Изнанка | 16+

Отчётливым эхом по бетонному тоннелю раздаются голоса прохожих. Они оглядываются, всматриваются, некоторые на секунду останавливаются, но их лица бездушны.

— Прошу вас, прошу! Помогите! — кричу я, раздирая горло до боли.

Слёзы моментально засыхают на холодных щеках. Ветер всё сильнее задувает в тоннель, создавая сдавленный свист.

— Да помогите же ему, чёрт возьми! — отчаянно воплю я. — Пожалуйста! Умоляю!

Люди смотрят на меня, как на сумасшедшую. Я не понимаю, что с ними не так. Что не так с этим чёртовым городом? В голове лишь одна мысль: бежать, как можно скорее. Мчаться за помощью в цирк. К Итану.

— Всё хорошо... — на вдохе произносит Гастон еле слышно. — Всё хорошо, всё хорошо...

— Гастон!

Я аккуратно поднимаю его вытянутую голову и кладу на к себе на колени.

Алая кровь покрывает мои ладони, которые я незаметно вытираю о свой балахон. Гастон плачущим мычанием пытается найти силы встать. Его тонкие ноги дрожат, горбатая спина не может выпрямиться, а с головы густыми каплями сочится кровь.

— Подожди. — Подхватываю я старика.

Он делает несколько коротких шагов к стене, цепляясь за неё разбитыми руками.

Я подбегаю к трости, хватаю рукоять и подношу к Гастону. Дрожащей рукой он пытается ухватить палку. Наконец дыхание старика успокаивается, а сам он твердо стоит на земле.

— Беги, дитя, скорее. — Сипло шепчет он.

— Куда? — взволнованно спрашиваю я.

— Беги в цирк. Полиция ищет тебя в городе. Быстрее, дитя, беги, пока не нашли.

— А как же ты?

Старик облокачивается горбом на бетонную стену.

— Я буду ждать тут. — Тяжелая отдышка эхом раздаётся по тоннелю.

— Нет. — Твердо уверяю я.

— Скажи Итану и за мной вернутся. Никто не станет трогать меня, ты же видишь.

Я думала об этом, но сейчас, когда Гастон в сознании, я не уйду.

— Нет. Я не хочу это обсуждать.

Он не одобряет моего решения. Это видно по его нахмуренным седым бровям, но старческие глаза выражают благодарность.

Шаг за шагом мы ковыляем, приближаясь к высоким куполам цирка. Сгрудившись клочьями, по небу плывут беспросветные тучи. Влажным хрустом под ногами шуршат опавшие листья.

Гастон чувствует себя лучше, но сил в ногах у него не прибавилось. Я поддерживаю старика, повисшего на мои плечи. Терпя боль, он пытается идти быстрее, будто испытывает вину, временами поглядывая на меня исподлобья. Мы молчим. Приходится останавливаться каждые десять шагов. От ноющей боли в мышцах у меня сводит шею, а спина затекает изнуряющими ощущениями. Но цирк всё ближе. Я отчётливо вижу зловещую голову клоуна над шатром главного манежа. Осталось немного. Я смогу.

Мы заходим в трейлер, пройдя через ворота заднего двора. Так решил Гастон. На территории цирка тихо, видимо, все репетируют завтрашнее выступление. В вагоне всё лежит ровно по своим местам, чистота и порядок повсюду, несмотря на устаревшую мебель. Стены украшают фотографии, много фотографий. На кадрах – моменты цирка из прошлого. Тёмное освещение придаёт им нотки грусти, на мой взгляд. Молодой Гастон на чёрно-белых карточках выглядит жизнерадостным, совсем мальчишкой. Где-то в обнимку с гостями цирка или с высокими акробатами, жонглёрами, и даже с самыми обычными клоунами.

— В какой момент всё так... изменилось? — спрашиваю я, пытаясь перевести дыхание.

Гастон с болезненным мычанием усаживается на кресло-качалку. Тяжёлая одышка и перхота сковывают его голос.

— Как ты себя чувствуешь? — беспокоюсь я.

— Ничего. Бывало и хуже.

— И часто такое случается?

Гастон пытается прокашляться.

— У тебя разбита голова. — Замечаю я засохшую кровь на его ухе. — Я позову на помощь.

— Стой, дитя, прошу. — Старик тянется к моей руке.

Острая боль пронзает его грудную клетку, и с визгом, он облокачивается на спинку кресла. — Присядь, Сильвия.

Старик медленно указывает на аккуратно застеленную кровать. Я колеблюсь, но в итоге послушно выполняю его просьбу.

— Я не помню себя будучи маленьким. Старческая память забрала у меня самое ценное, но пока ещё оставила не менее дорогое. Цирк Боттичелли правил городом долгое время, принося людям радость и веселье. Казалось, что тут каждый мог забыть о бесконечном круговороте рутины. Жизнь тогда была тяжёлой, мир поработила безработица и нищета, но Боттичелли, хоть и на миг, давал людям счастье. Билеты были доступны каждому, выступления сменялись одно за другим, и я вскоре стал членом семьи. В тепле и любви. Данте и прекрасная Агата управляли цирком в то время.
Гастон замолкает. Его рука крепко впивается в подлокотники. Он делает успокаивающий вдох и закрывает воспалённые глаза.

*****

Мистер Данте выкупил меня у родителей. Всё, что я помню о них: как те избивали меня, чтобы я выглядел ещё хуже. А затем устраивали выступления перед соседями, держа в клетке, дабы заработать денег на очередную бутылку. Порой под слепой радостью заработанных монет, они забывали открыть клетку, я мог сидеть там по трое суток, боясь издать и звука. Я слушал их пьяные голоса и мысленно пытался унять мышечную боль.

Данте остановился в один из дней, когда мать выставила меня без одежды в жуткий мороз, называя внеземным чудищем и порождением зла.

Мистер, не раздумывая предложил ей цену, о какой она и не думала. Мне повезло. Торговаться она не стала после весёлой ночи. Отдала меня вместе с той самой клеткой, даже не взглянув напоследок. Я лишь помню какой страх я испытывал. Какой бы матерью она не была, другой я не знал. Это детская привязанность к худшему, не зная какого может быть за пределами железных прутьев. Данте накрыл меня своей дублёнкой.

Помню этот первый запах попкорна и арахиса. Он быстро принёс меня в цирк, вокруг собралась суматоха. Тогда мне было не больше десяти, а то и меньше. Все пытались одеть, обогреть, а акробаты приносили целые мешки с атрибутами, которые вскоре стали для меня игрушками. Они репетировали день и ночь под возгласы Данте, пока мисс Агата читала мне сказки на ночь, укрывая мягким одеялом. Через много лет появился на свет Итан. Для него я был уже взрослым дядей. Мне было в радость сидеть с малышом, пока его родители продумывали очередное антре. А ещё позже трагедия окутала цирк Боттичелли и всё, что строилось многими годами, пало в один короткий миг.

С тех самых пор, как Данте забрал меня, я и секунды не ощущал страх. И вот тогда, в день трагедии – это случилось.

Я помню, как маленького Итана, уже умеющего ходить и говорить, забирали от меня. Помню, как его маленькая ладонь разжималась, и я всей силой пытался удержать её. Его детский, разрывающий душу, плачь издирал моё сердце.

Но я остался один.

Идти мне было некуда, и я решил доживать свои дни в цирке. Годы и воры брали своё. Каждую ночь, когда кто-то вламывался в цирк и забирал оттуда всё, что мог унести, мне оставалось лишь прятаться, наблюдая, как мой дом разворовывают.

За пару месяцев, от прекрасного места, остался лишь фундамент и рваные полотна, напоминающие о прошлом. Они и приходились мне одеялом в морозные дни, а по вечерам я уходил в лес - набрать пару брусьев для огня, чтобы к утру я мог ещё проснуться, не окаменев от мороза. Так проходил каждый мой день, в поиске еды и тепла.

В один из таких дней, я проснулся раньше обычного. Меня разбудил собачий лай, такой писклявый, просящий помощи. Это был крохотный бездомный щенок, застрявший между обваленных железных балок, которые так и не смогли откопать воры. Земля постепенно оттаивала. Щенок видимо нуждался в укрытии на ночь, но к утру не смог выбраться наружу.

Так Дико появился у меня, как послание ангела.
Он понимал меня без слов, принимал меня каким я был, а я лишь пытался дать ему любовь, какую давал мне цирк. Маленький рыжий Дико с белым пятнышком на левом ухе стал моей семьёй.

Щенок рос быстро, таскать ветки из леса было проще, сил у Дико было хоть отбавляй. По ночам он пристраивался ко мне ближе, чтобы дать мне побольше тепла, а я обнимал его крепче, чтобы дать ему своё. Именно такие моменты и есть значение любви.

С каждым днём становилось всё теплее, и я просыпался раньше Дико. Взглянув на ту самую балку, под которой я нашёл своего щенка, мне вспомнилась железная клетка. Не знаю почему именно в тот день, но я решил вернуться к дому родителей, чтобы хоть издалека взглянуть на мир, где жил. Смотря на рассвет, я, с замиранием сердца долго колебался, но всё же принял решение отправиться в город. Бросив взгляд напоследок, я на случай чего, решил сохранить в сердце тот образ цирка, чтобы он был моим маяком. Как только солнце полностью показало лучи, я поспешил навстречу неизвестности.

Дико не понимал происходящего и лишь послушно шёл за мной, обнюхивая новые места.

— Ничего дружок, — словил я на себе взгляд Дико, — мы туда и обратно.

Мы поспешно повернули на ту самую улицу, остановившись у дома, напротив. Прохожие оглядывались, всё также тыча пальцем. Я заметил пробегающую мимо девочку в серой куртке, на пару размеров больше её самой. Она резко остановилась и улыбнулась, да так искренне, помахав маленькой ручкой.

— Привет, — уверенно произнесла она, — как зовут вашего пёсика?

— А ну пойдём, ещё не хватало подхватить чуму, или куда хуже! — вскрикнула её мать, резко схватив девочку на руку, и увела прочь.

— Его зовут Дико. — Ответил я тихо, зная, что она уже не услышит.

И хоть мне не удалось ответить милой девочке, но в груди стало теплее. Не знаю, может от того, что я так долго не говорил с людьми, или от воспоминаний о цирке в дни, когда таких детишек с искренними улыбками были десятки.

Я взглянул на тот дом. Скорее всего он был уже пустым. Окна разбиты, а дверь еле держалась на одной створке. Веяло холодом даже на расстоянии, да и чего другого я ожидал увидеть?

Дико сидел послушно и хоть множество новых запахов манили его побегать, он продолжал сидеть у моей ноги и ждать. Спустя несколько минут, склонив голову, я повернул обратно, позвав своего четвероногого друга идти за мной. Нам удалось сделать несколько шагов, затем в том самом тоннеле появилась свора ребят. Пять мальчиков шли мимо и обсуждали какую-то игру, как один вдруг повернулся, взглянул на меня, и громко закричал.

— Вот же урод! Вы только посмотрите!

Я продолжал идти, не обращая внимания.

— Дико! За мной! — заикаясь, вскрикнул я.

— Да он ещё и говорить умеет! — продолжал кричать мальчик.

— Отец говорил, что они разносчики болезней и таких нужно истреблять. — Ответил ему другой.

Дети окружили меня. В их руках были деревянные палки, ими они и целились в моё тело и лицо, приказывая выполнять команды. Когда сил уже не было, я падал, а они пинали ногами по горбу, говоря о том, что так он станет меньше. Затем заставляли подниматься, и так по кругу, снова и снова. Вскоре я почувствовал кровь на губах, начав громко кашлять. Мальчики закрывали воротниками курток рот и нос.

— Фу, он хочет нас заразить! Вот же уродец!

Дико залаял. Они поднимали камни и бросали в него один за другим.

— Не надо! Прошу! — пытался кричать я, но голоса совсем не было, — умоляю! Оставьте!

Они бросали камни в моего щенка, а когда тот скулил - захлёбывались громким смехом. Их забавляло это, и они продолжали, пока щенок не упал. Всё их внимание было направлено моему Дико. Я пытался встать, но руки не слушались, кости ломило, а боль сковала всё тело.
Упав на холодную землю, я видел, как Дико смотрел на меня. Его маленькое тельце тяжело дышало, он скулил из последних сил, пока те тыкали в него свои палки.

И вот он перестал скулить.

В голове зазвенел гул, разрывающий на части.

Я очнулся, когда уже стемнело. Не знаю сколько прошло времени, но ноги покалывало от холода. Кровь застыла на губах, раны по телу давно перестали кровоточить. Я пытался встать, раз за разом, говоря себе, что смогу, но ноги не слушались.

Из последних сил мне удалось подползти к маленькому бездыханному телу, что лежало на окровавленной земле. Обхватив руками Дико, я дышал на него, чтобы тот очнулся от тепла, но уже тогда я понимал, что мой друг больше не встанет.
Его глаза так и остались смотреть в мою сторону, рот слегка приоткрыт, а тело затвердело. Я гладил его замёрзшей рукой сквозь боль, пытаясь утешить. Только и твердил, что всё будет хорошо, просил прощения.

Помню, как на рассвете добирался до цирка, неся Дико на руках. Затем положил его на нашу сделанную из веток постель. Развести огонь не удалось, поэтому я лёг рядом и говорил с ним, как обычно.

На утро я похоронил Дико за цирком, выкопал совсем крохотную могилу, и в последний раз поцеловал в разбитый лоб. Я не хотел, чтобы кто-то нашёл его, поэтому не оставил там ни следа. Но я всегда знаю, где лежит мой друг - маленький рыжий щенок с белым пятнышком на левом ухе.

*****