Ягоды остролиста всегда сладкие

Когда выходишь из автобуса ночью, то всегда приятно потом смотреть за тем, как он потом с шуршанием шин движется по асфальту светящейся ракетой, навсегда унося из твоей жизни людей, с которыми ты только что провёл несколько часов в пути. Я смотрел автобусу вслед до тех пор, пока мог ещё различить яркую шапку парня, сидящего на самых последних сиденьях. Дождь сначала немного размывал это красочное пятно, делая его блестящим и маслянистым, а вскоре смазал настолько, что различить что-то, кроме яркого жёлтого света автобусного окна, стало невозможно. Слушая, как капли барабанят по крыше остановки, я достал из кармана сигарету и зажигалку. Яркая вспышка ненадолго выхватила из темноты какое-то объявление, приклеенное на прозрачное пластиковое стекло. Читать я его не стал, потому что в этом городе мне не было нужно ничего, о чём можно узнать из таких вот объявлений. Я просто курил и смотрел в дождливую, хлюпающую под ногами пустоту. Когда от первой сигареты остался только фильтр, я выкинул его в урну и думал достать вторую, но, чуть помедлив, со вздохом закрыл пачку. И так половина ушла, когда автобус останавливался по дороге. Не помню, чтобы мне так уж сильно хотелось курить, скорее, я делал это от безделья.

Посидев ещё несколько минут под крышей, я понял, что дождь вряд ли скоро закончится. Самая неприятная пора мелких затяжных дождей, которые могут идти не то что часами, но днями и даже неделями. Середина осени - уже холодно, но не настолько, чтобы надевать тёплые вещи и заматываться в шарф по глаза. Тем более тёплых вещей у меня не было, только небольшой рюкзак и старые а-ля рокерские шмотки, которые прошли со мной уже настолько много такого, о чём лучше не вспоминать, что, если оторвать рукав куртки, уверен, там будут годовые кольца, как у дерева. Капли были как будто чуть тёплые, из-за чего идти становилось ещё неприятнее - они напоминали не воду, а склизкое масло, которое хотелось смыть с лица и волос. Город растворялся в этом маслянистом тягучем дожде, превращаясь в картину импрессиониста. Мрачную, коричнево-чёрную картину с яркими жёлтыми пятнами грязного света и редкими проблесками светофоров или вывесок с надписью «закрыто». Один из фонарей на перекрёстке мигал и потрескивал. Вместе с шумом дождя это создавало удивительную гармонию. Может, стоит ещё как-нибудь побродить здесь, записать все эти звуки, чтобы потом сделать из этого то, что лучше всего объяснит суть небольшого города, про который забыли почти все, но я в своих мыслях продолжал каждый раз мучительно к нему возвращаться. И вот сейчас я иду по улице, которую столько раз рисовал в своей памяти. Она даже почти не изменилась. Хотя при дневном свете всё наверняка будет ещё более потрёпанным, чем я помню. Просто сейчас дождь и ночь несколько скрадывают многие недостатки, превращая улицу в то самое сказочное место из моих воспоминаний. Место, полное ностальгии, которая сейчас так популярна в массовой культуре со всеми её перезапусками, ремейками, ремастерами и прочим. Но я всё равно заметил несколько объявлений об аренде, старых и выцветших на солнце. Продать недвижимость нелегко, даже дешёвую квартирку здесь никто не купит, потому что в городе ничего нет, отсюда в основном только уезжают. Особенно после того, что произошло несколько лет назад. Но вот я почему-то вернулся.

Магазин сладостей, который я помнил, был закрыт. Сквозь грязные стёкла я увидел, что помещение совершенно пустое и выглядит заброшенным, хотя мне показалось, что в воздухе рядом витает такой знакомый запах конфет. Осталась только вывеска, на которой не горела половина букв. Одно из окон было заколочено. Раньше хозяин занавешивал его тяжёлыми и некрасивыми шторами под бархат, там была небольшая комната, где он жил один после смерти жены. Видимо, старик всё-таки обрёл покой. Даже немного жаль, была надежда увидеться и поговорить. Он был один из немногих, о ком у меня сохранились приятные воспоминания, хотя однажды я и разбил случайно стекло в его лавке. После этого родители заставили меня помогать старику целый месяц с уборкой, но, как оказалось, это было даже неплохо. Я смог подружиться с этим добродушным, но немного замкнутым человеком. Потом, конечно, оказалось, что замкнутость является следствием непростого прошлого. Да и сам он был не так прост, как я выяснил незадолго до того, как уехал отсюда.

Я пошёл дальше мимо старой парковки, на которой работало всего несколько фонарей, но стояло на удивление порядочно машин. Видимо, отсюда всё-таки уехало не так много людей, как я думал, хотя некоторые автомобили выглядели так, будто простояли здесь уже целую вечность, а дождь вот-вот запустит настолько быстрый процесс ржавления, что они мигом рассыплются. У одной из машин не закрывалась дверь, она слегка покачивалась и скрипела. Через покрытый трещинами асфальт местами пробивалась трава. Из-за дождя зрелище становилось ещё более печальным, обычно такие заправки показывают в документальных фильмах про города-призраки. Не хотелось верить, что место, где я вырос, скоро станет одной сплошной заросшей парковкой, где в дырах скапливается дождевая вода. Может, в одной из этих луж живут лягушки? Помню, как в детстве, когда катался на велике к реке за городом, я любил наблюдать за тем, как они выпрыгивают на камни у берега, чтобы погреться на солнце. Но сейчас бы лягушки квакали. В дождь, особенно когда он настолько до противного тёплый, как сегодня, они обычно устраивают хоровые концерты, так что на парковке не было никого, кроме старых машин и меня.

За стоянкой был ещё один перекрёсток. Оставалось пройти не так уж много, всего-то две улицы - направо, потом налево вверх к многоквартирному четырёхэтажному дому рядом с небольшим круглосуточным магазином и его крошечной парковкой. Окна моей комнаты выходили как раз на нее. Мне нравилось по ночам считать посетителей и думать, зачем им понадобилось посреди ночи в магазин. Я придумывал для них истории, бесконечно далёкие от реальности, но было что-то в этом вечно светящемся острове бытового потребительского комфорта что-то такое притягательное, как в людях, что первыми приходят ранним утром в офис и включают там свет. Магия обычной жизни, которую не так часто кто-то видит со стороны. Это завораживает, словно прикасаешься к тайне, чувствуешь себя пиратом из детских книжек, который нашёл давно спрятанное сокровище. Правда, иногда из-за таких ночных посиделок я не мог встать утром в школу, бывало, прогуливал первые уроки, но никогда об этом не жалел. Но я не хотел поворачивать к магазину, ведь помнил, что там находится. И всё же в обход идти тоже не хотелось - дождь усиливался, и его неприятная тёплая маслянистость становилось всё невыносимее. Точно нужно будет помыться сразу, как вернусь, - мне хватило денег оплатить задолженности по старой квартире, так что там должны быть и свет, и вода. Ещё немного постояв не перекрёстке, я понял, что идти большим крюком мне всё-таки хочется меньше. К тому же я надеялся, что эффект со временем ослаб. Может, я и вовсе смогу пройти спокойно.

Я ошибался. Через несколько метров я стал ощущать знакомое чувство тошноты от волнения, думал даже повернуть назад, но дождь гнал меня вперёд, возвращаться на угрюмый жёлтый перекрёсток недалеко от бывшей кондитерской лавки не хотелось, поэтому я упрямо шёл вперёд, пока не оказался на том самом месте, от которого, как мне казалось, и сбежал несколько лет назад. Высокий металлический забор с сеткой на самом верху. Жёлтые оградительные ленты полицейских, которые почти везде оборвались и истрепались за это время, но кое-где ещё шевелились от небольшого ветра. Одна лента угодила в поток воды и шевелилась там, как змея. Яркая электрическая змея. Я ускорил шаг, стараясь не смотреть на этот забор, а того, что находилось за ним, не было видно. Но мне было слишком хорошо известно, что там находится. Воспоминания эти начали проникать в мою голову вместе с каплями дождя, превращая её в котёл, полный отвратительно пахнущего масла. Я не просто помнил, что там находится, я это знал, и это знание растворяло забор прямо на моих глазах. Как будто бы я действительно видел небольшую детскую площадку перед домом: карусель, качели, горка, песочница, два коня на пружинах - стандартный набор. Мне очень нравились эти кони в детстве. Я мог проводить там часы, особенно ранним летним утром, когда на улицах ещё никого не было. Несколько кустов, которые мне никогда не нравились, потому что выглядели какими-то жалкими и полумёртвыми. Скамейка, где часто сидели мамы, беседуя о чём-то своём, банальном и скучном, пока дети играли на площадке. Сам дом, ничем не примечательный, может, даже чересчур обыкновенный. На каждом этаже всего по две квартиры. На первом этаже жила семья учительницы из моей школы. Напротив - парень из автомобильного салона. Кажется, жил один. Никогда не общался с ним, но, наверное, он был неплохим. Второй этаж - две обычные семьи. Одна из них держала небольшой продуктовый магазин где-то на окраине. Я не хотел смотреть на третий этаж, поэтому поднял глаза сразу к четвёртому. Но там ничего не было - пустота ночного неба, которая поливала меня дождём. Я знал, что мне не стоило этого делать, не стоило смотреть, но я всё же не смог сдержаться. Как это бывает с героями хорроров - они вроде и не хотят идти в темноту, где почти наверняка прячутся какие-то жуткие монстры, но что-то их тянет к этому. Наверное, это и есть тот самый Танатос, про который писал Ницше. Страсть к саморазрушению. Я хотел это увидеть, несмотря на то, что, как мне казалось, не хотел. Третий этаж был наполовину срезан. Рисунок на городском холсте, который художник частично стёр, чтобы после доработать, но этого так никогда и не случилось. Женщина, которую разрезало в районе плеч. Шкаф с какой-то посудой - на сувенирной тарелке срезало верхушку маяка, достопримечательности из какого-то далёкого города на побережье. Парень, у которого не хватало макушки, а он продолжал смотреть на меня так, как будто ничего не понимает. В другой квартире как раз принимали гостей, они сидели за большим овальным столом, у них у всех не хватало или целой головы, или какой-то её части, одной девочке повезло, у неё на первый взгляд задело только причёску. Потом перед глазами появились другие образы, которые перенесли меня за много километров отсюда, в места, куда я хотел возвращаться ещё меньше, чем во двор этого дома без полутора этажей. Места, где постоянным был не шум дождя, а выстрелы и крики, взрывы и металлический лязг.

Очнулся я в маленьком неудобном и до ужаса вонючем туалете того самого круглосуточного магазина у моего дома. Меня рвало, но это вряд ли было связано с запахом. Во всяком случае, не с запахом в туалете, потому что образ дома и того, что было внутри него, всё ещё стоял перед моими глазами. Снаружи кто-то постучал, это по непонятной причине спровоцировало ещё один приступ рвоты, и я опять склонился над унитазом. Снова постучали. Женский голос, как будто отдалённо знакомый, спрашивал, в порядке ли я, но мне казалось, что если попытаюсь ответить даже односложно, то выверну свой желудок, на этот раз буквально. Поэтому просто поднялся, вышел из кабинки и стал у раковины. В зеркало я старался не смотреть, но опять то же самое чувство, что и около дома, заставило меня это сделать. Выглядел я действительно отвратительно, особенно мешки под глазами и нелепая четырёхдневная щетина, которая перестала быть незаметной, но ещё не стала хоть сколько-нибудь приличной бородой, мокрые волосы и одежда. Ещё и этот уродливый рваный шрам на щеке, покорёженное ухо. Я начал умываться и полоскать рот, чувствовать ближайшее время привкус рвоты меня не вдохновляло. В очередной раз подставил лицо под холодные струи, а после снова посмотрел в зеркало. Выглядел я ещё более жалко, но на этот раз внимание моё привлекло кое-что ещё. Прямо за моей спиной стояла женщина в красивом платье с цветочным принтом и мальчик в лёгкой летней форме нашей школы. Сначала показалось, что они просто вошли, а я забыл закрыть за собой дверь, но потом к горлу снова подкатила тошнота. На этот раз сдержался. Я понимал, головой прекрасно понимал, что если повернусь, то никого не увижу, но сделать это было так сложно, а пройти мимо них ещё сложнее. Когда я всё же сделал это, открывая дверь, то почувствовал, как спину мою обдало ужасным холодом, словно кто-то открыл окно, а на улице были в самом разгаре февральские морозы.

Около двери стояла девушка, которая не ожидала, что я так резко выскочу из туалета - я чуть не сбил её с ног, но она успела отшатнуться к противоположной стене узкого коридора, освещённого неприятным, с каким-то нездоровым зеленоватым оттенком, мерцанием лампочки. Из-за этого оттенка создавалось ощущение, что я смотрю на сотрудницу круглосуточного магазина будто из-под воды, её бледная кожа охотно впитала в себя этот отвратительный свет и стала как будто бы неживой. Если бы девушку кто-нибудь сфотографировал, а потом эту фотографию разместили в криминальной хронике, я бы сказал, что это жертва утопления, разве что каким-то чудом не распухшая. Но было ещё кое-что пострашнее её вида в этом странном электрическом свете, который иногда пропадал, погружая нас в полутьму и обдавая холодом из туалета. Узнавание. Во мне худом, мокром, уродливом, она узнала того, кого когда-то давно, по ощущениям, сотни и тысячи миллионов лет назад, называла другом. И она мне даже как будто не удивлялась, хотя ещё неделю назад я бы ни за что не поверил, если бы мне сказали, что я вернусь в этот город.

- Привет, ПиДи, кого-кого, а тебя точно не ожидала увидеть этой ночью, - она улыбнулась так тепло, теплее, чем вообще было возможно в эту отвратительную ночь.

- Я тоже себя здесь не ожидал. Тем более не ожидал, что буду блевать здесь в толчке. Даже в школе такого не было, да, Джи? - я не смог улыбнуться. Может, оно и к лучшему, вряд ли на этом лице улыбка сейчас выглядела бы дружелюбно.

Спину снова обдало холодом, я поёжился. Там точно никого нет, но почему-то в этой враждебной мигающей зелёной обстановке старого заплесневелого аквариума я чувствовал, как те двое из туалета за мной наблюдают, вертикально разрубленные почти ровно посередине, но асимметричность их травм создавала настолько ужасное впечатление, что, только я вспомнил, как они выглядят (или выглядели бы, будь реальны), то снова почувствовал знакомые позывы в желудке и горле. Девушка посмотрела на меня с пониманием и даже сочувствием. Видимо, вся та гамма неприятных эмоций, что я испытал в эту секунду, отразилась на лице.

- Ты их почувствовал, да?

- Даже видел.

- Видел?

- В зеркале, когда умывался. Они были прямо у меня за спиной, появились будто из ниоткуда.

Сначала она посмотрела на меня с недоверием, но потом вдруг слегка рассмеялась, прикрыв рот рукой. Привычка ещё со школы, хотя зубы у неё были совершенно ровные. Никогда не понимал, зачем она это делает. Вроде бы эта привычка появилась, когда она начала красить губы яркой неестественной помадой. Даже сейчас она улыбалась мне ослепительно синим, который не могла погасить даже зелёная муть коридора. Может, дело в этом?

- Прямо как в дурацких ужастиках, да? Скримеры в зеркале, у-у-у, - она отошла от стены и пошла к кассе, я за ней, в последний раз ощутив спиной неестественный холод.

- Тебе кажется это смешным? - в основном торговом зале было не в пример уютнее, хотя свет, в отличие от коридора, был слишком ярким и показался мне каким-то неестественно белым, как в больнице или на картинах Эдварда Хоппера.

- Нет, просто забавным, - она подошла к кассе и я только сейчас заметил, что на ней была униформа этого магазина. Между некоторыми стеллажами с товарами стоят коробки, видимо, она как раз начинала выкладывать всё перед концом ночной смены, но моё неожиданное появление её прервало. - Ты будешь что-нибудь покупать?

- Не планировал.

- Даже сигареты? Ты бросил?

- Нет, но я сейчас вообще без денег, - она немного помрачнела.

- Тогда зря ты решил вернуться.

- Мне уже тоже так кажется, но я вообще мало правильных решений принял в своей жизни.

На какое-то время мы замолчали. Я то и дело косился в сторону зелёного коридора. Оттуда никто не появится, я это знал. Не появится, потому что на самом деле там никого нет. Просто мы с Джи помешаны одинаково. Она отошла от кассы и направилась к отделу магазина, где были всякие напитки.

- Зачем ты приехал? - Джи говорила спокойно, выставляя разноцветные бутылки одну за одной на полки, это зрелище завораживало и отвлекло меня от сути вопроса. К тому же я действительно не знал, что на него ответить. Зачем? Я не задавал себе этот вопрос. Уж точно не в последние несколько часов, которые провёл в дороге. Да и задавал ли я его вообще себе хоть когда-нибудь?

- Чтобы жить, наверное, не знаю.

- Жить? Здесь? - она ненадолго прервала свой ритуал, чтобы взять следующую коробку. На этот раз одинаковые зелёные бутылки с минералкой. - Не лучшее время и не лучшее место.

- Догадываюсь, Джи. Но иногда бывает, что не видишь другого выхода, даже если он есть.

Она разобрала последнюю коробку с товаром в этом отделе и повернулась ко мне. Мне показалось, что её глаза немного блестят, но это могло быть из-за резкого белого света. Кто вообще до этого додумался? Разве людям захочется приходить сюда за покупками, особенно ночью, когда снаружи тебя окружает только темнота и не самый приятный, но всё же мягкий жёлтый и оранжевый свет уличных фонарей.

- Ки часто вспоминал тебя.

- Я тоже, и каждый раз желал ему сдохнуть в муках. До встречи, Джи, думаю, что когда-нибудь мне здесь всё же что-то да понадобится.

Она ничего не ответила, только грустно вздохнула и пошла к следующему отделу. Ночная смена завершалась, нужно было закончить работу, и вряд ли у Джи было время разговаривать с людьми из прошлого, которые врываются в толчок и начинают блевать, а потом говорят, что видели призраков в зеркале. Я махнул ей рукой и вышел из магазина. Раздвижные двери проводили меня характерных звуком, похожим на колокольчик. До сих пор не могу понять, почему менеджер решил заменить стандартный звук - смесь дверного звонка и сигнала на детском велосипеде. Я достал ещё одну сигарету и за пару минут быстрыми резкими затяжками выкурил её до фильтра. От этого немного полегчало, хотя почему-то те же самые сигареты гораздо сильнее драли горло. Может, из-за того, что меня недавно рвало, не знаю. Всё-таки желудочный сок - мощная штука, вдруг что-то там чувствительнее сделал.

Дождь на улице был уже не таким сильным, но его тёплая маслянистость сразу напомнила мне о том, насколько я устал и хочу принять душ. До дома оставалось ещё минут пять. Сначала через стоянку, на которой было всего несколько машин, причём одна из них, если мне не изменяет память, стоит здесь уже много лет. Выбитые стекла, ржавчина на крыльях и два снятых колеса говорили мне о том, что я не ошибаюсь. Потом в небольшой переулок - через него можно было срезать, хотя и пахло там не очень приятно, ведь он использовался в основном как место для сбора мусора. Проходя мимо баков с мешками, я заметил двух кошек, которые разбирали остатки рыбины. Одна из них даже посмотрела на меня, но, видимо, посчитала слишком скучным и вернулась к своему позднему ужину (или раннему завтраку?). Напротив, сидя на металлическом контейнере для мусора, за ними наблюдал мальчик. Я не стал ни говорить с ним, ни даже смотреть на него, потому что понимал, кого именно увижу. Ещё несколько метров через переулок. Снова парковка, на этот раз ещё меньше и ещё более пустынна. Всего две машины. Я даже не замечал раньше, что в этом небольшом городе, где машины по-хорошему были и не очень-то нужны, так много парковок. В четырёхэтажном доме, где я провёл почти всю жизнь, сейчас горело всего одно окно. Раньше там жила молодая семья - какой-то парень, в двадцать получивший научную степень, и его жена, работавшая в местной кафешке, очень даже неплохой, кстати. Но они уехали за месяц до того, как я убрался отсюда. После того, что произошло, многие отсюда уехали навсегда, потому что такое не всем под силу выдержать.

Дальше - подъезд, хорошо освещённый, но выглядящий чуть более заброшенным и грязным, чем я его запомнил. Почтовые ящики. В некоторых из них скопилось такое количество рекламных брошюр и газетной макулатуры с объявлениями, что они просто вываливались и плотным слоем покрывали пол. Мой был как раз одним из таких. Я решил немного здесь прибраться - даже если меня и не было тут несколько лет, на четвёртом этаже всё ещё была квартира, которую я называл своим домом (может, лишь потому, что другого такого места я просто не нашёл?). Пришлось вернуться в переулок, чтобы найти там картонную коробку, в которую можно было бы позапихивать весь этот полиграфический бардак. Мальчик - ненастоящий, такой же, как и женщина с ребёнком в туалете магазина, как и люди в здании за забором, - всё ещё наблюдал за кошками. Мне даже показалось, что, когда я начал копаться в мусоре, он стал с интересом смотреть, чем я таким занимаюсь, но быстро переключился на кошек, которые теперь просто сидели и умывались. И правильно, я просто сумасшедший бродяга, который нашёл себе славную коробку для старых рекламных брошюр, рассказывающих об акциях, что давно закончились, в магазинах, которые, возможно, уже не существуют. Не стоит на меня смотреть, потому что тогда и мне не придётся смотреть на тебя. Коробку я в итоге нашёл. Мокрую и почти разлезшуюся от влаги, но это хоть что-то. За три захода я вынес мусор полностью, даже прихватил ещё какой-то мешок - его кто-то просто выставил за дверь и поленился сделать хоть что-нибудь ещё. Всё это время ребёнок наблюдал за кошками. В темноте его разглядеть было невозможно, за что я благодарил того человека, который решил, что в мусорном переулке вообще не нужны лампочки или фонари, или другие источники света.

Вернувшись к подъезду, я снова закурил. На этот раз нервы мои были не настолько напряжены, поэтому сигарету я постарался курить подольше. Скорее всего, уже начинало светать, но в колодце двора, окружённом четырьмя четырёхэтажными зданиями, этого не было видно. Помню, что в детстве, когда поздней весной, в последние школьные дни, вставал в школу и смотрел в окно на стоянку у магазина, видел просыпающийся, залитый светом город. А когда выходил из своего подъезда с рюкзаком за спиной, то погружался в темноту, и, чтобы её покинуть, нужно было пройти как раз через тот мусорный переулок. Правда, тогда он ещё не был настолько завален. Похоже, муниципальные службы в последнее время работают не очень хорошо. Если вообще работают. Хотя почту же кто-то приносит. Сейчас двор выглядит почти так же, как и тогда, только видно, пусть вокруг и темно, что здания несколько подызносились. Их бы покрасить или как-то зашпаклевать. Обводя взглядом дома, в которых зажглись ещё два окна, я снова случайно вернулся к переулку. На выходе из него стоял мальчик. Видимо, кошки ушли и ему стало скучно. Я одной долгой затяжкой превратил остаток сигареты в пепел, быстрым судорожным движением стряхнул его, немного попав себе на одежду, щелчком отправил бычок в полёт куда-то перед собой и зашёл в подъезд, закрыв дверь. Посмотреть, пойдёт ли мальчик сюда, я не решился и чуть ли не забежал на четвёртый этаж. Начал искать в рюкзаке ключи. Пальцы не гнулись, словно я замёрз, хотя этого не чувствовал. Но всё может быть - на улице дождь, а осень всего через полтора месяца станет зимой. К тому же ещё этот мороз в туалете. Заболеть мне только не хватало сразу после того, как приехал. В итоге я ключи нашёл, но открыть дверь тоже оказалось той ещё задачей - руки дрожали. Вообще всё тело колотило. Мне показалось, что внизу с характерным металлическим скрипом открылась дверь квартиры. Я не хотел ни на секунду задумываться о том, кто мог в такое раннее время зайти в дом, ведь я не слышал, как в подъезд хоть кто-нибудь входил. В конце концов я совладал с собой, распахнул дверь - именно распахнул, а не просто открыл, она ударилась о стену внутри - забежал внутрь, закрыл её, кое-как нащупал замок, защёлкнул его, повесил цепочку, сполз на пол и прислонился спиной к двери. Через несколько минут я почувствовал, как в щель между ней и полом просачивается тот же самый холод, что был в туалете, но немного другой. Как будто менее естественный, похожий на сухой лёд или морозильную камеру, где фастфуд хранит свои полуфабрикатные котлеты.

Раздался стук, потом ещё. Ещё. И ещё. Это не был настойчивый или надоедливый стук. Так обычно стучатся люди, которые в первый раз пришли на собеседование и не понимают, что человек, проводящий интервью, скорее всего, просто заснул за столом от усталости, и десятая кружка крепчайшего напитка из кофемашины уже не помогает. Они это понимают, начинают стучать всё активнее, пока, наконец, преодолев такой болезненный порог тактичной вежливости и робости, не открывают дверь, чтобы или разочароваться и навсегда бросить попытки куда-то пробиться, или смириться с поражением и идти дальше в надежде на то, что в будущем один из таких спящих даст им билет в счастливое будущее. Но этот стук не прекращался, не становился настойчивым и всё же не был достаточно ритмичным и однообразным, чтобы начать воспринимать его как городской, промышленный или строительный шум. Такой человеческий, но бесчеловечно упорный. Он как будто выстукивал прямо по рисунку коры моего мозга. Я надеялся, что кто-нибудь ещё услышит это и прекратит, но знал, что больше никто этого не слышит. Это всё только я, там снаружи никого нет. Через минут десять стук прекратился совсем. Всё это время я сидел около двери и, кажется, отморозил задницу. Судя по свету из моей старой комнаты, на улице со стороны магазина уже было светло почти как днём. Ночью я шлялся по городу гораздо больше, чем сначала планировал.

Рюкзак оставил в прихожей, как и ботинки, носки тоже сразу снял. Деревянный пол неприятно холодил мокрую кожу, нужно было включить отопление. В прихожей включил роутер, в ванной запустил котёл и сначала хотел ещё заварить себе чай, чтобы подождать, пока нагреется достаточно воды для душа, но вспомнил, что у меня с собой нет вообще ничего. Только сигареты и какая-то несчастная упаковка лапши быстрого приготовления. Но есть мне не хотелось. Впервые за всю ночь я отчётливо почувствовал, как неприятно липнет к телу холодная мокрая одежда, как с волос стекает вода, становясь будто ещё более маслянистой на коже. Я вернулся в ванну, разделся догола и бросил всю одежду в корзину для грязного белья. Другой у меня не было, но на тот момент мне было плевать. Может, найдётся что-нибудь в родительской спальне или моей комнате. Я ничего не забирал с собой, они так тем более.

В квартире постепенно становилось теплее, но сидеть совершенно голым на кухне было всё равно как-то странно. На улице уже почти рассвело. На самом деле, я не знаю, сколько вот так просидел. Время не то чтобы остановилось, скорее, просто начало идти как-то по-другому. Будто обтекало меня из-за того, что я весь сейчас был перемазан этим склизким дождём, который по случайности закончился почти сразу, как я зашёл в квартиру. Я даже стал ходить туда-сюда, поглядывая периодически в окно, но там как будто вообще ничего не происходило. Даже никто с утра не зашёл за сигаретами. Может, я просидел там не так долго. Через какое-то время мне надоело ждать, да и дома стало уже достаточно тепло, поэтому я решил, наконец, залезть под душ. Приятный шум, теплота. У меня не было с собой ни геля для душа, ни шампуня, а здесь ничего не осталось, но даже так я почувствовал, как становится спокойнее. Будто вся эта неприятная липкая грязь, которой я обрастал последние несколько дней в дороге и пару часов блужданий по городу, сейчас отправляется в бесконечно долгое путешествие в канализацию, а я становлюсь новым человеком. Или хотя бы надеваю на себя костюм нового человека. Долго постоять под душем не получилось - котёл не успел нагреть достаточно воды, но и этого было достаточно. В шкафу я нашёл старое полотенце. Оно пахло пылью и чем-то ещё не очень приятным, поэтому отправилось в корзину к мокрой одежде. Решил, что высыхать буду без полотенца, поэтому прошлёпал мокрыми ногами в свою комнату. Покопался в шкафу, нашёл какой-то старый халат, скорее всего, отцовский, накинул на себя. Потом стал искать какое-то постельное бельё, потому что спать на голом матрасе, который пролежал здесь чёрт знает сколько, мне вряд ли было бы приятно, даже после очень долгого и утомительного пути. В итоге я нашёл то, что нужно, хотя и до ужаса нелепой расцветки, но мне было не до эстетики, поэтому пойдёт. Посидев немного около радиатора и обсохнув, я сходил к оставленному около двери рюкзаку, достал оттуда пачку сигарет, открыл окно в своей комнате, высунулся в него и закурил.

Никогда не любил запах осени. Этот мокрый асфальт, промозглый холод, оседающий в горле неприятным першением, земля, из которой на поверхность во время дождей вылазят дождевые черви, чтобы попить, а их раздавленные и разорванные трупики потом валяются везде или плавают в лужах. К магазину подъехала машина, оттуда вышел мужчина в потрёпанном, но всё ещё неплохо выглядящем деловом костюме. Через пару минут вернулся из магазина с бутылкой ярко-оранжевой газировки в руке и уехал. С каких пор офисные работники или парни из банка с утра пораньше покупают себе «Фанту»? Через минут пять после этого - сигарету я к тому моменту уже, конечно, докурил - Джи вышла из магазина. Видимо, закончилась её смена. Шла она туда же, куда я после школы частенько её провожал. Живёт всё ещё там. Интересно, её родители уехали отсюда или она сейчас ухаживает за своими стариками? Я ещё немного посидел у окна, пока вдруг снова не раздался стук в дверь, и в этот момент я увидел, как по парковке к магазину направляется мальчик из мусорного переулка. После этого я закрыл окно. К двери, конечно, подходить не стал. Даже если это просто соседи решили поинтересоваться, какого чёрта в квартире, которая несколько лет пустовала, вдруг кто-то начал хозяйничать, мне было не до разговоров с ними, поэтому я просто расстелил кровать, поставил смартфон на зарядку и пошёл спать. Стук продолжался ещё довольно долго. На самом деле, я не знаю, сколько стучали. Сначала звук мешал мне заснуть даже несмотря на усталость и то, что глаза буквально закрывались сами. Но потом я с удивлением отметил, насколько сильно в квартире пахнет пылью и запустением, хотя около пятнадцати минут было открыто окно. До этого я ведь не осознавал, как давно меня здесь не было. Как давно здесь не было хоть кого-то. С мыслями о пыли я довольно быстро заснул, потому что они меня окончательно истощили.

Проснулся около четырёх. Сразу же прислушался: вдруг стук всё ещё продолжается? Тогда можно забыть о вечерней прогулке по городу. Не то чтобы мне так уж хотелось снова оказаться снаружи или я так любил этот город - перспектива снова встретиться с кем-то вроде мальчика из мусорного переулка или той расчленённой пары матери и ребёнка в туалете магазина меня не очень прельщала, но и сидеть в квартире взаперти я не мог. Деньги скоро закончатся, бесконечного запаса я с собой, увы, не привёз. Ещё и желудок, который начинал уже немного ныть, намекал на то, что скоро придётся потратить первую приличную сумму в этом городе, чтобы купить себе хоть немного поесть. А в городе могут быть расклеены объявления о работе. Или можно ещё у Джи спросить, но сначала поброжу вокруг. Может, удастся устроиться в школу охранником или тем же грузчиком в магазин. Конечно, работы в городе, скорее всего, почти нет, но мне просто нужно, чтобы хватало на еду. К тому же на что ещё тратить деньги в таком городе? Пока умывался, обнаружил в тумбочке под раковиной стиральный порошок, что, конечно, не могло не радовать - минус одна статья расходов. Я сразу же загрузил всё, что лежало в корзине в стиральную машину, потом пособирал в своей комнате ещё какую-то одежду, оставив ту, в которой сегодня выйду на улицу. В принципе, день начинался не так уж и плохо. Даже погода улучшилась. Относительно скоро, конечно, уже стемнеет, но я ещё успею походить по городу при дневном свете. Может, хоть так шанс встретить этих странных людей, распространяющих вокруг себя холод, будет чуть меньше.

Я ещё пару минут бесцельно послонялся по квартире, переставляя какие-то вещи с места на место, натягивая одежду, которую нашёл, - в итоге я оказался полной копией Кобейна: старые потёртые джинсы, превратившиеся в мишуру внизу, потому что я носил их, когда ещё был слишком низким, свитер непонятной зеленоватой расцветки, левый рукав которого был настолько растянут, что его пришлось подкатать. Представляю, как эту картину дополнят мои тяжёлые армейские ботинки и кожаная куртка с шипами на плечах. Призрак нелепых девяностых. Вернее, пародия на них. Пока одевался, продолжал ходить по квартире. Даже когда натягивал штаны почему-то не мог остановиться, словно что-то меня подгоняло, но каждый раз я немного замедлялся у одной и той же двери. Комната моей сестры. Я вздохнул и остановился. Наверное, правильно было бы сказать, что именно здесь всё закончилось. Или началось? Зависит от того, с какой стороны на это всё посмотреть.

Внутри всё было таким же, как я запомнил, только пахло пылью, а не её духами. Всё та же кровать аккуратно заправлена, два выцветших плаката на стене с какой-то корейской группой. Шкаф с книгами, компьютерный стол - самого компьютера не было. Её комната, как и моя, выходила окнами на светлую сторону, поэтому сейчас здесь всё было залито утренним осенним золотом, а в воздухе были отчётливо видны летающие пылинки. Книги она, кстати, не забрала. Может, перешла наконец на более универсальные электронные версии или просто решила не тащить с собой макулатуру. Тем более из действительно интересных вещей тут была разве что какая-то раритетная японская поэзия, которую я добыл для неё, когда ездил в соседний город на какую-то выставку-ярмарку местного колледжа. Там был какой-то парень, который продавал разные книжки. На саму выставку ездил просто для массовки, посветить формой нашей школы, мол, мы тоже участвуем в жизни региона и всё такое, но привёз оттуда два неплохих сувенира - ту самую книгу для сестры и старый маршаловский усилитель для себя. Его, правда, я добыл не на выставке, но это уже неважно.

Кровать пронзительно заскрипела, когда я на неё сел. Я часто здесь так вот засиживался, разговаривая с сестрой, пока она делала уроки или просто сидела за компом. Однажды (вроде это было уже под конец старшей школы, когда моя сестра готовилась к поступлению в колледж, а мне оставалось ещё два долгих года торчать в школе, слушать бессмысленный гундёж про то, что нужно поступать хоть куда-нибудь, чтобы обеспечить себе прекрасное будущее) я вернулся домой чуть раньше запланированного, потому что прогулял последние несколько уроков, но не нашёл никого, кто решился бы со мной этот подвиг совершить. Немного послонявшись по улицам, решил, что проще всего будет вернуться домой, потому что наткнуться на кого-то из знакомых родителей или, что ещё хуже, учителей, у меня желания не было. Когда я пришёл домой, то заметил помимо обуви сестры в прихожей ещё характерные красные кеды с зелёными заплатками. Красные конверсы вряд ли были только у одного человека в городе, но вот эти зелёные заплатки я сразу же узнал, чему довольно сильно удивился. Ки, мой одноклассник, с которым я почти не общался, носил такие же. Может, ему что-то понадобилось? Хотя вряд ли он бы тогда пошёл ко мне, он вообще мало с кем общался, но в целом был каким-то таким положительно нейтральным, в отличие от меня. Мы даже не всегда здоровались, просто одноклассники. Были ребята, которые с ним общались, а единственное, в чём я хорошо разбирался - музыка и всякая связанная с этим техника - будь то инструменты или примочки - вряд ли были ему интересны. Первым делом я пошёл к сестре, чтобы спросить, не знает ли она, зачем пришёл Ки. Наверное, не стоило этого делать, но откуда я мог знать, что увижу, как с сидящей ко мне спиной старшей сестры Ки через голову стягивает майку, после чего сразу, судя по тому, что мне удалось увидеть, начинает покрывать поцелуями её декольте - формы у сестрёнки что надо.

Они потом очень долго оправдывались, что-то пытались объяснить, а я пытался их убедить, что мне всё равно. И сделать это было на удивление сложно, хотя мне реально было всё равно. Может, конечно, и было немного обидно, что сестра мне ничего не сказала, ведь мы делились почти всеми своими переживаниями. Да и не понимал я, почему она решила выбрать именно этого парня, в котором вообще всё было серым, кроме обуви. Мне казалось, она достойна лучшего со своей-то внешностью, характером и умом. Это было моё мнение, я его держал при себе. Если ей так хотелось, то почему нет? Сестре своей я указывать не хотел. И всё же разговор был довольно долгим, каким-то неловким, особенно учитывая то, что они оба были раскрасневшимися и запыхавшимися, а я просто отнекивался и говорил, что всё в порядке, что они могут продолжить, а я просто пойду к себе и буду слушать музыку. Или сочинять её. Разумеется, они не продолжили, да и не знаю, насколько надо быть озабоченными, чтобы продолжить в такой ситуации, но хотя бы не попытались сбежать. Просто пошли на кухню и весело болтали, пока я слушал дрянной альбом какой-то местной группы, который нашёл на нашем региональном сайте. Они даже дождались родителей. Те, конечно, с сомнением отнеслись к тому, что парень дочери, во-первых, младше, во-вторых, особо пока ничем не отличился, но Ки довольно быстро их успокоил своими рассказами о том, что он хочет стать врачом и делает для этого всё необходимое. Моя сестра всё это подтвердила и сказала, что как раз сегодня Ки пришёл, чтобы она помогла ему начать осваивать курс биологии и химии из следующих классов - я тактично умолчал про то, какие именно параграфы в учебнике по биологии они хотели сегодня изучить на практике. Скучный человек со скучной мечтой, прямо как тот толстяк из советского фильма. Но в любом случае теперь он был как бы частью нашей семьи. Я думал, что их отношения закончатся, когда сестра поступит, но, забегая вперёд, скажу, что из-за него она никуда не поступила, выбрав жизнь домохозяйки, похоронив тем самым свой невероятный потенциал. Раньше никогда об этом особо не задумывался, но теперь мне кажется, что во многом это произошло и из-за его просьбы. Но тогда я об этом не думал, мы просто начали постепенно сближаться и стали друзьями. Не Гарри и Рон, конечно, но очень к этому близко.

Я оделся, взял свой рюкзак, который, к счастью, успел высохнуть за то время, что я спал и бродил по квартире. В подъезде было даже как-то уютнее, но всё ещё слишком темно и пусто, даже никакой грязи, которую бы люди нанесли с тёмной улицы, будто я жил здесь совсем один. Или был единственным, кто выходил из квартиры. На выходе у подъезда я снова покурил, не успев напомнить себе, что сигарет у меня осталось не так уж и много, а тратить на них деньги сейчас - значит в перспективе лишить себя обеда. У меня в рюкзаке всё ещё была лапша, поэтому перекусить вечером я мог, но есть всего один раз в день - подхватить язву желудка, особенно если этот один раз представляет из себя лапшу, купленную на автовокзале за какие-то копейки. Первым делом нужно было проверить объявления в школе. Может, раз ещё не поздний вечер, даже удастся поговорить с кем-нибудь лично. Даже если им нужен чёртов физрук. Думаю, моя подготовка их устроит.

Сначала нужно было выйти к магазину (снова через мусорный переулок, но на этот раз там никого не было), потом в другую сторону от дома без четвёртого этажа - при дневном свете мысли о нём не вызывали приступов тошноты, хотя и заставляли что-то внутри, в районе живота, сжиматься. Так можно было попасть на главную улицу города, вдоль которой находились все основные строения: администрация, школа, большой супермаркет, участок, суд, церковь, ещё какие-то, про которые я наверняка забыл. Здания властей стояли на главной городской площади, где в центре ещё был памятник основателю - какому-то типу с луком в руках. По легенде, какая есть почти у каждого провинциального города, если он появился не во времена промышленной революции как придаток к предприятиям, это был сын местного правителя, который во время охоты упал с лошади, сломал ногу и так бы и умер в лесу, если бы не магический кабан. Животное вывело его к источнику, который сразу же вылечил парня, и тот решил основать город на месте этого источника. Поэтому на гербе нашего города изображён кабан. Вот только куда подевался сам магический источник, история умалчивает. Может, загнали в трубы, а может, сейчас его целительные воды смешиваются в канализации с нашими нечистотами, поэтому вдвойне не стоит смывать в унитаз использованные презервативы. Площадь была пешеходная - одно из немногих преимуществ того, что город довольно старый, хоть определенное время региональные власти за ним неплохо следили и ремонтировали всё всегда в срок. Основная улица огибала её через соседний квартал, где находился супермаркет, и шла дальше. Туда мне и нужно было, но сначала я решил заглянуть в администрацию и оставить заявку в центре занятости. Вряд ли это был самый действенный способ найти работу, но всё же попытка не пытка. Вокруг было на удивление пусто, только проехало несколько машин, школьники группкой расселись на скамейках около статуи. Одинокая женщина в длинном пальто шла в сторону автовокзала, который, как ни странно, находился не на главной улице, а чуть в глубине кварталов. Наверное, живёт в каком-то соседнем городе. Если это так, то, может, ситуация здесь не так уж и плоха. Или в других городах всё ещё хуже.

Женщина в кабинете отдела занятости была не очень довольна, конечно, что я пришёл всего за минут сорок до конца рабочего дня - у всех этих государственных управленческих клерков прием должен заканчиваться, по их мнению, где-то за час до того времени, что указано в контракте. Пусть даже и в отделе занятости в городе, где вообще нет работы и желающих или способных работать. Даже напротив, чем менее занятой отдел, тем больше они привыкают к своему безделью и тем более недовольны, когда приходится что-то делать. Я заполнил не очень подробную анкету со своими данными и женщина, которая в целом оказалась очень даже милой, если забыть про первые минуты недовольства, заверила меня, что если появится вакансия, то они мне позвонят или отправят почтовое уведомление. Плюс я быстро пробежался глазами по тому списку, что у них был. Выбирать особо не приходилось, но уже что-то. В теории, если устроиться на две работы, то можно даже неплохо жить, с поправкой на место и ограниченность благ в целом, конечно. Я поблагодарил сотрудницу отдела, прихватил какую-то брошюру и вышел обратно на площадь. Помню, как мы с Ки приходили сюда в начале лета, после того как закончили предпоследний класс школы и заполняли точно такие же анкеты с небольшим уточнением: мы были несовершеннолетними без хоть какого-то образования, а значит, приличная часть вакансий была для нас под запретом, но нам тогда всё равно повезло.

Мы с Ки были уже гораздо больше, чем приятелями, и даже гораздо больше, чем просто друзьями, потому что та связь, которая образовалась между нами из-за того, что он встречался с моей сестрой, оказалась довольно крепкой. Я убедился, что он действительно любит мою сестру, а не просто использует её, чтобы получить, так сказать, баллы социального авторитета - встречаться со старшеклассницей, тем более с кем-то вроде моей сестры, считалось очень крутым. Да и сам Ки оказался не таким уж плохим парнем, у него даже нашлась пара-тройка интересов, которые пересекались с моими, хотя я всё ещё считал его достаточно скучным, несмотря на то, что постепенно из биолого-химического задрота он превращался в школьную звезду. Ему тогда нужны были какие-то новые крутые книжки для учёбы - он всё ещё не мог просто довольствоваться школьной программой, а я копил на педали эффектов, которые нужны были, чтобы записывать музыку. Я тогда уже немного подрабатывал, продавая некоторые свои аранжировки разным местным группам или сольным исполнителям. Пару раз даже нанимался сессионным музыкантом на два-три концерта. В то лето нам повезло - я подвязался разносить почту и расклеивать объявления, а Ки стал работать кассиром в небольшом магазине - тогда в городе было ещё много самых разных точек. Сейчас же даже на главной улице остались только избранные магазины с товарами, без которых никак не обойтись. Магазин с настолками, точка с мороженым, даже чёртов магазин музыкальных инструментов, в котором я тоже когда-то подрабатывал - всё пропало, закрылось, теперь там были только пустые пространства с безвкусными растяжками «Сдаётся в аренду. Звонить по такому-то номеру». Даже сейчас, когда люди уже постепенно начинают возвращаться с работы, ведь сегодня пятница, многие заканчивают на час раньше - вокруг было как-то пусто. Может, когда я дойду до района супермаркета, там будет больше людей, но всё равно возникает ощущение, что отсюда уехали почти все. Неудивительно. Я помню эти колонны автобусов и машин, которые выезжали после всего, что произошло.

После коридоров администрации, где стоял вот этот характерный запах будто тухлой офсетной бумаги, который есть во всех офисах, куда люди приходят поколениями и поколениями, чтобы, начав однажды, проработать всю жизнь, на улице было даже приятно. Но солнце уже клонилось к закату, и мне это не нравилось. Нужно было поспешить, если я хотел застать в школе хоть кого-то из учителей, через которых можно было бы попытаться узнать, нужны ли работники, хоть ночные сторожа, чёрт бы с ним, пойдёт. На площади была теперь только пожилая женщина с маленькой собачкой, двигающиеся в сторону парка. Интересно, его смогли восстановить хотя бы частично? Ведь именно оттуда всё началось. Я пошёл дальше по главной улице, выкурив по пути ещё одну сигарету, прошёл супермаркет - там действительно было почти нормальное количество людей, будто бы я оказался в самом обычном живом городе, а не аналоге Детройта, только без прошлого одного из успешнейших американских городов. Все куда-то спешили с тележками для покупок или корзинками, были даже пары с детьми, что, конечно, меня очень сильно удивило, но их было заметно меньше, чем помнил я. Всего две или три. Наверное, самые отчаянные патриоты или просто не получилось уехать. Парковка перед супермаркетом была полупустая. Ещё не самый час-пик, он начнётся где-то минут через сорок или час, но всё равно машин было маловато. Возможно, многим их пришлось продать или просто все посетители каким-то чудом живут недалеко от супермаркета, а потому решили не ехать сюда, а пройтись пешком, во что мне верилось с трудом, ведь это противоестественно. Обычный человеком между напрягом и ненапрягом всегда выберет второе, стоит только вспомнить этих мудаков, которые ставят машину на проезжей части поближе ко входу в супермаркет, хотя вся стоянка свободна. Даже здесь один такой нашёлся.

Я шёл дальше и почувствовал уже знакомый укол холода, но на этот раз он не застал меня врасплох, я знал, что меня здесь, скорее всего, ждёт нечто подобное. Не было ни того страха, ни желания приблизиться, которые я испытывал ночью. Ничего, кроме сдавливающего отчаяния. Это был ещё один дом за таким же высоким забором, чтобы ничего не было видно. Как нелепый квадрат цензуры на реальности, ведь все жители, которые остались здесь с тех пор, прекрасно знают, что стоит за этим забором, а те, кто приехал потом (если такие, конечно, были, потому что у города сейчас не лучшая репутация), сразу обратят внимание и всё узнают, хотя у нас вроде как теперь есть закон, который запрещает писать о тех событиях в прессе или как-то ещё упоминать публично, но вот между собой, на дружеском ужине, на свой вопрос вполне можно получить ответ. Ответ, который вряд ли кому-то понравится, потому что сейчас в ту историю намешалось столько всего. Уже невозможно понять, где правда, где полуправда, где её четверть, а где вообще полная ложь. Всего за пару лет СМИ всё вокруг этой истории исказили настолько, что, спроси даже у двух разных людей, которые жили в городе, когда всё произошло, они расскажут вам разные версии того, что видели. Чудесные времена быстрого распространения информации, не так ли? И было даже удивительно, что я был одним из четырёх людей, которые знали, по-настоящему знали, что же тогда произошло, и откуда в этом доме огромная прямоугольная дыра от верха первого до середины четвёртого этажа. И почему там сейчас стоят все эти люди и смотрят на улицу - у кого не хватает ноги или руки, у кого-то ещё чего-то, мне не хотелось всматриваться по понятным причинам. Никто не захочет посреди дня увидеть нечто подобное, как и у той женщины с ребёнком в туалете круглосуточного магазина, - у них были не рваные раны, как от снарядов, а идеально ровные, словно там поработал какой-то космический лазер или что-то вроде того. На самом деле, даже космический лазер был бы не так плох, как то, что произошло на самом деле. Всё больше и больше этих людей стало выходить из своих разрушенных квартир ближе к дыре, чтобы посмотреть на меня. Кто-то становился у окон. Между нами будто бы не существовало этого забора - я видел их, а они меня, хотя этот проклятый забор существует как раз за тем, чтобы такого не происходило, чтобы никто не видел того, что случилось с этим зданием. Скорее всего, обычные люди и не видят, а я просто слишком хорошо знаю, что там находится, поэтому моё воображение просто разыгралось и подкидывает мне все эти жуткие образы.

Мимо проехала машина, я отвлёкся на неё и смог заставить себя идти дальше, хотя это было сложно, потому что я буквально чувствовал, как где-то десятки глаз смотрят на меня сейчас и прибивают к месту ледяными гвоздями. Можно было бы многое им сказать, объяснить: несмотря на то, что я вижу их и был рядом, когда всё случилось, я не виноват в их смерти, не виноват в том, что произошло с городом, да и ни в чём вообще не виноват, кроме жалкости своей жизни. Мне хотелось пойти и прямо сейчас им об этом сказать, но я не мог, потому что... Сам не до конца был в этом уверен? Поэтому, нервно поправив шлейки рюкзака, зачем-то их подтянув, - я никогда не носил рюкзак так высоко, считая это неудобным, - пошёл дальше в сторону школы, оставалось всего минут пятнадцать пути. Больше по дороге никаких разрушенных зданий не встречалось. Целый такой район около парка расчистили, потому что он не подлежал восстановлению. Я до сих пор не понимаю, почему повреждённые здания ближе к центру не снесли. Как по мне, пустое место вызывает гораздо меньше вопросов, чем обычное жилое здание за сплошным забором, где нет ни дверей, ни каких-то других способов попасть на ограждённую территорию. Может, это попытка сохранить историю города? Или потенциальная возможность в будущем дать какому-нибудь особенно сумасшедшему журналисту вроде Спайдера шанс разобраться, когда правительство перестанет настолько пристально следить за этой тайной. Вот только что-то мне подсказывало, что даже в таком случае ничего дельного из этого не выйдет. Слишком странным было то, что произошло в реальности, чтобы до этого докопаться, не будучи свидетелем. Я помню, что был какой-то парень из местной газеты, который попытался. У него не вышло - пропал ещё до войны.

Впереди показалась школа, и я сразу отметил для себя странность: вокруг не было ни души. Ни родителей, забирающих школьников, ни хотя бы самих детей, у которых заканчивается вторая смена. Вокруг как будто бы абсолютно всё было пустым и безлюдным, хотя вокруг школы всегда кипела жизнь, потому что она была одна на весь наш небольшой город. Красивое старое здание из материала, похожего на красный кирпич (может, это он и был, я не особо разбираюсь), с четырёхэтажным основным корпусом и двумя трёхэтажными крыльями, которые были соединены с основным строением крытыми галереями, где располагались скамейки, питьевые фонтанчики и прочие места, где ребята могли отдохнуть на переменах. В галерее, которая вела к восточному крылу, я несколько лет назад впервые столкнулся с Джи, которая училась в другой параллели и, судя по мольберту у неё под мышкой, ходила на кружок по рисованию. Кто мог знать, что эта случайная встреча станет началом такой крепкой дружбы, которая, скорее всего, продолжалась бы и сейчас, а может, и переросла со временем в нечто большее, если бы мне не пришлось уехать туда, где я получил шрам на щеке и все эти чудесные сны, из-за которых иногда начинаю кричать по ночам. За основным корпусом находился ещё отдельный игровой спортзал (баскетбольная и волейбольная площадка в одном, очень удобно. Наша школа иногда даже занимала призовые места на соревнованиях в регионе), а в центре образовавшегося квадрата был стадион, где у нас проходили уроки физкультуры. Так я это всё помнил - мне не очень нравилась школа, как, наверное, почти любому нормальному школьнику, но после летних каникул я всегда возвращался туда с каким-то приятным трепетом, особенно в последний раз, перед началом первой четверти завершающего аккорда моей школьной жизни. Тот год, когда всё пошло не так и вместо университета я получил комплект военной формы и автомат, а вместо аудитории - тесноту БМП. Я помнил, как толпами выбегали из главного корпуса дети, помнил, как из западного крыла, где в основном располагались классы для всяких творческих занятий, постоянно доносились разрозненные звуки музыки - в школе было аж несколько групп и даже целый оркестр с хором. Помнил, что там точно не было окружающего восточное крыло такого же забора, как около тех разрушенных знаний, территория не была огорожена сетчатым забором с яркими красными табличками «Проход запрещён. Опасно для жизни». Не было выбитых окон и мебели, валяющейся под окнами, и двух машин со спущенными шинами, которые стояли на парковке перед главным входом. Ничего этого точно не было, но главное - не было этого проклятого холода и ощущения, что за тобой отовсюду наблюдают. Я не знал, что школу тоже задело, потому что где-то в начале, ещё на выходе из парка, потерял сознание от боли в сломанных руках и раздробленных пальцах.

Как-то мгновенно решил перелезть через забор. Не было видно, чтобы здесь была какая-то охрана, помимо, собственно, забора. Видимо, местные власти не могли предположить, что появится какой-то тип, который захочет рискнуть жизнью просто ради того, чтобы проверить, а как там дела в его старой школе, тем более (сейчас это уже стало очевидным) уже несколько лет как закрытой. Сетчатый забор был невысоким, подростком я часто пробирался на территорию старой фабрики в нескольких километрах от города, там был точно такой же забор, поэтому опыт был богатым. Даже странно, что я не успел заметить ни одной дырки, проделанной кусачками. Хотя это лицевая часть комплекса, может, «входы» есть со стороны стадиона, если только власти не запугали всех до такой степени, что сюда не суются даже подростки. Если они вообще остались в городе - школа закрылась, а других достойных учебных заведений здесь не было - считать кулинарный техникум достойным я не хотел.

Когда я приземлился с той стороны забора, под ногами сразу захрустело стекло - мелкой крошкой было усыпано всё вокруг, словно сахарной пудрой. В местах, где заходящее солнце оставляло косые световые следы ярко-оранжевого цвета, земля будто бы полыхала. Примерно так я себе представлял покои подземного короля гномов в одной из фэнтезийных книжек, которые читал в средней школе. Только там пол был усыпан драгоценностями, а дворец был скрыт глубоко-глубоко под землёй - это было тайное и потому безопасное место, куда главный герой попал через тайные тоннели и просто хотел заручиться поддержкой короля гномов. Ослепительно блестящий пол там не был свидетельством катастрофы и увядания, напротив - демонстрацией неимоверного богатства и процветания. Я обошёл западное крыло, которое не находилось за уже дважды виденным мной в городе высоким металлическим забором. Окна выбиты абсолютно везде, будто взрывной волной. Внутри, как я мог видеть по первому этажу, часть стен разрушена уже знакомым мне образом - ровные, словно выпиленные каким-то невероятным инструментом, прямоугольные и квадратные отверстия. Встречались и круглые, но они были мельче. Мебель разломана или просто валяется. Как будто внутри школы прошёлся ураган. Часть мебели валялась на улице так же, как и возле главного корпуса. Весь этот пейзаж, напоминающий не то зону боевых действий, не то последствия какой-то ужасающей природной катастрофы, заставил видения вновь, как тогда перед первым разрушенным домом, нахлынуть на меня.

Люди куда-то бегут, вокруг стрельба. Парень, которого я знал и у которого всего двадцать минут назад стрелял сигареты, падает навзничь прямо передо мной, едва успеваю его перепрыгнуть и краем глаза замечаю, как под ним расползается неприятная красная лужа, липкая, вязкая, но нет времени обращать на это внимание, потому что на дорогу перед нами выезжает грузовик, оттуда начинают выпрыгивать люди. Форма другая, поэтому я выбиваю окно дома и запрыгиваю внутрь. Потом следующая сцена - мы сидим в здании, я и ещё два парня, таких же, как я, без зарплаты и нормальной подготовки. Мы начинаем слышать шум, грохот, будто какие-то древние боги пробудились ото сна глубоко под землёй, потолок начинает падать прямо на нас вместе с огнём. Один из осколков тогда разорвал мне щёку, наш медик её кое-как зашил, но шрам всё равно остался. Потом ещё одна. Душная палатка, мы слушаем радио, там говорят, что наш отряд был уничтожен, выживших нет. После прямого столкновения с противником во время городского штурма. В нашей стране об этом не расскажут, это внутренние переговоры, мы для них навсегда останемся погибшими военными. За что погибшими? Это неважно, все довольно быстро забыли, зачем эта война ведётся, она просто была, а потом закончилась меньше, чем за год, потому что ни одна из сторон не оказалась способной её долго вести.

Следующий кадр. Я уже в обычной одежде, перебираюсь через границу вместе с другими беженцами. Нас из отряда осталось всего трое, каким-то чудом при бомбардировке того здания - как оказалось, бомбили свои же - мы все выжили, хотя одному из нас оторвало кисть левой руки, а на ногах он не досчитался нескольких пальцев. Мы бросили оружие, стали дезертирами и пытались вернуться домой. Получилось, у нас даже сохранились паспорта, хотя и немного обгорелые, заляпанные кровью. Потом ещё три долгих месяца реабилитации, как участвовавших и пострадавших в боевых действиях - правительство всё-таки со скрипом признало, что тогда на наш город напали не соседи и вся война была одной большой ошибкой. Чудо, конечно, обычно политики не признают своих ошибок, но новый президент почти всю свою карьеру построил на том, что он не такой, как предыдущий, так что это тоже не было удивительно. Пытался искать работу. Официант, помощник в приюте для бездомных, курьер. Везде разруха, запустение и бедность, я больше не могу играть ни на каких инструментах, кроме барабанов, потому что пальцы так и не восстановились. В итоге через интернет из накопившихся денег оплатил долги по квартире - их, к счастью, оказалось не так много, как я думал, - и отправился сюда, чтобы приехать в умирающий город, где даже то место, которое должно было сохранить хотя бы маленькую частичку тепла и беззаботности моего детства, оказалось полностью уничтоженным, заброшенным и забытым.

Стало ясно, что здесь я не найду объявлений о работе и уж тем более кого-то, кто мог бы мне подсказать, не нужны ли школе охранники. Очевидно, что нет, тут уже нечего охранять, а люди в городе слишком ценят свой покой, чтобы пытаться пробраться сюда и по осколкам некогда спокойного и благополучного прошлого восстановить картину произошедшего. Даже если бы хотели, вряд ли бы получилось. Я решил прогуляться ещё немного по территории школы, несмотря на то, что здесь могла быть какая-нибудь сигнализация, которую я, вполне вероятно, уже задел, когда перелазил через забор или пытался заглянуть в окно одного из классов на первом этаже, и сюда уже на всех парах мчится наряд, чтобы меня повязать. Всё равно. Если они уже едут, то я уже, считай, в тюрьме, а если ещё нет, то значит здесь нет никакой сигнализации и бояться тоже нечего. Я прошёлся вдоль всего западного крыла, чтобы попасть к зданию спортзала и через него пройти на стадион - была там одна дверь для персонала, которая никогда не запиралась, потому что там просто-напросто не было запорного механизма, вряд ли это исправили, потому что, судя по состоянию территории школы, здесь всё огораживали в спешке и ничего особо не трогали. Оставили эдакий памятник разрушительной весне несколько лет назад.

Дверь действительно оказалась незапертой, хотя подобраться к ней было сложновато, потому что там везде росли непонятно откуда взявшиеся кусты. Они могли быть там и раньше, просто сотрудники их аккуратно обстригали, чтобы оставался доступ в это помещение. Что-то вроде склада с инвентарём, из которого можно было выйти в основной зал, а оттуда уже и на стадион. Внутри было чертовски темно, поэтому я оставил дверь открытой, чтобы свет проникал внутрь хоть немного, и я не споткнулся о какие-нибудь гантели, матрасы или гимнастические обручи. Внутри пахло почти так же, как в моей квартире, только был ещё вот этот характерный запах какой-то резины или пластмассы, который знаком всем, кто когда-нибудь ходил в тренажёрный зал. Раньше здесь частенько можно было застать парочку целующихся старшеклассников, потому что про тайный ход знали многие.

Дверь в зал тоже оказалось незапертой, что странно. Конечно, там в любом случае было ещё вечно закрытое ставнями окно, через которое можно было выбраться, если постараться, уже на сам стадион, но вместо этого я зашёл в зал. Всё было почти так же, как я запомнил, за тем исключением, что в стене, которая была ближе всего к стадиону, было несколько уже знакомых мне слишком правильных геометрических пробоин, а пол также был усыпан мелкой стеклянной крошкой. Порванная волейбольная сетка лежала посреди зала, всё вокруг тоже залито приятным предзакатным светом вечерних сумерек, но по какой-то причине из-за этой освещённости вокруг всё казалось ещё более безжизненным и печальным. Мне не хотелось здесь больше находиться, но и отступить я уже тоже не мог, что-то тянуло меня дальше, я должен был увидеть стадион, потому здесь большие окна были слишком высоко, чтобы через них было хоть что-то видно. Я пошёл к большим дверям на другой стороне, через две прямоугольные дыры в крыше были видны облака, подсвеченные снизу оранжевым, постепенно перетекающим в красно-розовый. И в этот момент я как раз проходил мимо двери в мужскую раздевалку, которая почему-то резко распахнулась и ударила меня почти по лицу, заставив отшатнуться назад. Если бы не рефлексы, натренированные за несколько недель в лагере подготовки новобранцев, а потом отшлифованные за время войны, я бы получил довольно ощутимый удар, который, скорее всего, сломал бы мне нос. Из раздевалки вывалились двое парней, подростки, судя по всему, только недавно закончили старшую школу, в какой-то нелепой одежде. Такую носили рэперы раньше, но сейчас это считалось глупым. Кто вообще будет носить настолько широкие штаны? Один из них встал прямо передо мной в нескольких шагах, а второй начал обходить, медленно и явно наблюдая, чтобы я не делал никаких лишних движений, хотя было бы глупо их делать, учитывая, что у него была бита.

- Ты кто, мать твою, такой?

Руки у него трясутся, голос чересчур громкий, а глаза влажные и пустые, он сбивается, когда говорит, речь слишком быстрая. Что же, моё везение меня всё ещё не подводит, в самом безлюдном месте и без того пустынного города я встретил двух агрессивных наркоманов, один из которых был явно под кайфом. Можно было только похвалить меня за тот невероятный энтузиазм, с которым я в городе находил худшие места и время для их посещения.

- Где наш кореш, чел? Ты зачем сюда припёрся вообще?

- Эй, тише...

- Какое тише, нахуй? Где Вин?

- Я не знаю никакого Вина.

- Ты врёшь, нахуй. Ты коп, да? Выглядишь, как коп!

- Я не...

Тут вдруг раздался голос из-за спины, судя по всему, парень тоже был под чем-то:

- Мне кажется, этот коп замочил его, как в фильмах.

Я сразу понял, что ситуация выходит из-под контроля, тем более тот парень, который стоял передо мной, держал правую руку в кармане своей толстовки, не составляло труда догадаться, что он там прячет какое-то оружие.

- Да, или Вин уже сидит у них в тачке и закладывает нас по полной.

Отсюда не было вообще никаких шансов его достать, он всё ещё стоял передо мой в нескольких шагах, парень с битой сзади примерно на таком же расстоянии. Даже если я успею вырубить первого, то быстро получу удар сзади. Помереть здесь от рук двух наркоманов мне не хотелось, но решать что-то нужно было быстро, раз они ждали третьего парня. С тремя мне точно никак не справиться, особенно если у этого их Вина тоже был для меня сюрприз в виде ножа, биты или чего-нибудь ещё в том же духе.

- Бля, нужно его вытащить.

-Там наверняка есть ещё коп, мы не можем этого просто оставить здесь, тем более у него есть ствол.

- Запрём его в раздевалке.

- У копов всегда с собой рация, он вызовет сюда подмогу.

- Тогда завалим его, а потом представим всё, как несчастный случай.

- А что со вторым?

- Его тоже придётся грохнуть.

Всё раскручивалось куда быстрее, чем мне хотелось. Парень спереди начал ко мне подходить ближе, но второй пока стоял на месте. К счастью, я мог сразу услышать, если бы он начал двигаться благодаря стеклу на полу. Эти парни реально думали, что я полицейский и при этом всё равно готовы были меня убить. Или как раз поэтому они и хотели это сделать? Но объяснять им ошибку было уже бесполезно. Я просто стоял и ждал, наблюдая за тем, как наркоман передо мной достаёт из кармана маленький револьвер и, подходя ближе, начинает целиться мне в голову, но рука у него при этом сильно дрожит, чтобы точно попасть в меня, он должен оказаться совсем близко, почти в упор. Я это понимаю и начинаю поднимать руки очень медленно, чтобы не спровоцировать никого из парней.

- Чёрт, Лом, ты, кажется, немного сильно вмазался.

- Заткнись, нахуй! Откуда я мог знать, что нас попытаются накрыть?

- Кончай его быстрей, нужно вытаскивать Вина.

- Ебало своё завали, последний раз повторяю. Я не каждый день мочу копов, знаешь ли, это не так просто.

- Они могут порешать Вина.

Парень с пистолетом посмотрел на меня - огромные зрачки, желтоватые белки глаз с паутиной красных капиляров, стеклянный взгляд рыбины в аквариуме, который не выражает ничего, кроме какого-то абсолютного непонимания того, что происходит вокруг. Но на мгновение его лицо оживилось, во взгляде появилось то, что я частенько видел во время войны в глазах людей из уничтоженных городов. Ненависть, чистая ненависть, которая разливается внутри человека, подобно океану раскалённой лавы и сносит все моральные преграды на своём пути. Особенно если у человека есть в руках средство, при помощи которого слом этих внутренних границ можно претворить в действительность.

- Ненавижу, блядь, копов. Они все уёбки конченые.

В этот момент он стал поднимать револьвер так, чтобы он смотрел прямо в лицо, подойдя при этом настолько близко, что между нами не было и шага. Теперь мне было совершенно несложно провернуть тот трюк, которому нас учили перед тем, как отправить умирать за что-то там очень важное и идейное. Хорошо, что мы освоили именно его, а не те многочисленные приёмы обезоруживания противника с пистолетом, которые можно найти на «Ютубе», потому что они не подходят для револьверов. Отклоняюсь влево, при этом левой же рукой хватаю наркомана за запястье и тут же начинаю заламывать ему руку, прижимая его локоть к груди с одной стороны и давя на него своей рукой с другой, чтобы он не мог его согнуть. Начинаю давить всем телом, чтобы причинить ему боль, он начинает кричать, может, я даже немного перестарался и чуть не сломал ему руку, но мне правой свободной рукой удаётся забрать у него револьвер - он буквально сам его выпускает от боли, не успев даже выстрелить - и тут же нанести ему удар по затылку. Достаточно сильный, чтобы парень растянулся на земле, схватившись за голову. Второй при этом, начав на меня идти, быстро уронил биту на пол, как только я навёл на него пушку.

- Бля, это реально коп.

Неудавшийся стрелок ничего ему не ответил, он просто тихонько подвывал на полу, ощупывая свою голову. Я видел, что через пальцы у него проступила кровь, но не так много, чтобы начать беспокоиться.

- Я не полицейский, просто пришёл сюда... а к чёрту. Забирай своего дружка-убийцу и проваливайте отсюда.

- Там же копы, они нас загребут. Думаешь, я поверю, что ты не пиздишь?

- Мне плевать, поверил ты или нет. Забирай его и проваливай. И третьему своему передайте, что для вас теперь путь сюда закрыт.

- Конечно, нас же накрыли копы.

Он медленно, не сводя с меня безумных глаз, подходит к своему побитому товарищу - я даже сделал несколько шагов назад, но при этом револьвер не опускал, на всякий случай. Помог ему подняться, тот немного покачивался, видимо, я действительно несколько перестарался с силой удара, но в такие ситуации не каждый день попадаешь, мне действительно могли сделать дырку в голове, а то и не одну. Они начали медленно отходить и только когда скрылись в той самой двери, откуда вышел я несколько минут назад (трудно было определить, сколько именно продлилась эта сцена, по ощущениям она существовала где-то вне привычного мне течения времени), я решил опустить пистолет. Несколько секунд раздумий, что мне с ним делать. И по какой-то причине решаю закинуть оружие в портфель. Может, из какого-то чувства безопасности? На нём уже в любом случае мои отпечатки есть, если кто-то его здесь найдёт, а потом пристрелит из этого револьвера какого-нибудь бедолагу, то я могу стать одним из подозреваемых, оно мне не нужно. Хотя и хранить пистолет, который каким-то образом достали эти наркоманы, мне тоже не хочется, но пусть лучше он будет у меня. Я с ним точно ничего не сделаю.

По хрустящей стеклянной крошке пошёл к выходу на стадион. Солнце уже почти село, а освещение там вряд ли работало, но раз уж по дороге сюда я попал в такое не самое лучшее приключение, отступать было уже поздно. Хотя, может, и стоило бы, потому что увиденное не способствовало ни улучшению настроения, ни спокойствию, ни хоть чему-то положительному. На месте стадиона, где я столько раз бегал или просто зависал со своими друзьями на трибунах, наблюдая за тем, как тренируются наши местные спортсмены или бегают девушки, живущие по соседству, была огромная воронка несколько десятков метров в глубину. Она занимала практически весь стадион и внизу там уже начинала скапливаться вода. Наверное, ещё через десяток лет здесь будет самое настоящее озеро, куда люди смогут приходить с детьми и наблюдать за тем, как тут мило плещутся уточки. К тому моменту уже снесут школу, уберут заборы, очистят землю вокруг от стеклянной крошки, засадят тут всё деревьями и сделают прекрасный парк, где люди станут с радостью отдыхать и проводить время. Где будут назначать свидания, где начнут зажигаться первые чувства, а ещё появятся лучшие ларьки с мороженым в городе. Никто из них не будет знать про меня, про тех трёх наркоманов и про пистолет, который сейчас лежит у меня в рюкзаке. Но, главное, никто из них точно никогда не узнает, что эта воронка - не результат вероломного ракетного удара, как говорили политики (потом, правда, когда позорная война закончилась, они это отрицали, но так и не смогли представить убедительную версию того, что же всё-таки произошло, в надежде на недолгую память избирателей), а того, что два школьника из старшей школы решили выяснить отношения, разрешив тем самым конфликт каких-то там чуть ли не космических сил.

Дурацкая история. Никто в неё не поверит. Гораздо проще рассказывать про природные катастрофы или заграничную агрессию, потому что реальность оказалась слишком похожа на дерьмовые подростковые книги с фантазиями о силе в духе «Перси Джексона», которого я всем сердцем ненавидел ещё со школы. Они не поверят и в то, что в последнем классе к нам перевёлся новенький, недавно переехавший откуда-то из другого региона по причине, которую он никому не рассказывал. В голове у них не уложится, что Ки и этот парень оказались сыновьями (своего отца, по его словам, сам Ки не помнил) какого-то то ли инопланетянина, то ли колдуна, то ли бога, который нарушил правило не иметь больше одного ребёнка, в результате чего его силы разделились. Разумеется, этот второй приехал сюда лишь с одной целью - забрать часть этой древней силы, которая скрывалась в Ки, себе, потому что он хотел отомстить за то, что мать и отец его бросили, ведь ему досталась самая тёмная часть могущества.

Сказочная банальщина, настолько пошлая, что она действительно могла появиться только в какой-нибудь второсортной подростковой книжке с аляповатой обложкой. Я бы тоже так подумал, если бы это всё не происходило прямо на моих глазах, если бы сам не был участником тех событий в лице эдакого типичного друга главного героя. Потом этот новенький попытался увести мою сестру, но это предприятие изначально было обречено, что ещё сильнее его разозлило. В итоге он похитил Джи и сестру, таким образом как бы бросая нам вызов, предлагая закончить всё быстро, без долгих интриг и игр. И тогда мы пошли в парк, тогда они начали драться, я почти смог вывести девушек из парка, потому что приближаться к Ки и тому парню мне не хотелось, их драка была больше похожа на буйство стихии.

Потом говорили, что эти колоссальные разрушения - тоже результат авиаударов нашего противника, причём сместили хронологию уже на время войны, но первой жертвой в любой войне всегда становится правда, тем более современная пропаганда может заставить поверить большинство в абсолютно любую чушь, даже если она очевидно противоречит адекватной реальности. При условии, что реальность, в которой два школьника, обладающие невероятной магической силой, едва не уничтожили целый город. На выходе из парка один из бордюров, вырванный из земли очередной ударной волной, упал прямо мне на руки. Чудовищное совпадение, но в воздухе тогда летало столько всего - от разломанных скамеек до деревьев и камней - рано или поздно мне в итоге бы точно досталось. От боли я довольно быстро потерял сознание, потому что вскоре ещё получил чем-то по спине, скорее всего обломок дерева, который вонзился сзади, к счастью, не задев жизненно важные органы. Следующее, что я помню, это свою сестру и Ки с замотанной бинтом головой, которые смотрели на меня в больничной палате. Никто бы не поверил, что вот этот парень, который тогда смотрел на меня и улыбался, был тем, кто все эти разрушения устроил, хотя мог бы этого не делать. Но я видел в его взгляде какую-то потустороннюю, непонятную мне печаль. Может, она была связана с тем, что ему пришлось убить, а, может, дело было в чём-то другом, не знаю. Но зато точно знаю другое: эти глаза и эту улыбку я под ударами самолётов возненавидел гораздо больше, чем любого из тех, кого нам предписывалось ненавидеть, потому что они были «врагами». И именно спокойствие этой улыбки было самой ненавистной мне частью. Не должен человек, из-за которого началась война, так улыбаться. Я писал об этом в письмах домой, когда ещё был на войне и потом, когда уже война закончилась и все думали, что я погиб.

Я вспомнила это всё, сидя на краю воронки, листая «Инстаграм» и докуривая уже вторую сигарету. Стемнело, а я продолжал смотреть в эту бездну, где на дне слегка поблёскивала вода, но при этом внутри моего телефона существовал совершенно другой мир. Мир, где все улыбаются и как будто не знают и никогда не знали про войну, на которой зазря погибло столько хороших людей. Где семейное счастье цветёт и пахнет, несмотря на кризис и то, что почти все приграничные города превратились почти в такие же руины, как и мой родной город, хотя там не происходило ничего фантастического, кроме падения уровня жизни из-за войны и грянувшего следом кризиса. Мир счастливых людей, которые живут обманутыми и оттого не чувствуют ни капли давления окружающих их исторических обстоятельств. Вселенная бесконечно далёкая от действительности. Такая красивая, цветная, угнетающая всех, кто хочет, чтобы их жизнь была хоть немного похожа на эти аккуратные квадратные картинки, наполненные дозированным счастьем.

И такая далёкая от реальности, моей реальности, в которой я сидел на краю огромной воронки, обжигал пальцы сигаретой и наблюдал за тем, как всё больше и больше людей садятся вокруг меня. Сначала их было около трёх, а потом десяток, несколько десятков, почти сотня. Я видел, как они начали подходить, окружая воронку, как они сначала стояли, а потом начали садиться, стараясь при этом как будто бы оказаться как можно ближе ко мне. Полетела вниз сигарета, выкуренная до фильтра, и я увидел лишь лёгкое подрагивание мерцания внизу, там, где в воде отражалась начавшая набирать силу луна. Среди людей мне удалось узнать того мальчика из мусорного переулка, который любил наблюдать за кошками. Где-то в толпе я также увидел и женщину с ребёнком из туалета круглосуточного магазина. Все они, стоявшие, сидевшие или парящие в воздухе из-за того, что у них не было ног, смотрели на меня в ожидании, а я смотрел на них, теперь уже почему-то без страха. Нет, они всё ещё пугали меня своим видом, как и любого другого человека на моём месте пугали бы, но при этом холод, который они источали, звуки и ощущение, что за мной наблюдают, больше не казались мне настолько ужасными. Наоборот, придавали сил. Я больше не чувствовал в их взглядах осуждения или злости, как мне казалось раньше. Теперь это была поддержка, понимание. Они ведь все были жертвами того же, что и я, просто мне повезло - или нет, тут же как посмотреть - выжить, а они погибли. Глупой смертью, смертью, которая была совершенно необязательна, но смертью, которая, увы, случилась, и теперь с ней нужно мириться всем живым, не важно, родственники они или нет, потому что случайные и ненужные смерти на самом деле касаются каждого, каждого, кто мог бы их предотвратить, но ничего не сделал.

Через несколько минут я уже покинул территорию школы, оставив мёртвых искалеченных людей - мне сейчас было уже совершенно неважно, существуют они на самом деле или же это не более чем просто моё воображение - в месте, где, как теперь я знал, вся эта история закончилась. Но мне хотелось дописать к ней эпилог, финальный аккорд, незаметный для большинства, но такой важный в своей сути, как коровий колокольчик в симфонии Малера. Я почти бежал через жилые кварталы, точно зная куда направляюсь. В этом доме я бывал множество раз, провёл там бесчисленное количество вечеров за видеоиграми, фильмами или настолками. Там жил человек, которого я когда-то мог назвать своим другом, лучшим другом, на него всегда можно было положиться, он такой правильный, такой надёжный и поэтому такой скучный, мечтающий спасать людей своим мастерством хирурга, но по иронии судьбы или по собственной слабости, принёсший смерть тысячам. В том числе и мне.

Мимо проехала машина, свет её фар выхватил человека без верхней части головы, который внимательно наблюдал за мной из-за фонаря. Ведь и его, можно считать, убил тоже он. Как и мальчика из мусорного переулка, как и моих товарищей, погибших от пуль и ракетных ударов. Я немного замедлил шаг и снова закурил на ходу, потому что нужно было как-то успокоиться, хоть немного, в противном случае я бы сразу полез в драку. Начался район частных домов, именно здесь Ки и жил с моей сестрой - свадьба, кажется, была около года назад или типа того - в доме, который достался ему после того, как его мать уехала в другой город, а Ки по какой-то причине отказался. Многие дома заброшены - это было видно по покосившимся заборам, заросшим сорняками участкам и тёмным окнам, но в некоторых домах всё-таки свет был, и там я видел, как семьи готовились к ужину. Кто-то готовил, кто-то просто смотрел телевизор - сегодня был какой-то важный футбольный матч, поэтому я несколько раз видел, как мелькают характерные зелёные квадраты экранов. Сигарета закончилась, она не помогла, по дороге не было мусорок, поэтому я запихнул бычок в пачку и достал ещё сигарету, снова закурил. Когда я оказался перед той самой дверью и нажал звонок, который отозвался где-то в доме характерным переливом, эта сигарета уже тоже подошла к концу и лежала там же в пачке.

Дверь открыла моя сестра в каком-то лёгком домашнем платье и фартуке - наверное, как раз готовила ужин. Я очень скучал по ней, так сильно скучал, что моё сознание прятало это чувство где-то очень глубоко внутри, но сейчас, когда я её увидел, что-то внутри сломалось, мне стоило большого труда не разрыдаться прямо там перед ней, потому что внутри начало переворачиваться всё то, что копилось внутри последние годы. Она, к счастью, не сдержалась первой. Открыв дверь, она сначала смотрела на меня так, будто увидела призрака - в каком-то смысле именно призраком я и был, ведь мы не виделись с того момента, как я уехал на войну, а за это время меня уже успели похоронить и оплакать, - а потом просто обняла и начала тихонько всхлипывать у меня на плече. Я обнял её в ответ, но почему-то все слёзы, которые были готовы вот-вот вырваться наружу, пропали, не осталось ничего, кроме приятной теплоты, которая согревала меня изнутри и которая, я был в этом уверен, будет сопровождать меня ещё очень долго и придаст сил во всём, что бы ни пришлось сделать в будущем. А ещё я улыбался, чего не было уже очень давно.

- Привет, Лика, ты не представляешь, как я рад тебя видеть.

- Ты... ПиДи... я думала... ты, откуда ты? Я не ожидала тебя больше увидеть, - справившись с первым наплывом эмоций, она немного отошла от меня и осматривала с ног до головы, будто бы всё ещё не веря в то, что я здесь сейчас стою перед ней.

- Я тоже не думал сюда возвращаться, но, видишь, как бывает.

- Ты...ты не хочешь зайти, поужинать с нами? Я, конечно, не рассчитывала, но мы что-нибудь придумаем, - она тоже улыбалась, вытирая слёзы, я заметил, что под лёгким платьем виден немного округлившийся живот, моя сестра была беременна от человека, которого я всем сердцем ненавидел.

- Извини, я бы, может, и с радостью, но пришёл не за этим.

Сзади послышался мужской голос, судя по всему, его обладатель спускался по лестнице на первый этаж.

- Дорогая, кто это там так поздно?

Она посмотрела на меня и всё поняла по взгляду, она всегда хорошо меня понимала. Лика испугалась, сильно испугалась и не знала, что делать. Я не хотел рушить её счастье, не хотел причинить ей вред даже опосредованно, но при этом острая необходимость посмотреть в лицо тому, кто обрёк две страны на ужасную войну, кто убил такое количество людей и, можно считать, уничтожил мой родной город, была. Это она тоже понимала, она просто отошла в сторону, когда услышала, что Ки подходит сзади, чтобы он увидел меня. Она приняла необходимость нашего с ним разговора, пусть даже он и закончится чем-то не очень хорошим, а другим он стать просто не мог. Он знал, как я к нему отношусь, потому что Лика читала ему мои письма. А я знал, что его высокомерная обыкновенность и скучность не дадут ему просто воспринять всё то, что я собирался ему сказать, скорее всего, он даже не захочет меня слушать.

- ПиДи, здравствуй. Не ожидал тебя здесь увидеть.

- Врёшь, - я посмотрел ему прямо в глаза, моя злость столкнулась с холодной уверенностью. Он знал, что я ничего не смогу ему сделать, он может уничтожить меня одним щелчком и, наверное, не сделал этого сразу же только потому, что знал, насколько я дорог своей сестре. - Ты прекрасно знал, что я рано или поздно появлюсь здесь, вот так, на пороге твоего дома.

Он вздохнул, Лика отошла в сторону. Я знал, что, скорее всего, сделаю ей больно, но считал это необходимостью.

- Зачем ты пришёл?

- Просто хочу напомнить тебе, что их всех убил ты.

- Кого их?

- Всех, - на секунду, даже меньше, на мгновение я почувствовал, что за моей спиной стоят все те люди, которых я оставил у воронки на месте школьного стадиона, словно их выхватила внезапная беззвучная молния из темноты, и я знал, что он их тоже увидел, потому что на его лицо тут же легла тень холодной досады.

- Ты знаешь, что это не так, не я начал ту драку, но я её закончил.

- Да, я видел как, лучшее место, ничего не скажешь.

- Думаешь, у меня был выбор?

- Конечно был, ты ведь в итоге оказался сильнее.

- Ты ошибаешься, не стоит говорить о том, чего не знаешь.

- Да? Как, например, о том, что ты мог остановить войну?

Он заметно помрачнел, для него это явно была больная тема, о которой он не раз думал, но уже давно принял для себя решение. Разумеется, оно заключалось в том, что он был полностью прав.

- Не мог.

- Ложь. Ещё как мог, просто сделал другой выбор.

- И ты винишь меня за то, что я выбрал своё счастье и счастье твоей сестры?

- Не просто виню, я желал тебе смерти. Такой смерти, чтобы ты чувствовал боль каждого моего сослуживца, погибающего у меня на глазах.

Я почувствовал сильный удар в грудь, он сразу же выбил весь воздух из моих лёгких и отбросил назад. Я приземлился прямо на спину и тут же перекатился на бок, судорожно хватая ртом воздух. Так и должно было закончиться. Так всегда происходит. Я был готов к этому удару, наверное, с самого начала жизни. Он не стал неожиданностью, просто так всегда происходит, когда сталкиваются две правды, на стороне одной из которых есть безгранично превосходящая сила. Если тебе нечего сказать в защиту своей позиции, то это всё заменяет сила. Слышал, как кричала Лика, как она подбежала ко мне, но не мог разобрать её слов, потому что меня будто бы оглушило. Потом почувствовал, как по лицу течёт кровь, а после просто вырубился, не особо понимая, что происходит.

Очнулся я уже на пассажирском месте в машине. Пахло кошкой и ещё каким-то мятным моющим средством, как будто кто-то пытался вывести этот кошачий запах, но в итоге получилась совсем тошнотворная смесь. Из носа у меня торчала вата, грудь болела, словно там был один сплошной синяк, но в остальном я чувствовал себя неплохо, если, конечно, можно так себя чувствовать после того, как муж твоей старшей сестры и твой бывший лучший друг только что вдарил по тебе какой-то из своих магических хреновин просто потому, что ты был прав: он жалкий, мелочный и скучный сверхчеловек, который не понял всей ответственности, лежащей на нём. Он просто спрятал голову в песок, зная, что его точно не отправят воевать, обрекая на смерть тысячи ребят, в том числе и меня, хотя всё, что ему нужно было сделать - выступить и сказать: вот он я, не было никаких ударов, это всё я. Конечно, можно парировать тем, что если кто-то хочет войны, то она обязательно начнётся, как стихийное бедствие, а не как одиночное убийство, но я всё же уверен, что история держится на добропорядочности отдельных людей или на её отсутствии. Многие политики могли предотвратить Вторую мировую, но они сознательно от этого отказались, прикрывая свои спины, хотя в итоге оказались в полнейшей жопе. А когда все карты уже были разыграны не в их пользу, то просто дали по голове крепкой резиновой дубинкой полиции и цензуры всем, кто говорил что-то против. В итоге оказывается прав тот, кто выиграл хоть что-то. Ки выиграл спокойную жизнь, семейное счастье, мою сестру и будущее врача, а я получил лишь призраков прошлого, кошмары и разбитый нос.

- Ты как? - это был голос Джи, он вела машину и, судя по городскому пейзажу за окном, мы уже приближались к моему дому, оставалось максимум минут пять или около того, была глубокая ночь.

- Терпимо. Почему ты здесь?

- Лика мне позвонила, попросила тебя забрать и отвезти домой.

- Вы общаетесь?

- Начали после того, как пришла новость, что ты погиб.

Мы немного помолчали, радио не играло, я слышал только шум автомобиля, что немного угнетало, хотелось поговорить, но я не знал, как разговаривать с ней, учитывая, сколько мы не виделись. Но Джи всегда была умницей.

- Зачем ты к ним пошёл?

- Чтобы поговорить с ним.

- Ты же знал, что так всё кончится, да?

- Да. А может и нет, чёрт его знает, на самом деле. Просто мне это было нужно, понимаешь? Я в каждом трассирующем патроне, просвистевшем над моей головой, слышал его голос.

- Они, кажется, довольно счастливы. Особенно после того, как Лика узнала, что ты всё-таки жив.

- Знаешь, замки, построенные на костях, обычно крепко стоят. Желаю им этого.

Машина остановилась, я стал выходить из неё, не забыв при этом забрать с заднего сиденья свой рюкзак. Джи сидела, вцепившись в руль и смотря прямо на значок «Рено» на нём, будто в мире вокруг больше ничего не существовало. Её каре, покрашенное в любимый бирюзовый цвет, красиво подсвечивалось фонарём на парковке перед моим домом. Я уже почти закрыл дверь, когда она вдруг заговорила снова, голос её немного дрожал:

- Послушай. От правды им всё равно легче не станет. Они уже всё равно мёртвые. Газетными заголовками и всяким таким их не вернуть, зато можно испортить жизнь очень многим живым.

- Но я-то живой, Джи, хотя и был мёртвым. До встречи, думаю, скоро увидимся.

Дверь захлопнулась, а я пошёл в сторону подъезда. Когда я заходил внутрь, услышал, что Джи вышла из машины. Видимо, решила покурить. До сих пор немного стыдно, что она подсела на это из-за меня. В почтовом ящике лежала очередная брошюра, забрал её с собой, чтобы дома выкинуть. На этот раз дверь домой поддалась без проблем, я скинул обувь, куртку и рюкзак, пошёл умыться. Живот ужасно крутило от голода, видимо, придётся пустить в ход неприкосновенный запас лапши. Поставил кипятиться воду, потом залил её в тарелку с лапшой. Открыл окно, решил покурить. Достал пачку из кармана куртки, открыл её, но не нашёл там ничего, кроме двух бычков, которые уже ни на что не годились.

И в этот момент на меня вдруг накатило всё то, что происходило с того момента, как я впервые увидел того новенького, заходящего к нам в класс. Сначала все эти нелепые странности, которые начали происходить, потом история семьи Ки, похищение Лики и Джи, драка в парке, больница, долгое и болезненное восстановление с постепенным осознанием того, что я вряд ли уже когда-нибудь смогу нормально играть, повестка, тренировке в лагере, война, поход через границу, неудачные попытки вернуться к нормальной жизни, протесты в попытках добиться правды о войне, разрушенная школа и, как финал всего этого - я валяюсь на лужайке перед домом моей сестры, в то время как её муж смотрит на меня и не добивает лишь потому, что Лика тогда точно от него уйдёт, даже несмотря на ребёнка. Подхожу к рюкзаку, достаю оттуда револьвер. Проверяю патроны, все шесть, что странно, я думал эти дебилы высадили хотя бы парочку по пивным банкам чисто ради развлечения. Иду в свою комнату, смотрю в окно. Внизу светится круглосуточный магазин, а на его входной двери надпись «Временно закрыт по техническим причинам. Приносим извинения за неудобства». Вряд ли кто-то придёт туда ночью, но Джи всё равно рисковала ради меня, ведь кто-то мог пожаловаться. Поднимаю пистолет. Такая тихая и безлюдная ночь, как и, наверное, все в этом городе. Вчера хотя бы шёл дождь, его мерное шуршание заполняло пространство улиц, создавая иллюзию, что это место ещё не окончательно опустело. Через секунду город наполняется звуком выстрела, оглушающим, чудовищно громким, как вой сирены или взрыв бомбы.

Темнота, перед которой была яркая вспышка и грохот. А потом тишина, взрывающая голову изнутри, словно мозг засосал вакуум. И звон стекла. Через несколько минут открывается дверь в прихожей - кажется, я забыл её закрыть. В комнату вбегает Джи, кидается ко мне, отводит мою руку с пистолетом, пытается повернуть моё лицо к себе и осмотреть, а у меня перед глазами только осыпающееся после выстрела стекло. Выстрел в мир. Джи понимает, что со мной всё в порядке и просто обнимает меня, не плачет, мне всегда нравилась в ней эта твёрдость характера. Опускаю револьвер, не сводя глаз с окна. Немного приобнимаю Джи за плечи свободной рукой, она смотрит мне в лицо, я не пытаюсь улыбнуться, потому что на помятом лице это выглядело бы скорее жутко.

- Джи, слушай. Соседи уже наверняка вызвали полицию. Я им всё объясню, всё будет в порядке, иди на работу.

- Отдай мне пистолет. Ты же можешь, ты можешь...

- Не могу. Я им всё объясню, а завтра будет новый день, который ничем не будет отличаться от этого, кроме того, что я сделаю ещё один шаг вперёд.

- К чему?

Вместо слов я снова поднимаю револьвер, навожу его на окно и делаю ещё пять выстрелов, уже не таких громких, как первый. Она вздрагивает после каждого, но не уходит, только сильнее цепляясь за мою футболку.