Глава 15
Иллеана Эванс.
— Вас устраивает ваша жизнь? — взор Иствуда дрогнул, пробежавшись по верхней части моего тела, и остановился на глазах.
Услышав предупреждение о «странном вопросе» я ожидала практически всего — но только не вопросов о том, что... что представляет для меня настолько болезненную тему. И поэтому мозг мой, получив столь занимательную задачку для решения («господи, что принято на такое отвечать вообще?..»), завис на несколько неловких мгновений.
— Что вы имеете в виду? — ввиду необходимости некой отсрочки моего ответа на поставленный вопрос спросила я.
Возможно, пока Иствуд будет уточнять, я придумаю, как удержать себя от мученических гримас и истеричных реплик разряда «да ты издеваешься, что ли?!»
— Я имею в виду, не случалось с вами чего-нибудь вроде, я не знаю... Бойфренда-наркомана, выкидышей, замужеств неудачных? Можете назвать свою жизнь такой же среднестатистической, как ваш дом? Без всякого драматичного дерьма? — сглотнув — адамово яблоко его совершило движение вверх-вниз — пояснил молодой человек.
А вот на этом моменте я уже сконфузилась. Что за странные примеры «драматичного дерьма», право? И что за вопросы вообще?
— Названного вами со мной не случалось. К счастью, — непроизвольно повторив действие Иствуда, я тоже проглотила ком в горле. — Не могу сказать, что мое существование полностью безоблачно — так просто не бывает, — сам собой в моей голове всплыл болезненно четкий и яркий образ — гроб моего отца. — Но в целом... да, среднестатистическая жизнь среднестатистического человека, — поджав губы, я качнула головой и съела дальнейшее продолжение моей мысли.
«Среднестатистическая пустая и бессмысленная жизнь, от которой тошнит; от которой хочется выть до тех пор, пока легкие не выжгут сами себя».
— Зря вы лицо кривите, — вероятно, уловив мои настроения, Иствуд чуть дернул бровями. — Скучно, зато стабильно.
— Могу сказать, что в последнее время стабильность несколько пошатнулась. Содержимое головы словно бы перемешали в блендере, подсознание то и дело крутит мультики в моей черепной коробке... Очень даже весело, — с кислой миной ответила я.
— Хреново это, а не весело, — глухо бросил Марк, напрягший челюсть, будто бы его заставили проглотить что-то кислое.
Последняя фраза прозвучала настолько безапелляционно, настолько... окончательным вердиктом, этакой жирной точкой, что я не нашлась, что ответить. Разве что...
— А почему вы, собственно, так за меня переживаете? — непринужденно качнула я головой, сложив губы недовольной вишенкой. — Вникать в проблемы — это моя работа. Не ваша. В итоге, вы знаете обо мне больше, чем я о вас. И это нечестно, — прищурившись, я чуть приблизилась к лицу Иствуда, чтобы шикнуть это свое обвинение.
Маркус напряженно втянул щеки и скривил верхнюю губу, по-прежнему не желая прямо смотреть на меня.
— Мои проблемы — только мои, — уткнувшись слепым взором в пол, бросил он, прочистив горло, и я уже приготовилась закатывать глаза. Типичный он мужчина, однако.
Но следующая реплика несколько замедлила процесс закатывания глаз.
Вернее, остановила его совсем.
— Мне хотелось в это верить, во всяком случае, — шумно выгнав весь воздух из легких, Иствуд напряг ладонь — вены на ней вздулись, и послышался треск суставов.
— И что бы это значило? — с каменным выражением лица государственного чиновника поинтересовалась я.
— Вам знакомо это состояние, когда ты хочешь сделать как лучше, а в итоге все равно все выходит дерьмово? — резко повернул голову в мою сторону Иствуд и ощупал меня слегка растерянным, мутным взглядом, словно бы очередное «дерьмо» — вот оно, прямо перед ним.
И это я.
— Эм-м... не совсем улавливаю суть вопроса в контексте текущего разговора, — я поджала губы.
— Я сам уже ничего... не улавливаю, — помотал головой Иствуд с видом совершеннейшего утомления и морального истощения и дернул ладонью в жесте, который можно было трактовать двояко. «Это все так неважно» — с одной стороны; «Да что за дерьмо происходит?!» — с другой.
— Да неужели? — я скептично скривила губы. — Все ваши слова наталкивают меня на две диаметрально противоположные мысли: вы либо псих с алогичным ходом мышления, либо знаете гораздо больше того, что говорите. Я имею в виду... нашу общую проблему. И я склоняюсь ко второму варианту.
Иствуд дернул бровями и опустил уголки губ, словно бы мысленно взвесил обе мои теории и пришел к выводу, что... А вот черт его знает, к какому он там выводу пришел.
— Хотите, склоню к первому? — слабо уловимая улыбка скользнула по сухим губам молодого человека — улыбка, больше похожая на гримасу человека, испытывающего тошноту. В глазах же его зажегся слабый, но четко различимый огонек азарта.
Я медленно, бесшумно выпустила воздух из легких. Ему словно бы нравится играть моими представлениями о нем самом, жонглировать моими эмоциями. Диктует правила игры здесь он, это очевидно. Только вот почему я так легко поддаюсь этим навязанным правилам?
Что-то тугое, крепкое врезалось в мои ребра изнутри. И только спустя мгновение я поняла, отчего.
Этот слабый, но очевидный огонек азарта, напряженный, звериный взгляд — все это напоминало мне того Иствуда, что... Что выворачивал мои руки и был чертовски пугающим в этом своем отчаянном безумии.
Вновь увидев уже знакомые метаморфозы в лице Иствуда, я не поддалась панике, хотя точно и не знала, чего ожидать — после столь интригующих слов в том числе. Сейчас, когда я имею более полное представление о личности моего пациента, я не могу воспринимать его как психа — пускай даже повторится превращение в Халка.
Дело скорее всего в том, что я уловила незамеченные мною ранее нотки в мимике Марка, которые уже видела во время прошлого приступа. Просто не осознала.
Отчаяние. Острое отчаяние, тесно граничащее с безумным смехом в лицо безысходности, что многотонным прессом вжала в стену. Так выглядит тот, кому уже нечего терять, кому все равно. Он ставит на зеро все — и с отрешенностью наблюдает за тем, как ломается его жизнь. Он усугубляет свое незавидное положение, смеясь; подливает масло в тот огонь, в котором сгорает заживо.
«А это шанс», — взрывается миллионом искр секундная мысль в моей голове, и я выдыхаю:
— Скажите правду.
Уголок рта Марка дернулся в усмешке.
И я поняла, что он скажет.
Воздух вокруг словно бы загустел, наэлектризовался. Голова отяжелела, стало трудно дышать и соображать.
— Помните, я сказал, что не помню, какой глюк видел в ту ночь, после которой вы прибежали устраивать мне допрос? — веки его, глазные яблоки словно бы застыли — только ресницы слегка подрагивали.
Я еле уловимо кивнула.
— Я соврал, — бросил Иствуд совсем простодушно и даже не моргнул — будто бы и не является столь сложным, почти невыполнимым делом признаваться в собственной лжи.
— Я поняла это. Так что же вы видели? — я взволнованно потирала пальцы обеих ладоней друг о друга.
— То, что вряд ли будет интересным для вас. Но для меня это был довольно занимательный флэшбэк.
— Флэшбэк? — переспросила я. — То есть, вы видели то, что с вами действительно было? — непонимающе нахмурилась я.
Тут уже пришла очередь Иствуда кивать — кивать одним лишь движением ресниц.
— А если конкретнее? И подробнее? — я медленно, словно бы завороженная самой этой ситуацией, повела головой.
— Я видел, как убил девушку, — не меняя выражения лица, не подвергая изменениям тон голоса — грубый, осевший — произнес Марк. — Словно пережил это. Полное погружение. Вы знаете, как это бывает: все ощущения, эмоции очень яркие. Ты понимаешь мотивы и суть ситуации — даже если в реальности понятия не имеешь о всей этой херне.
Иствуд говорил неспешно, с расстановкой — будто лениво, небрежно. Я, обволакиваемая тоном его голоса, словно бы засыпала, чувствовала сонливость. Приятную сонливость — так бывает приятно прилечь в обеденный час, когда весь твой день уже с утра не задался.
Даже вопросов пока в моей голове не было — тех закономерных вопросов, которые должны были возникнуть еще на первых словах молодого человека.
— Я понимал, почему размозжил ее голову о стену. Понимал, что она сделала что-то, что вывело меня из себя. Понимал, что в моей крови плещется лошадиная доза спирта. Понимал, что за надрывный крик ребенка слышу совсем рядом.
— Крик ребенка? — я забыла выдохнуть. — Ч-что? Совсем рядом?
— Да. Ребенок был грудной, судя по звуку. Несколько месяцев, — лицевой мускул Иствуда у верхней губы дрогнул, словно бы кольнуло нерв — и только это выдало в нем какой-то признак эмоций.
— Но постойте, — я, зажмурившись, сжав пальцы у внутренних уголков глаз, помотала головой, словно бы хотела стряхнуть с себя это странное оцепенение, наваждение. Откинуть новую информацию (какой ребенок, черт меня дери?!) и вновь научиться мыслить трезво. — Почему же этот флэшбэк был интересен для вас? Вы говорите так, словно бы... Вы понимали все эти мотивы только в момент галлюцинации. Не до того и не после.
— Так и есть, — сохраняя это непроницаемое выражение лица, отозвался Марк мгновенно. — Видите ли, я немного... не помнил, что сделал это. До этого глюка.
Информация, конечно, была неожиданной более чем. Мое лицо, наверное, просто заискрилось всеми гранями моего непонимания ситуации.
— Я не понимаю. Ваше сознание стерло травмирующий психику момент из памяти? Насколько большой отрезок прошлого был опущен в бессознательное в таком случае? Какой объем информации вы не помните? — я сама не замечала, что воздух становится все тяжелей и тяжелей; щеки мои начали гореть от недостатка кислорода — стало душно, как в пекле.
— Подсказка, — один глаз Иствуда чуть прищурился — этакая ленивая версия подмигивания, а край рта показал усмешку. — Поверните вопрос по-другому. Какой объем информации я помню?
— Какой объем информации вы помните? — словно бы послушный попугайчик, повторила я то, что меня попросили повторить.
— Последние недели три. Главного вашего тогда пополам расщепили. И ничего ранее этого, — усмешка Марка расползлась шире.
Поставленная им мышеловка захлопнулась — и я попалась.
— Ч-что? — слабо выдохнула я, почувствовав острое желание схватиться за голову и повторить мой вопрос уже громче, с надрывом и драматизмом. — Вы... вы серьезно? Вы шутите. Нет. Это неправда, — я несколько раз поморгала, сбрасывая с себя услышанное, отвергая его, как нечто инородное, неприятное.
— Сюрприз, — злой просто до неприличия сарказм прозвучал в голосе Иствуда смертоносным ядом.
Это правда.
Стадия отрицания, миновав стадию гнева, сразу же перешла в стадию торга:
— Но а что до этого? Просто пустой, чистый лист? Вы... вы не кажетесь человеком, не помнящим ничего совершенно. Почему это вообще случилось? — мысли мои хаотично метались от одной стенки черепа к другой, и я не прочно могла уцепиться хоть за одну из них. — Черт возьми, вы же вообще не похожи на психа: анализируете свое состояние, признаете свои проблемы, и... Я почти поверила, что все это — какая-то магия...
Иствуд безразлично наблюдал за всеми моими тщетными попытками выстроить хоть какую-то более-менее стройную логическую цепочку.
— Удивительно: двинутый тут я, а паритесь вы, — он хмыкнул. — Между нами девочками: на самом деле все еще веселей.
— Куда уж еще веселей-то? — я словно бы стала жидкой, потеряла форму и растеклась. Вопрос мой прозвучал как тихая просьба перестать рушить мои иллюзии.
— Всю жизнь задаюсь этим вопросом, кстати. И каждый раз оказывается, что у дерьма просто неисчерпаемый потенциал.
— Так..? — нелепо раскрыв рот, подтолкнула я Иствуда к пояснению своих слов. Была не совсем уверена, что хочу этого, но подтолкнула.
— Не уверен, что могу адекватно объяснить, — Иствуд свел брови — словно бы задумался. Во всей его мимике читалось странное наслаждение ситуацией. Ему было забавно ломать сложившиеся в моей голове представления. — О, вспомнил крутой термин! — вздернул он брови так, что несколько продольных складочек образовались на его лбу. — Парамнезия.
— Ложные воспоминания? У вас ложные воспоминания?.. — внутри меня все задрожало, скривилось, со скрипом скрутилось в тугой узел.
— Я помню то, чего не было на самом деле. Так что назовем это ложными воспоминаниями. Крайне логично, по-моему, — Иствуд пожал плечом.
Ощущение, что Маркус просто играет, становилось все крепче. Играет со мной, играет словами...
— Но страдающие парамнезией ведь не признают в своих воспоминаниях ложные. Они уверены, что все это было на самом деле. А вы...
— А я особенный, — на лице молодого человека вновь обозначилась игривая усмешка. — Хотя порой действительно сложно анализировать ситуацию. Под той наркотой, что тут предлагают, иногда пол от потолка отличить невозможно. В черепе словно бы гребаная карусель вращается. С лязгом, скрипом. Все смешивается в однородную массу. Реальные и ложные миры сливаются в одну сплошную чехарду ярких образов. Думаешь: «черт возьми, я, наверное, всю жизнь провел в этом гребаном зоопарке и все содержимое моего мозга — плод воображения!».
Я покачала головой, совершенно растерявшись в том лабиринте новой информации, что передо мной построил Иствуд.
— Ладно, я пропущу ту часть, в которой говорю, что мне нужно выпить, — сипло промямлила я. — И сразу скажу: когда вы превратились в Халка... — ляпнула я и осеклась. Очень профессионально! «Превратились в Халка», черт меня дери. — И чуть не сломали мне обе руки... Вы помнили о совершенном. И говорили очень странные вещи.
— Вероятно, какая часть моего мозга — назовем ее «Халк» — все помнит, — Маркус непринужденно пожал плечами. — «Сознательное», «бессознательное»... Ваша же фишка? Наверняка вы можете лучше объяснить эту хрень. Я только три недели в этой реальности, причем не очень успешно. Чего вы от меня хотите? — сконфуженно скривил он лицевые мышцы, даже и не скрывая иронии.
Мне захотелось рассмеяться. Истерично и абсолютно безумно.
Что это вообще происходит такое, господа и дамы?!..
— Вот ведь... жопа, — только и выдавила я из себя.
— А я о чем, — парировал Марк.
— Возникает закономерный вопрос. Если вы ничего не помните о своем прошлом, а вместо этого помните что-то... Не совсем то, так скажем... То что же вы помните? — мои глаза живо скользили по лицу Иствуда, не в силах сфокусироваться на одной точке.
— Вкратце и не расскажешь, — выжал из себя молодой человек кислую улыбку.
— Какого рода вообще ваши воспоминания? Это какие-то обыденные, адекватные события или... вы помните, как спасали Землю от нашествия марсиан, например? — я, сузив глаза, потрясла головой.
— С марсианами был бы уже перебор, — с наигранной задумчивостью на лице — словно бы он действительно пытался припомнить подобные эпизоды своей выдуманной жизни — кивнул Иствуд.
— Тогда... что? — опасливо сжалась я, борясь с двумя противоположными желаниями: узнать правду и закрыть уши руками и кричать «верните меня обратно в мое неведение!»
Молодой человек тяжело выдохнул, явно размышляя о том, как лучше преподнести информацию. И когда его, кажется, озарило, он протянул мне ладонь, словно бы для рукопожатия:
— Маркус О'Райт. Бакалавр Массачусетского Технологического, магистр Колумбийского. Изучал ядерную физику и свойства материалов. Инженер нефтедобывающей и нефтеперерабатывающей компании. Разведен. Детей нет. Приятно познакомиться, — мертвая улыбка формальной вежливости растянулась на лице Марка.
Я неловко, слабо потрясла его протянутую мне ладонь — вернее, два ее пальца: указательный и средний.
Что. Это. Было.
— Вы, черт возьми, серьезно? — нечто невнятное вывалилось из моего рта. — «О'Райт» — это фамилия вашего отца, и в ваших ложных воспоминаниях вы...
— Фамилию не менял, — бесцветным тоном ответил Иствуд, предугадав мой вопрос.
— А как же консерватория? Гитара? — я потрясла головой, чувствуя, как она тяжелеет и легчает одновременно.
— Знаю несколько простых аккордов. Не более того.
— Нефтяная компания?
— По знакомству.
— Развод?
— Скандальный и болезненный.
— С ума сойти...
— Согласен.
Наступила тяжелая пауза, и густая, непроницаемая тишина окутала нас с Маркусом. Откуда-то доносился мерный звук капающей воды.
Да он точно меня разыгрывает, мать его.
Такого просто не бывает.
Хотя, при таком раскладе даже становится более понятным, почему Иствуд так меня завораживает и смущает: умные люди с техническим складом ума для нас, гуманитариев, просто пришельцы с иных планет, владеющие неподвластным для понимания языком. Языком математики. И тогда...
Господи Иисусе, я действительно всерьез об этом думаю?
Маркус терпеливо молчал, очевидно пережидая то время, которое мне необходимо для переваривания всего услышанного. Взгляд мой гулял по всем поверхностям его тела, словно бы желая примерить на него все названные роли. Магистр естественных наук, инженер... Когда-то женатый человек...
Только было рот мой распахнулся, чтобы озвучить что-то, как из недр моей сумочки раздалась протяжная вибрация. Звонок прозвучал спустя пару секунд.
— Queen? — несколько удивленно спросил Иствуд, верно идентифицировав исполнителя песни на моем рингтоне. — Я думал, вы слушаете что-то типа Селин Дион.
Я скривила гримасу «ну и стереотипный придурок же ты», бодро шлепая лишенными туфель ступнями к оставшейся где-то вдали сумке. Получалось у меня не очень ловко: ноги отчего-то плохо функционировали и дрожали, поэтому и походка моя была не столь грациозна, сколь она должна быть, когда тебе в спину смотрит представитель противоположного пола.
Еле как выкопав телефон из-под многочисленных наслоений чертовски необходимых в женской сумке вещей, я тупо уставилась на экран.
Джеймс.
Прочистив горло и несколько раз моргнув, будто бы это поможет мне настроиться на новую волну, я прижала к уху телефон и включила свой самый ангельский голос:
— Привет. Как дела? — спросила я и бросила взгляд через плечо на Иствуда.
Ему понадобилось полсекунды, чтобы переместить взор с моей задницы на глаза.
— Леа, ты еще не дома? — раздался на том конце провода голос любви моей. — Впрочем... В любом случае, выбирай платье — ужинаем в ресторане, — Джеймс словно бы весь светился радостью: в голосе его шелестели веселые искорки, что в последнее время было таким редким явлением.
— Да? — удивленно переспросила я. — А по какому пов... Боже, ты выиграл тендер?! — я чуть ли не подпрыгнула на месте, когда меня озарило о причинах радости жениха.
— Да, Ли, — широкая улыбка даже звучала в интонациях Джеймса. — Я заказал столик на девять. Успеешь?
— Конечно! — улыбнулась я в ответ невидимой для меня улыбке. — Какой ты у меня молодец!
Завершив краткий разговор, я на одной пятке — а вообще-то пол здесь был ужасно холодным — развернулась к Марку. Мы обменялись долгими молчаливыми взглядами.
— Так... кем он у вас работает? — поинтересовался молодой человек, чуть напрягший подбородок.
— Проектировщик зданий, — ответила я, аккуратными прыжками на одних цыпочках двигаясь обратно к сваленным ящикам. — Ну, знаете: чертежи, построения... По всему дому линейки и карандаши.
— Круто, — только и ответил Иствуд, наблюдая за тем, как я влезаю в лабутены и становлюсь на двенадцать сантиметров выше.
Распрямившись, я вперилась взглядом в лицо молодого человека — он же чуть вздернул бровь, словно бы спрашивая: «ну, и что ты хочешь сказать?»
Выдержав некоторую паузу, в течение которой я успела помять в зубах нижнюю губу и нахмуриться, я все-таки сформулировала абстрактные мысли в моей голове:
— Я рада, что вы рассказали мне... то, что вы рассказали. Я правда очень ценю факт того, что вы стали мне больше доверять, — легкая тень улыбки коснулась моего лица.
— Дело не в доверии, — ресницы Маркуса чуть дрогнули. — На себя и собственное «личное пространство» мне плевать. А на вас... не совсем.
— Что вы имеете в виду? — мой выдох резко оборвался в самой середине процесса.
— Быть одному — дерьмово. Сходить с ума одному — дерьмово вдвойне.