Глава 1
Первый раз я увидел Гермиону на вокзале Кингс-Кросс. Я понуро стоял рядом с бабушкой, которая что-то говорила мне. Наверняка это были слова напутствия, но я слышал только одни сплошные «не забудь» и «не подведи меня, Невилл». Я, как всегда, мямлил: «Да, бабушка» и «Конечно, бабушка». Но в голове свербела единственная мысль: они все здесь с родителями! Даже вон та, явно маггловская девочка с копной каштановых волос, обнимавшаяся с женщиной в джинсах и бежевом джемпере.
— Ну все, дальше я сама! — уверенно сказала девочка, чмокнув в щеку высокого мужчину. — Не скучайте и не волнуйтесь. Я пришлю вам письмо, если смогу найти там обычную почту.
Затем она огляделась по сторонам, заметила мою бабушку, и глаза ее немного расширились от изумления. Бабушка, бесспорно, несколько выделялась на платформе, полной магглов и одетых ради маскировки по моде простецов волшебников. Дома я пытался уговорить ее хотя бы не надевать шляпу с чучелом грифа, но получил в ответ:
— Невилл Лонгботтом, я не буду притворяться и прятаться. Если тебе неловко идти на вокзал вместе со мной, можешь отправляться в одиночку.
— Н-н-нет, бабушка, что ты! — испугался я. Мне и в волшебном мире было неуютно и вечно стыдно за свои неуклюжесть, потрясающую рассеянность и весьма посредственные магические способности, а представить, что я окажусь один среди магглов...
И вот теперь мы с ней стояли перед тележкой, нагруженной здоровенным сундуком и клеткой с Тревором — моей жабой, изредка издававшей низкое утробное кваканье. Сутолока и шум вокруг нас явно ей не нравились. Впрочем, так же как и мне. Больше всего на свете я мечтал бы сейчас очутиться в своей комнате, где я чувствовал себя... не таким ущербным.
Мысли о Хогвартсе страшили меня. Я уже заранее боялся замка с его движущимися лестницами, с которых я почти наверняка постоянно буду скатываться кувырком. Я боялся сурового, желчного профессора Зельеварения Снейпа и строгого профессора Трансфигурации МакГонагалл. Но гораздо сильнее их я боялся Распределяющей шляпы. Я был уверен, что, едва лишь этот древний артефакт коснется моей головы, он тут же завопит:
— Этот мальчик — сквиб! Ему не место в стенах школы!
Если бы вы только знали, как часто я видел эту сцену в ночных кошмарах, неизменно просыпаясь в слезах от раскатов громового смеха своих несостоявшихся сокурсников. Сколько раз я, словно наяву, слышал горькие слова единственного оставшегося у меня близкого человека: «Я отдала тебе палочку твоего отца, а ты...»
— Невилл, хватит витать в облаках, берись за ручки тележки, и вместе пройдем на платформу девять и три четверти, — голос бабушки выдернул меня из невеселых раздумий.
Я не сомневался, что застряну на середине прохода или со мной случится еще какая-нибудь обычная для меня неприятность, но все обошлось. Мы благополучно преодолели барьер между маггловским и магическим мирами. Прямо перед нами разводил пары алый паровоз — «Хогвартс-экспресс». Студенты затаскивали в вагоны свои сундуки и клетки с питомцами. Гвалт стоял невообразимый.
— Будь умницей, береги себя и по возможности оправдай возложенные на тебя надежды, — бабушка тяжело вздохнула. Ну разумеется, какие уж надежды может оправдать ребенок с таким низким магическим потенциалом?! Даже если его мать и отец были выдающимися мракоборцами. — Давай прощаться, Невилл.
Я чмокнул ее в морщинистую щеку и поволок сундук к открытой двери вагона. С огромным трудом поднявшись по ступеням, я споткнулся и полетел на пол. При этом клетка с Тревором распахнулась, и мой непоседливый фамильяр, почуяв свободу, беспечно рванул от меня прочь по коридору.
— Тревор! — завопил я, пытаясь протиснуться между чемоданами и стенкой вагона. Этот несмышленыш мог запросто угодить под чей-то кроссовок или спрятаться от меня так, что я его вовек не найду.
— Убери с прохода свою рухлядь! — раздался позади меня противный голос, словно нарочно растягивающий слова. Я обернулся и увидел мальчика со светлыми, почти белыми волосами и высокомерным выражением на заостренном книзу лице, которого сопровождали двое громил, совсем не похожих на одиннадцатилеток. — Ты что, оглох? Эй, парни, помогите ему.
Один из бугаев с ухмылкой пнул ногой мой сундук.
— Прекратите, или я позову взрослых! — из ближайшего купе высунулась та самая девочка, которая прощалась на перроне со своими родителями-магглами. Под глумливые смешки белобрысого мальчишки и его здоровяков-приятелей мы вместе с ней затащили тяжеленный сундук в купе.
— Спасибо, — я ладонью вытер мокрое от пота лицо, — ты, случайно, не видела здесь жабу?
— Жабу? — в голосе девочки явно послышалась брезгливость. — Н-нет, но я могу пойти поискать ее! Вернусь, как только найду, — она решительно встала и вышла из купе. Больше до самого Хогсмида она так и не появилась, но зато неожиданно нашелся Тревор. Он сидел под скамейкой, забившись в дальний темный угол, и тихо поквакивал, вероятно, звал меня. Посадив его обратно в клетку, я с сожалением вспомнил, что не поинтересовался, как зовут незнакомку. Впрочем, скорее всего, тогда у меня на это не хватило бы смелости.
* * *
В следующий раз я заметил ее на лестнице, где собралась целая толпа гомонящих первокурсников, ожидая позволения войти в Большой зал на церемонию распределения. Она стояла рядом с двумя мальчиками, с которыми явно познакомилась в поезде. Один был рыжий, долговязый и весь в веснушках, другой — щуплый, черноволосый, с любопытством оглядывавшийся вокруг.
— Ты жабу нашел? — одними губами осведомилась она.
— Да, — так же беззвучно ответил я и для верности еще и кивнул.
Она улыбнулась, показала мне большой палец и собиралась спросить еще что-то, но в этот момент двери распахнулись, и декан факультета Гриффиндор Минерва МакГонагалл, изредка навещавшая мою бабушку, пригласила нас зайти внутрь.
* * *
Очутившись на моей голове, Распределяющая шляпа молчала несколько долгих томительных мгновений. От страха я зажмурил глаза и приготовился с позором выслушать приговор, после которого, конечно же, придется лишь собрать вещи и возвратиться к бабушке. Как сообщить ей, что даже Шляпа увидела во мне сквиба, я боялся себе и представить. Но, к моему неимоверному облегчению, древний пыльный артефакт завопил:
— Гриффиндор!
Каким образом я — неповоротливый, вечно всего опасающийся увалень — попал на «факультет храбрецов», оставалось только гадать. Не помня себя от счастья, я прошел по длинному проходу между столами и уселся на самое крайнее место, постаравшись сделаться как можно менее заметным.
Девочку, как гласил список Минервы МакГонагалл, звали Гермиона Грейнджер. Ее, а также двух ее спутников, один из которых оказался легендарным Гарри Поттером собственной персоной, тоже распределили на Гриффиндор. И я отчего-то был невероятно рад этому обстоятельству.
* * *
Недели бежали одна за другой. Мы ели за общим столом. Вместе ходили на лекции. Оба не преуспели в полетах на метлах. Но друзьями нас с ней это, к сожалению, не сделало.
Гермиона, несмотря на свое маггловское происхождение, оказалась чрезвычайно талантливой молодой ведьмой. Ей с легкостью давались почти все предметы (за исключением полетов, как я уже говорил). Она даже умудрялась получать вполне приемлемые отметки у моего персонального кошмара — преподавателя Зельеварения мрачного профессора Снейпа. Немногие свободные от учебы часы Гермиона просиживала в библиотеке. У нее вообще была прямо-таки маниакальная страсть к чтению. Большую часть времени она проводила в одиночестве. Вероятно, прочие студентки считали ее заучкой и не пытались сблизиться. Иногда мне ужасно хотелось подсесть к ней в библиотеке, но чем заинтересовать такую умную девочку, я совершенно не знал. Единственным моим увлечением на тот момент являлась Травология. Пожалуй, только на этих уроках я чувствовал себя уверенно. Да и профессор Спраут хорошо ко мне относилась, в отличие, скажем, от нашего декана Минервы Макгонагалл, которая порой вовсе меня не замечала. Но Гермиона, кажется, была абсолютно равнодушна к этому предмету, хотя неизменно давала правильные ответы.
Так продолжалось до самого Хэллоуина. А потом произошло событие, отдалившее от меня Гермиону на долгие восемь лет. В подземелье непостижимым образом вырвался на свободу тролль. Гарри и Рон, словно два рыцаря, ринулись спасать мою принцессу от чудовища и...
Со следующего дня они втроем стали неразлучны. А я... я так и остался неудачником, вечно все забывающим неуклюжим Невиллом. Лишь один раз за тот год я удостоился внимания мисс Грейнджер. Это случилось, когда я вознамерился помешать им троим покинуть гостиную Гриффиндора в неурочный час. Да, я не желал, чтобы с нас вновь сняли баллы, и поэтому встал у них на пути. Вот тогда Гермиона и запустила в меня Петрификусом. Я кулем повалился на пол, а они просто переступили через меня и, предварительно извинившись, отправились по своим геройским делам. Именно в тот момент я и решил, что теперь нам уже точно не суждено быть друзьями. Я постоянно думал о том, как нелепо и, наверное, смешно выглядел в ее глазах. Я был настолько удручен мыслями об этом, что нисколько не обрадовался баллам, которые Дамблдор неожиданно начислил мне на прощальном пиру и которые в конечном итоге и помогли нам выиграть у Слизерина.
* * *
Если бы я решился поведать вам историю моей жизни, вы, безусловно, заскучали бы. Собственно, до середины пятого курса в ней не было ничего выдающегося. Учеба, экзамены, каникулы, которые я проводил в обществе бабушки, и редкие посещения больницы Святого Мунго, где в отделении для безнадежно больных вот уже много лет содержались мама и папа. Когда-то Фрэнк и Алиса Лонгботтомы являлись членами Ордена Феникса и прославленными мракоборцами, наряду с родителями Гарри Поттера. Но после того как их несколько часов подряд пытали Круциатусом Пожиратели смерти во главе с Беллатрисой Лестрейндж, они сошли с ума и превратились в собственные тени. Год за годом мы с бабушкой навещали их, но они не узнавали ни ее, ни меня, и целители не давали нам никаких надежд на их выздоровление.
В Хогвартсе каждый год происходили драматические события. Неизменным оставалось только одно: Гермиона продолжала дружить с Гарри и Роном. Можно сказать — они стали неразлучны. Мне же выпала роль стороннего наблюдателя. За это время мне всего лишь раз удалось побыть с ней наедине, да и то наше первое «свидание» было омрачено тем обстоятельством, что Гермиона подверглась нападению монстра из Тайной комнаты и окаменела. Я помню, как пробрался ночью в больничное крыло и долго сидел рядом с ее постелью, а на следующий день пошел в теплицу и принялся с удвоенным усердием ухаживать за молодыми побегами мандрагоры. Ведь только так можно было расколдовать мою спящую (точнее, окаменевшую) красавицу. Профессор Спраут хвалила меня за рвение, а я думал лишь о неподвижной, как статуя, девочке в больничном крыле.
Мандрагоры выросли и созрели. Профессор Снейп приготовил из них отвар, который оживил всех пострадавших от неизвестного чудовища. И все вернулось на круги своя...
* * *
Я осознал, что влюблен в Гермиону Грейнджер, ближе к четвертому курсу. Летом мне исполнилось четырнадцать лет, и из нескладного толстощекого мальчишки я превратился в неуклюжего замкнутого подростка. В тот год состоялся Чемпионат мира по квиддичу. Должно быть, там собрался весь мой факультет, но бабушка наотрез отказалась покупать билеты, и я так и провел лето в обществе старого домового эльфа. Меня невероятно угнетал наш дом, где половина комнат была заперта заклинаниями, а спальня родителей напоминала музей, входить куда мне строжайше запрещалось. «Еще разобьешь что-нибудь!» — рявкали на меня, когда я все же пытался переступить ее порог.
Если честно, я был просто ужасающе одинок. Бабушка вела очень замкнутый образ жизни. Единственным моим «развлечением» являлось посещение родителей в больнице Святого Мунго. После этих визитов мне неделями снились кошмары. Я представлял, как их пытают, как они постепенно сходят с ума и становятся теми бледными, истаявшими, равнодушными к окружающему миру людьми, которых я время от времени навещал и которые не узнавали меня.
Но, к счастью, я видел и иные сны. И те, другие, ночи полностью принадлежали Гермионе. Она улыбалась лишь мне одному.
И говорила только со мной. Рон и Гарри словно переставали существовать для нее. Мне ни с кем и никогда не было так хорошо и спокойно, как рядом с ней. Я внезапно забывал о своей нескладности, о слабом владении магией. Она будто наделяла меня неведомой мне доселе уверенностью в собственных силах. Я просыпался счастливым, но сразу же осознавал: я, как и прежде, одинок. И всей душой ненавидел пробуждения.
Наверное, именно тогда я и понял, что влюблен.
Частенько я писал ей письма. Рассказывал о своей скучной, безрадостной жизни, о погруженных в себя родителях, о бабушке, о том, как я устал наблюдать на ее лице выражение разочарования и слышать бесконечное: «Ты совершенно не похож на отца...» Можно подумать, я когда-нибудь забывал об этом! Разумеется, я не отправил ей ни единого послания...