
— Начнем с того, что у меня не полное затмение мозга. Я в курсе, как меня зовут, сколько мне лет и на какой ягодице у меня родинка. Частично мои воспоминания верны. Проблема в том, что я не знаю, какие воспоминания истинные, а какие ложные. Как поступим в этой ситуации? — въедаясь в меня пытливым, жгучим взглядом, Марк сглотнул — адамово яблоко его совершило движение вверх-вниз.
— Просто рассказывайте все, что помните. Все, что хотите рассказать. Все, что приходит в голову, — пожала я плечами. — По ходу дела уже будем разбираться и отделять зерна от плевел.
— Накладная схема. Сколько понадобится времени, чтобы рассказать двадцать семь лет жизни, как думаете? — Иствуд опустил ладони на стол и переплел пальцы.
— То есть, вы помните всю вашу жизнь, просто... с некоторыми корректировками? Тем интереснее для меня; и я совершенно никуда не спешу. Так что давайте. С чувством, с толком, с расстановкой. И поподробнее, — легкая улыбка коснулась моего лица.
Маркус куснул красную губу еще раз и, втянув воздух, вонзился напряженным взглядом в свои сцепленные ладони.
«Поподробнее, говорите...
Тогда начнем с того, с чего начался я. А я начался с юриста и журналистки.
Во времена студенческие отец интересовался в основном историей политических и правовых учений. Особенно его по древнему Риму перло. А если вы знаете древний Рим — в кого не ткни, обязательно в какого-нибудь Марка попадешь. Марк Антоний, Марк Брут, Марк Туллий Цицерон... Сына последнего тоже, кстати, Марком звали. Так что над моим именем долго не думали.
И вот в один прекрасный мартовский день появился я.
Случилось все это в Саутгемптоне, где я застрял на последующие восемнадцать лет.
Чтобы вы примерно представляли обстановку, в которой я рос, позволю себе небольшой описательный момент.
У нас был огромный дом с пестрым садом, просторным гаражом и большим бассейном. Прибавьте к этому десять пеших минут до океана — и получите картинку глянцевого журнала. Идеальную, казалось бы, картинку.
Тем не менее, я никогда не испытывал особого энтузиазма по поводу родного города. Меня раздражали идеальные дома с идеальными газонами, раздражали грациозно скользящие по улицам «Ламборгини» и «Феррари». Раздражало это вечное стремление потрясти перед соседями своим банковским счетом. Ситуация усугублялась тем, что одного моего далекого предка занесло в один из самых дорогих районов Лонг-Айленда. Ну, знаете: лошадиные скачки, частные поля для гольфа, белоснежные яхты...
Блевать хотелось.
Мы жили в Хэмптонс на постоянной основе. Не так, как многие: рабочая неделя в Нью-Йорке, а уикенд на «даче». Отец уже тогда пролез в местное самоуправление, поэтому смысла мотаться в город для него не было. Мать же писала рецензии для «Нью-Йорк Пост»: на фильмы, музыку... В общем, тоже ездила в Нью-Йорк буквально пару раз в неделю.
Впрочем, с таким стартовым капиталом, который имеет моя семья, можно не работать вообще. Мои родители могли не особо напрягаться, чтобы выживать. И поэтому до моего рождения их жизнь была слаще сахарной ваты. Во всяком случае, именно так я интерпретирую неоднократные высказывания в духе «лучше бы твоя мать сделала аборт» со стороны отца и прочие веселые вещи, которые валились из его рта.
И вот представьте. У сраной диснеевской парочки появляется живой — как бы то ни было неожиданно — ребенок. Которого, что удивительного, не оставишь в люльке до совершеннолетия, чтобы он там сам как-нибудь вырос, пока ты греешь задницу на пляже.
Но в моих самых ранних размытых воспоминаниях мне даже нравилась моя мать. От нее приятно пахло, у нее были мягкие руки и гладкие белые волосы. Ее кожа была теплой, и с ней мне было... довольно неплохо.
С отцом же у нас не сложилось сразу. В моем представлении он был каким-то левым мужиком с злым взглядом и тяжелой ладонью, которой порой хлопал по моей макушке. Он смотрел на меня, как на что-то неполноценное и бесполезное. Недостойное его забот. Плюс ко всему, по ночам он куда-то уводил мою мать. Мне казалось, что это происходит насильно, ведь он был намного больше нее и сильнее — она просто не могла сопротивляться. И, естественно, он был намного больше и сильнее меня.
Короче, этот мрачный тип, порой появляющийся в нашем доме, до хрена пугал меня.
Порой в нашем доме появлялись незнакомые люди: друзья матери по университету, ее приятели со всяких выставок и прочих мероприятий, связанных с искусством. В основном это были какие-то странные ребята, эксцентричная богема Нью-Йорка. Когда я уже различал слова и некоторые их смыслы, я понимал, что и говорят они о каких-то странных вещах: о волшебных таблетках, о пляжах, на которых совсем не нужна одежда... Отец, насколько помню, друзей не водил: он всегда был каким-то асоциальным типом, предпочитал запираться в кабинете и копаться в своих бумажках.
Среди всего этого пестрого табора наркоманов и нудистов выделялась старшая сестра матери — Меган. Не скажу, что она сюсюкала со мной. Но хотя бы не смотрела в мою сторону, как на личинку человека.
Иногда она была очень даже милой. Смутно помню один день: мы с матерью ехали куда-то, и... Оказалось, ехали мы как раз к Меган. Тетя в тот день все пихала мне какие-то игрушки, кормила сладостями и не переставала гладить мою макушку и прочие части тела. Помню, что какой-то серьезный мужик в костюме наблюдал за всем этим. Позже я узнал, что это был социальный работник. А игралась со мной Меган, чтобы продемонстрировать свою безграничную любовь к детям».
— Социальный работник? «Любовь к детям»? Что это значит? — я непонимающе покачала головой.
— Я дойду до этого, — руки Иствуда как-то неосознанно потянулись под стол — к спрятанной в кармане брюк пачке сигарет.
И только извлекши ее на свет, молодой человек с легким удивлением посмотрел на содержимое своих ладоней; после этого мятая коробочка вновь отправилась в карман. Марк, видимо, вспомнил, что находится в помещении не самом пригодном для курения.
— У Меган на тот момент были какие-то проблемы с бойфрендом. По делам бизнеса он укатил куда-то в Азию, и они вообще не общались. Видимо, ей было одиноко. Она захотела взять ребенка из приюта, — бесцветным голосом сообщил он.
Мои брови медленно выгнулись. Что-то не нравится мне такой вот поворот...
— И как? Сработал этот спектакль? — возможно, несколько грубо поинтересовалась я.
Просто скептично я отношусь к подобным мотивам усыновления.
«Мне, видите ли, было скучно без моего парня, поэтому я решила поиграть в маму».
— Вообще это был нетипичный для Меган жест, — Марк уклонился от прямого ответа на поставленный вопрос. — Меган, она...
«Меган всегда казалась мне человеком, не способным страдать от одиночества или что-то вроде. Она работала в ФБР, вообще-то, но характер у нее — гребаного киллера. Она аккуратна, всегда собрана и вообще немного на робота похожа. И тут среди всех этих качеств терминатора банальное человеческое желание иметь детей... Странно это было.
Но в какой-то промежуток своей жизни я даже думал, что это было что-то вроде... судьбы?
И, отвечая на ваш вопрос: да.
Кипа ее бумажек для приема ребенка была одобрена.
Так в узкий круг моих знакомых вписалась Мередит. Новоявленная дочь моей тети.
На самом деле, мне было года три тогда, поэтому... В общем, воспоминания о том отрезке моего существования настолько смазаны, что я плохо в них ориентируюсь. Могу сказать, что появление Мередит не является для меня какой-то конкретной точкой отсчета. Мне попросту казалось, что она всегда была в моей жизни.
Первые воспоминания о ней приходятся на тот период, когда мы уже неплохо общались. Наши предки постоянно сгребали нас в одну кучу, чтобы приглядывать было проще. Мы словно бы жили на два дома: один день в моем доме, другой — у Меган и ее вернувшегося бойфренда. (Это тот, который ценитель абсента, чтобы внести ясность). И так по кругу. Особняк наших ближайших родственников казался мне чем-то вроде продолжения моего дома — неважно, что находился он на пару миль восточнее.
В общем, мы с Мередит постоянно таскались друг за другом.
В ее компании я наконец-то не чувствовал себя тупым и неполноценным. В нашем тандеме я всегда выполнял роль мозгового центра и руководил нашими действиями. Будь то операция по захвату печенья с верхней полки или ловля жуков в саду.
И именно благодаря Мередит до меня наконец стало доходить, чем мальчики отличаются от девочек. Даже не в плане физиологии, а, как бы объяснить... Ну, вроде от бабушки я иногда слышал обрывки тех социальных норм, что касаются гендерных ролей. То есть, что-то вроде «Не хватай так Мередит! Она же девочка!» или «Пропусти леди вперед, будь джентльменом...» И тогда только до меня начало доходить, какого поведения в отношении женского пола от меня ожидает социум. Я начал понимать, что девочки слабее, что их нельзя бить так, как я ударил какого-то сопливого придурка в парке... И так далее.
Но, конечно, в физическом плане я тоже заметил интересные отличия. Даже не говоря о той части, в которой я спросил у Мер, где ее член. Просто чисто внешне она отличалась от меня. Она носила платья; у нее были длинные, пушистые волосы; они вкусно пахли каким-то клубничным шампунем и красиво переливались на солнце. А еще мне нравилась ее кожа. Она была необычной: очень светлой, на солнце быстро краснела, и... таких пятнышек, как у Мер на носу, руках и коленках, я до этого не видел».
Мое лицо вытянулось от того невероятного изумления, которое сковало мои легкие. Взгляд невольно скользнул по моим рукам. По пятнышкам.
— Так... веснушки, значит, — выдохнула я свое предположение, словно бы какое-то обвинение.
— Веснушки, значит, — безразличным тоном подтвердил Иствуд. — Предвещая ваш следующий вопрос: да, вы напоминаете мне Мередит. Вне зависимости от того, существовала она вообще или нет.
— Оу, так она еще, по-вашему, может и не существовать? — я энергично захлопала ресницами.
Марк пожал плечами в жесте «плевать как-то».
— Мм... И сильно мы с ней похожи? — нервно постукивая носком туфли по холодному полу, я слегка дернула зажатой в чуть дрожащей руке ручкой.
Иствуд подарил мне секундный взгляд, выражающий легкую степень конфуза, а затем — глаза его дернулись внутрь глазниц. В общем, эти его закаченные глаза явно говорили мне: «давай только без этих ваших бабских штучек».
— Сильно, — вонзившись в меня ледяным взглядом, кратко ответил он.
— Хорошо, — движения моей ступни стали интенсивней, и мини-землетрясение побежало по полу. — Вы говорите, что затмение мозга случилось с вами примерно... с момента нашего с вами знакомства. И вот мне интересно. Если Мередит и правда не существовала, могла бы я...
— Могли бы вы быть прототипом моей воображаемой подружки? — вдоль лба Иствуда пролегли несколько параллельных складочек — признак большого удивления. — Нет. Вы похожи, но не идентичны. Просто совпадение, — убедительнейшим тоном оповестил меня молодой человек, и мне не оставалось ничего, кроме как ему поверить.
Хотя совпадений в его истории как-то уж слишком много.
Может, он просто откуда-то знает... факты моей биографии? И жестоко шутит теперь?
Ну нет. Просто мне следует быть чуть менее мнительной.
Действительно. Просто совпадение.
— Ладно, — я заставила себя успокоиться. — Извините, что перебила. Продолжайте, пожалуйста. Что там с Мередит? — вздернула я бровь.
«Ну что с Мередит. По мере того, как я все больше понимал, зачем вообще мальчики и девочки придуманы, то больше утверждался в мысли, что нам с ней вместе жить, новых людей делать и все такое. Говоря о новых людях, я, конечно, не подразумеваю, что имел представление о сексе. Просто проанализировав модель отношений моих родителей, отношения Меган с ее на тот момент уже мужем... У последних, кстати, тогда Блейк на подходе была. Это и стало такой жирной точкой в сложившейся в моей голове схеме: мальчики живут с девочками, у них появляются дети, и... В общем, как-то так мир устроен. Это открытие меня очень воодушевляло. Мне казалось, что проблема с моим одиночеством решена. Пусть у меня нет нормальных родителей, зато есть девочка, с которой мы, вроде как, теперь навсегда связаны.
Мередит же скорое прибавление в ее семье не радовало. Мы оба были для своих предков побочными ветками их жизни. Различие только было в том, что такая ветка в виде Мередит совершенно не мешала ее родителям; ветку же по имени «Марк» пытались отрезать, чтобы не маячила перед глазами, пока не даст какие-то полезные плоды. В этом отношении я всегда немного (или много) завидовал Мер. И, когда она, с заплаканными глазами и красным носом, сидела рядом — на ступенях крыльца, кажется — и что-то бубнила о том, что родители забудут ее, когда у них появится «новая дочь»... Я не понимал, о чем она вообще говорит.
— Ты сможешь играть с ней, — пытался втолковать я Мередит, смотря на капающие на ее коленки слезы — крупные, блестящие в свете солнца. — Даже в девчачьи игры, которые мне не нравятся.
— Я не буду им нужна, — подняла она на меня влажные глаза. — Потому что я ненастоящая дочь. А она будет... их. Родной.
Я положил руку на ее мокрую от слез коленку. (Я видел, что отец делал подобное с моей матерью — и ей, казалось, нравилось).
— Ты будешь нужна мне, — серьезно сообщил я.
Мередит неопределенно помотала головой, неудовлетворенная таким заверением.
Но я был настроен решительно. Девочка, с которой мне жить и в один день умирать, плачет и грустит. А я уже хорошо усвоил, что девочки слабее, им не нужно говорить, что плакать — стыдно. Их нужно утешать и жалеть.
Собственно, опять вспомнив, что там отец делает с матерью, я потянулся к бледной щеке Мередит.
— Ты чего делаешь? — она отшатнулась, когда мой рот уже оказался в паре дюймов от ее лица.
— Хочу поцеловать тебя, — я напрягся. — Так... делают твои родители. И мои. Так делают мужчина и женщина, — со всей серьезностью объяснил я свои действия.
Мередит рассмеялась.
После всех этих слезных сцен это было как обухом по голове.
Оглушительно и звонко.
— Ты не мужчина, а мальчик, — сообщила Мер мне, уже покрасневшая от смеха. — Ты не мужчина, — повторила она, закрывая рот ладонью. Будто бы от этого ее смех становился менее оскорбительным.
До хрена обидно было, между прочим.
Подводя итог этой истории, могу сказать, что уже в пять лет был гребаным королем френдзоны».
После последнего замечания Марк замолчал и задумчиво, сосредоточенно нахмурившись, несколько раз моргнул. Будто бы заново переваривая события столетней давности.
— Я ценю вашу самоиронию, конечно, — молвила я, прочистив горло. — Но на самом деле вы о серьезных вещах говорите. Такие вот небольшие, казалось бы, детские разочарования, в дальнейшем могут серьезно повлиять на психику, — я невесело качнула головой.
Иствуд лишь низко промычал что-то вроде «м-угу», инапряг челюсть — с таким видом, будто бы в его рту поселилось что-то жуткокислое.
Саутгемптон («Southampton» — англ.) — город курортного типа, расположенный на острове Лонг-Айленд. Находится в паре часов от Нью-Йорка и, благодаря близости к океану и множеству дорогих развлечений, представляет собой излюбленное место проживания и отдыха людей немаленького достатка.