Offertorium. Книга 1

***

Вена, конец октября 2009 года

- ...крещендо на четыре такта: два смычком вверх и потом вниз и вверх по такту...

- Ни в коем случае! Мне нужно, чтобы к концу вы добрались до форте, а не до форте фортиссимо, так что сыграете и на один смычок... Где этот проклятый карандаш?!

- Вот твой карандаш. И не кричи так, уже поздно.

- А который час?

- Половина одиннадцатого. У нас с тобой романтическое свидание: только ты, я – и «Тангейзер».

(Смех).

- Черт бы побрал этого «Тангейзера»! Хочешь, открою тебе страшную тайну? С детства не выношу Вагнера!

- Какое святотатство! Маэстро, как вы можете?!..

- Да иди ты в задницу!

- Нет, ей-богу, беседовать с тобой – одно удовольствие. Патрицианка, наследница гордого Рима – и вдруг такие выражения!

(Смех).

- Не мели чепухи. Думаю, мои патрицианские предки содержали кабак где-нибудь в Трастевере... если только не промышляли на большой дороге. Ты только посмотри на Джулиано – это же вылитый разбойник!

- Не буду спорить. Но надо сказать, ты очень неосторожно разбрасываешься своими страшными тайнами. Теперь я смогу тебя шантажировать.

- Ты? Шантажировать?

- Конечно. Вот прямо сейчас и начну.

- Даже так? (Смех). Ну, начинай, а я послушаю. Чего тебе от меня надо?

- Мне нужно исчезнуть на два дня – до субботы.

- Нашел время! А кто будет тебя заменять? Половина состава в Зальцбурге, Бергсон болеет...

- Да кто угодно. Хотя бы этот... как его... Гайяр... Кокасс<18>... В общем, тот парень с веселой фамилией.

- Издеваешься?! Этот тип и трех нот не сыграет не сбившись! Черт его знает, как он вообще сюда попал...

- Не ломай карандаши, их и так уже немного осталось. Кстати, вчера у Хофбауэра он играл неплохо.

- Знаю, слышала. А у меня играет отвратительно, ты и сам прекрасно знаешь. Понятия не имею, что творится у него в голове...

- Ну, еще бы. (Напевает вполголоса): Di Lindoro il vago oggetto siete voi, bella Rosina!..<19>

- Это ты к чему?

- Да ни к чему, просто так. «Цирюльника» репетирую.

- Ты его, что ли, петь собираешься? Не сходи с ума, и без того проблем полно!

- А будет еще больше. Мне нужно исчезнуть на два дня, так что готовься к замене. Если хочешь, могу поговорить с Мартинелли, пусть сядет за мой пульт: вы с ним земляки, два дня продержитесь.

- Весьма любезно с твоей стороны. Поправь-ка меня, если я ошибаюсь: твой профсоюз ведь не в курсе, что ты намерен испариться?

- Не волнуйся, эту проблему я уж как-нибудь решу. Два дня – не два года. Главное, чтобы ты, не найдя меня на месте, не начала задавать лишних вопросов – вот это мне будет совершенно ни к чему.

- Ну ты и скотина... Кстати, а куда это ты, собственно, собрался?

- Какая тебе разница? Скажем так: уладить семейные дела.

- У тебя нет семьи.

- Это ты так думаешь. Ну, так что, могу я, в конце концов, спокойно ехать? Да или нет?

- Господи, да проваливай куда хочешь! Но только до субботы, ясно?

- Ну, наконец-то, Roma locuta est<20>! Падаю ниц, простираюсь во прахе, немею от благодарности...

(Смех).

- Знаешь, мне от твоей благодарности ни холодно ни жарко...

- Неужели? Ну, в таком случае за вашу сердечную доброту, синьора, я дам вам полезный совет. Вот здесь... дай мне карандаш... нужно сделать свободную смену смычков – тогда не будет цезур. И не делай такое лицо: это я тебе говорю не потому, что я люблю Вагнера, а ты нет, а потому что я скрипач.

- Ты не скрипач, ты жулик и шантажист... Хорошо, только за мою сердечную доброту ты еще и отвезешь меня домой – сегодня я опять без машины.

- Как скажешь. Везти тебя прямо сейчас или хочешь закончить?

- Давай закончим – не так ведь много осталось... Итак, крещендо у струнных на четыре такта...

***

Ле-Локль, 20 июня 2010 года

Когда я открыла глаза, был уже вечер. Рядом со мной на краю кровати сидел Жозеф и смотрел на меня.

- Ты смеешься во сне, ты это знаешь? – улыбаясь, спросил он. – Тебе что-нибудь снилось?

- Не помню. – Я потянулась к нему. – Наверное, какой-нибудь смешной сон... Который час?

- Половина девятого. – Он обнял меня и помог приподняться. – Пора ужинать.

Я оглянулась. За окном и в самом деле были сумерки. Жозеф не стал включать свет, и в комнате было почти темно.

- Я что, в самом деле столько проспала? – жалобно спросила я, со стоном валясь назад на подушку. – Быть такого не может!

- Правда-правда! – Жозеф оперся локтем на мою подушку и смотрел на меня смеющимися глазами. – Пора вставать! Мадам Руссель накрыла на стол: если ужин остынет, она этого не переживет.

- А я ведь и не заметила, как заснула, – пожаловалась я, стягивая с себя одеяло. – Даже не переоделась... Господи, как все помялось! Погоди, мне нужно это снять и надеть что-нибудь поприличнее.

- Я тебе помогу.

- Ну уж нет! Если ты сейчас начнешь мне помогать, этот ужин превратится в камень. Так что, сударь, извольте выйти вон! – Я встала в театральную позу, указывая на дверь.

Жозеф расхохотался.

- Так ты меня изгоняешь, любовь моя?

- Вот именно! – кивнула я, изо всех сил пытаясь сделать строгое лицо. – Vade retro... и что еще там дальше?.. В конце концов, кто может поручиться, что на самом деле ты не злой дух?

- Я? Ich bin der beste Geist von der Welt!<21>

Тут уже не выдержала я и повалилась от хохота назад на подушки.

- Нет, ну в самом деле! – отсмеявшись, взмолилась я. – Мне нужно переодеться, а ты мне мешаешь. Спускайся вниз, я сейчас приду.

- Слушаюсь и повинуюсь! – Жозеф поцеловал мне руку и поднялся с кровати. – Только не задерживайся, я тебя прошу. Добрые духи тоже бывают голодными. Тем более, если они только что с дороги.

Все еще смеясь, я быстро накинула на себя первое, что попалось под руку, и спустилась вслед за ним.

За ужином разговор в основном крутился вокруг сегодняшнего ливня. Дождь повредил клумбы в саду, и мадам Руссель не уставала об этом сокрушаться.

- Стебли сломаны, все листья в грязи! – расстроенно говорила она, убирая со стола тарелки. – Даже не представляю, как теперь со всем этим справиться... А наша бедная кальцеолярия! У нас была самая красивая кальцеолярия в округе, а теперь на нее смотреть жалко!..

- Кальцеолярия – это желтые цветы, которые растут возле крыльца? – спросил мой муж.

Мадам Руссель только кивнула. Похоже, от огорчения у нее уже просто не хватало слов.

- Ты велик и мудр! – шепнула я Жозефу, когда она вышла.

- В самом деле?

- Конечно. Ты знаешь даже, что такое кальцеолярия.

- А ты – нет? – заговорщицким шепотом спросил он.

Я яростно помотала головой.

- Конечно, нет! Кошмарное слово, звучит, как название какой-то ужасной болезни!

Когда мадам Руссель вернулась в столовую, нам с большим трудом удалось придать себе серьезный вид.

- Месье, вам принести кофе сюда или в кабинет? – спросила она. Голос у нее был все еще расстроенный.

- Сюда, пожалуйста. – Жозеф поднялся из-за стола, подошел к окну и закрыл шторы. – Посидишь со мной? – спросил он у меня.

Я кивнула.

Мадам Руссель внесла поднос с кофейными чашками и блюдо с печеньем.

- Спокойной ночи, месье, спокойной ночи, мадам, – печально сказала она. – Я пойду к себе, сегодня был такой тяжелый день...

- Конечно. Спокойной ночи, мадам Руссель. И скажите завтра Жан-Клоду, чтобы помог вам привести клумбы в порядок. А если он не справится, пусть привезет из города садовника.

- Спасибо, месье.

- Кажется, ты ее утешил, – сказала я, когда мы остались вдвоем. – Бедная женщина так расстроилась из-за своей кальцеолярии... или как там она называется...

- Нет, ты действительно совсем не разбираешься в цветах, – вздохнул Жозеф. – Неужели у тебя нет чувства прекрасного?

- Это неважно. Главное, чтобы у тебя оно было.

- О моем чувстве прекрасного можешь не беспокоиться. – Он обнял меня за талию и усадил на подлокотник своего кресла. – Чем ты занималась сегодня днем, любовь моя? Гуляла под дождем?

- Нет, я вернулась до того, как он начался... Постой! – Я привстала с подлокотника. – Едва не забыла... Сегодня я встретила одного человека: он просил передать тебе привет.

Жозеф нахмурился.

- Привет? И от кого же?

- От Юргена Шульца.

Он поднялся с кресла так резко, что я едва не упала.

- От Юргена Шульца?

Я растерянно кивнула.

- Он был здесь? Он с тобой разговаривал? – Жозеф схватил меня за плечи.

От выражения его лица мне на какое-то мгновение стало страшно. Я еще никогда не видела своего мужа в ярости. Он сжал меня за плечи так сильно, что я непроизвольно вскрикнула.

Жозеф изменился в лице.

- Прости... – пробормотал он, отпуская мои плечи.

Я отступила на шаг, глядя на него расширенными от ужаса глазами.

- Пожалуйста, прости меня, – в его голосе зазвучали какие-то странные, почти умоляющие нотки. – Тебе больно?

- Н-нет, – с трудом произнесла я наконец. – Просто ты меня... испугал...

- Да, я знаю. – Он судорожно обнял меня. – Это моя вина. Прости меня, прости, пожалуйста!

Я зажмурила глаза и ткнулась лицом ему в плечо. Какое-то время мы так и стояли, не говоря ни слова. Потом он подвел меня к креслу, усадил в него и сам опустился рядом на колени.

- Лоренца, мне нужно тебя кое о чем попросить, – тихо сказал он. – Если ты когда-нибудь снова увидишь у нас в доме этого человека, ты сразу же позовешь охрану. Обещаешь?

Я кивнула.

- Я запретил этому ублюдку здесь появляться, но он меня не послушал. И теперь он за это поплатится. Это очень опасный человек, Лоренца, и я не хочу, чтобы он крутился возле тебя. О чем он с тобой говорил?

- Да, в общем-то, ни о чем... Расспрашивал о моем здоровье. Процитировал да Понте.

- Да Понте?

- Мой тезка, моцартовский либреттист<22>. «Свадьба Фигаро».

- Ах да, конечно... – Жозеф усмехнулся и выпрямился. – Шульц сказал тебе, зачем приходил?

- Чтобы проведать меня. Он утверждает, что раньше мы с ним были знакомы.

- Даже так? – Он иронически поднял бровь.

- Так он говорил. Не знаю, правда это или нет. Он не кажется человеком, которому можно безоговорочно верить.

- Этот человек – лжец, Лоренца. И он действительно очень опасен.

- Он в самом деле твой коллега?

- В своем роде... Прости, я не могу тебе всего объяснить. В нашей работе много грязи. Но я не допущу, чтобы тебя впутывали в эту грязь, это я тебе обещаю.

Помолчав, я спросила:

- Как ты думаешь, зачем на самом деле он приходил?

Жозеф ответил мне не сразу.

- Зачем? – задумчиво повторил он, глядя куда-то в пространство. – Думаю, для того, чтобы напомнить мне о своем существовании. У него не хватило наглости явиться прямо ко мне, поэтому он решил использовать тебя. Но ему придется сильно об этом пожалеть!

От интонации, с которой он произнес последние слова, мне снова стало не по себе. Я попыталась разрядить обстановку:

- Надеюсь, ты не собираешься закатать его в асфальт? Или устроить что-нибудь в этом же духе?

Жозеф рассмеялся, но смех его прозвучал не слишком естественно.

- Если бы я только мог себе это позволить! К сожалению, в моей организации такие методы не приняты. – Он встал за спинкой кресла и, наклонившись, обнял меня сзади за плечи. – Забудь об этом Шульце. Закатать его в асфальт я, конечно, не могу, но больше он тебя не побеспокоит. И прости меня за то, что я не сдержался. Ты на меня больше не сердишься?

Я слабо улыбнулась и покачала головой.

- Нет. Я вообще никогда на тебя не сержусь.

Жозеф нагнулся еще ниже и поцеловал меня в затылок.

- Даже не знаю, за что мне такое везение... – пробормотал он, зарывшись лицом в мои короткие волосы. – Иногда я сам себе не верю. Не могу поверить, что ты снова здесь... – Он вздохнул и выпрямился. – Пойдем наверх. Там куда уютнее, чем здесь.

- Пойдем.

Я поднялась с кресла и медленно пошла за ним, но на полдороги внезапно остановилась. Меня беспокоила какая-то смутная мысль, которую я никак не могла поймать. Что-то, о чем-то я должна была вспомнить, но так и не вспомнила. Или что-то, о чем я хотела рассказать, но почему-то не рассказала...

- Ты идешь? – окликнул меня Жозеф уже с лестницы.

Я резко тряхнула головой, выходя из задумчивости. Ладно, все это неважно. У меня еще будет время об этом подумать. В конце концов, время играет на моей стороне.

- Иду!

И я быстро начала подниматься по лестнице вслед за Жозефом.

***

Невшатель, 22 июня 2010 года

- Вы пришли меня навестить? Какая любезность! Присаживайтесь, будьте как дома... Хотя что я говорю, вы-то здесь и в самом деле дома. Сказать по правде, у вас тут не слишком уютно, но ваше присутствие, конечно же, все скрасит... Да, и надеюсь, вы меня извините за то, что я вас встречаю в таком непрезентабельном виде – ваши подручные разбили мне скулу. Очень неаккуратные ребята, знаете ли.

(Пауза).

- Я тебя предупреждал.

- О чем это вы?

- Ты зарвался. Сделка расторгнута.

- Бог мой, да вы, кажется, злитесь? Ну-ну, и с чего же такой шум? Чем я опять перед вами провинился?

- Я говорил тебе, чтобы ты не лез в мои дела?

- Уберите руки, сделайте милость... В ваши дела я не вмешивался – я занимался своими. Если вы сами копаете себе яму, то это еще не повод сбрасывать туда и меня заодно!

- Ты еще и выделываешься? Не советую. У нас на тебя достаточно дерьма, чтобы стереть тебя в порошок.

- Не сотрете! Я вам нужен, Сомини. И буду нужен еще очень долго.

- Ты себя переоцениваешь.

- Да неужели? (Быстро). Вам без меня не обойтись, и вы сами это знаете. Хотите доказательств? Леклер завяз во внутреннем расследовании и неизвестно когда из него выберется. Ваш главный лизоблюд до сих пор возится с убийством Мореры – хотя даже такой недоумок уже мог бы понять, что Морера всю жизнь был только мелкой сошкой и ничем больше. Обо всех остальных вообще говорить не стоит, так что если кто-то из нас сейчас в дерьме, то это не я. Отправите меня назад в Дыру – и потеряете последнюю ниточку. Тем более что мне тоже есть о чем поведать миру... в частности, о вас.

- Это что, угроза?

- Нет, это предупреждение. Честное и открытое. Я ведь уже говорил: я не такой дурак, чтобы не подстраховаться заранее – на случай, если со мной случится что-нибудь нехорошее. И если будет нужно, меня услышат даже из Дыры. Так что не будем ссориться!

- И ты решил, что можешь теперь играть в свои игры за моей спиной? Ты, ублюдочный социопат...

- Такой же, как мой папаша, вы хотите сказать? Это семейное. Вам повезло, что у вас нет детей... Ладно, да успокойтесь вы, наконец! Я не сболтнул ничего лишнего. Мне просто было нужно проверить кое-какие предположения.

- Какие еще предположения?

- А! Вот мы и добрались до самого интересного! Тогда поговорим начистоту. Вы сделали серьезную ошибку, Сомини. Мне наплевать на всю эту вашу мистику, но мой вам совет: выкладывайте карты на стол и начинайте играть в открытую – пока еще не поздно.

- Что ты хочешь этим сказать?

- Не притворяйтесь, будто вы меня не понимаете. Вы загнали ее в угол. Те обрывки информации, что вы соизволили ей предоставить, не годятся даже для слабоумного младенца. Послушайте, я ведь ее неплохо знаю – и, не в обиду вам будь сказано, в некотором отношении знаю гораздо лучше, чем вы. Да, ее сложно назвать психически нормальной, но мозгами ее бог не обделил – даже если она временами и выглядит как идиотка не от мира сего.

- Ты говоришь о моей жене!

- Черт возьми, а о ком же еще?! И я вам повторяю: недооценивать ее – большая ошибка! Это же параноик в чистом виде: она не доверяет никому – даже вам. Или, вернее сказать, прежде всего – вам.

- А тебе – тебе она доверяет?

(Смех).

- Нет, конечно! Я бы вам напомнил, кто тот единственный человек, кому она всю жизнь доверяла, но вам это не понравится... (Смех). Ладно, это не имеет отношения к делу. Да, я с ней разговаривал. Надо сказать, весьма своеобразное времяпрепровождение: все равно что беседовать с полиграфом... (Смех). И выводы я для себя сделал следующие: во-первых, сейчас она для вас абсолютно бесполезна...

- Что ты несешь? Ты вообще не представляешь, о чем говоришь!

- Не представляю? Не смешите меня. Я ведь тоже читал писанину этого Веллера: классическая психогенная амнезия, хоть в учебник вставляй. Не знаю, что вы там с ней вытворяли, но в конечном счете вы явно перегнули палку. Не отрицайте, так оно и есть: «Вергилию» конец! Если бы вы могли сейчас выжать из нее хоть что-нибудь, то не сидели бы в том самом дерьме, о котором здесь столько распространялись... Впрочем, вас это устраивает, не так ли? И я могу вас понять – за все надо платить! (Смех). Хотя остается открытым вопрос: что будет, когда она выйдет из этого состояния? И тут мы подходим ко второму выводу из нашей поучительной беседы – слушайте внимательно, вам это будет интересно, если, конечно, вы сами до сих пор этого не заметили...

- Ты перейдешь, наконец, к делу или нет?

- Уже перехожу, не беспокойтесь. Так вот: она явно подозревает, что во всей этой истории больше вопросов, чем ответов. А это значит, что либо эти ответы дадите ей вы – причем такие, которые ее устроят, – либо она найдет их сама. И она их уже ищет. Знаете, когда-то в тюремной психушке я видел, как один парень складывал головоломку. Сложить ее было невозможно: там не хватало половины деталей, а то, что осталось, один из надзирателей смеху ради смешал с кусками из другой головоломки. Но парень был настоящий псих. Он возился с этой головоломкой целых два месяца. Как вы думаете, чем это все закончилось?

- Он ее сложил.

- Правильно. А через неделю ухитрился подкараулить надзирателя в коридоре и размозжил ему голову о стенку. Я сам это видел: череп треснул как яичная скорлупа.

- Очень занимательно. И к чему ты ведешь?

- Не будьте идиотом. Ваша жена сейчас тоже складывает головоломку. И у нее есть довольно много способов ее сложить – вы понимаете, о чем я. Расскажите ей все начистоту, пока не поздно. Сейчас у вас еще есть время все уладить.

- Ты не понимаешь, о чем говоришь. Времени уже нет...

***

Примечания

<18>. Фр. gaillard – «веселый», cocasse – «забавный, смешной».

<19>. «Кто предмет любви Линдора? Вы, прекрасная Розина!..» (Gioacchino Rossini, Il Barbiere di Siviglia).

<20>. Рим высказался (в значении: дело решено).

<21>. «Да я самый добрый дух в мире!» W.A. Mozart, „Die Zauberflöte" (Wien, 1791).

<22>. Лоренцо да Понте (1749 – 1838) – автор либретто к операм Моцарта «Свадьба Фигаро», «Дон Жуан» и «Так поступают все женщины».