Командировка

Вот уже несколько месяцев, как Андрей Роземский вернулся с командировки. Сказать по правде, как будто не вернулся вовсе. При разговоре с людьми был сильно задумчив, иногда говорил себе под нос какие-то нечленораздельные слова, постоянно слонялся по квартире, будто искал что-то важное, но не помнил, что. Жене на вопросы отвечал сухо и до того спокойно, что каждый раз по телу пробегала дрожь. Таким он был не всегда, и это более всего беспокоило Камиллу.

Вечером, 18 ноября, ровно через три месяца после возвращения мужа, девушка больше не могла выносить его подавленного состояния и в очередной раз пресекла черту.
Перед сном супруги лежали в кровати, смотря телевизор. Андрей располагался таким образом, что его голова была на груди у жены, а Камилла перебирала пальцами его кудрявые волосы. Андрей был снова задумчив, иногда слегка вздыхал, как бы от усталости, иногда резко поднимал руку и как будто отмахивался от чего-то невидимого, витающего в воздухе. В доме было очень тихо, лишь слабый шум телевизора и стук настенных часов отвлекали Камиллу от страшных переживаний за мужа. Опять что-то сболтнув себе под нос, мужчина вдруг схватился за голову. Наконец ее сердце не выдержало.

- Андрей, ты болен? Что случилось?

Нервный, взволнованный вопрос повисает в воздухе, словно она говорит с немым человеком. Андрей был совершенно спокоен и безэмоционален. Глаза недвижимо смотрели в пустоту темного помещения. Или не в пустоту, а в пространство мыслей, роившихся мухами в его голове. Одна из мыслей, видимо, было настолько громкой, что "пробудила" мужчину, вернув его в реальный мир. Так же недвижимо и задумчиво, будто засыпая, он произнес всего одну фразу.

- Нет, совсем нет.

Каждая буква, каждое содрогание голоса вызывали внутри девушки бурю сомнений и вопросов. Их хотелось задать всех и сразу, возможно, даже накричать на него, получить хоть какое-то объяснение.
Самое страшное наказание в детстве - молчание родителя. И сейчас, Камилла, будто маленький ребёнок, ощущала этот страх. Не за себя - за близкого человека. Душа изнывала, рвалась навстречу, пыталась понять, но в то же время предчувствовала опасность. Эти колючие, злые терни, скрываемая за которыми правда может быть ужасной, но там же, рядом с этой правдой был её муж. Камилла знала, что может задать лишь один вопрос. Убрав его голову с живота, она легла рядом с ним, чтобы взглянуть в глаза.

Выражение его лица с момента прошлой сказанной фразы не изменилося совершенно. Быть может, внутри сознания Андрей всё рассказал жене в мельчайших подробностях, но только не здесь.
Вновь выкарабкавшись из зыбучих песков внутреннего конфликта, который, видимо, дошел до апогея, Андрей увидел, что жена ждет дальнейших объяснений. Вновь тихий голос, мутная голова, запутанные фразы.

- Я в норме, просто последнее время плохо сплю. Ты знаешь, наверное, я буду спать в гостиной. - Его вновь будто вырвали с корнями из настоящего. Он кивнул каким-то внутренним рассуждениям и как ни в чем не бывало добавил. - Так.. спокойнее. Может, хоть высыпаться буду.

То, как Андрей упомянул это "между прочим", и пренебрежительный тон разговора глубоко ранили Камиллу. Сама новость была для нее ужасной и болезненной. Она сразу приняла слова на свой счет.

-Ты больше меня не любишь? Ты не молчи, а так и скажи.. мне легче будет.
"Не будет легче, будет очень больно. Пронизывающе каждую клетку тела, разрывающе душу. Но за мужа будет больше не страшно. Станет ясно его сомнение и отреченность. Измена проще молчания.. "
Лишь успела Камилла представить себе все то, чего она так боялась, с чем столкнуться для нее сродни потери жизни, резкий голос мужа осадил все ее мысли.

- Да что ты там себе придумала!? Зачем додумываешь за меня? - Глаза Андрея на пару секунд сверкнули, и он очень быстро и жёстко рявкнул на жену, дабы пресечь дальнейшие подобные вопросы. Эта черта - его принцип.
Его честь, сомнения в которой бессмысленны и глупы.

Раздражение было явным признаком неравнодушия, что даже обрадовало девушку. Она увидела эмоцию. Это главное.
Но нужно вывести разговор в адекватное русло. Она шепотом, все так же нежно и любяще сказала.

- Не кричи, сейчас Сашка проснётся. Ты сильно изменился с последнего отъезда. Я места себе не нахожу. Если что-то тебе во мне не нравится.. Не знаю.. Ну Сашка тут причём? Он тоже ведь хочет твоего внимания, он так тебя ждал. А ты его не замечаешь. Он хоть и маленький, а совсем уже смышлёный.

- Да-да. Сашка. Прости.

Но всё так же отреченно, словно не о сыне, спящем в соседней комнате.
А ведь и вправду, Андрей не видел сына, хоть и жил с ним в одной квартире. Он помнил, как тот выглядел, когда только родился, помнит первые шаги, помнит, как на руках у матери сын провожал его в командировку. А дальше.. Пустота.

После слов о сыне Андрей будто провалился в глубокий котел воспоминаний. Он восстанавливал в голове хронологию событий, в которой сильно путался. Потом стал вспоминать последнее время. Обрывками. То, что осталось, просочилось сквозь пелену сознания и навсегда залегло в памяти. Но четко и ясно он помнил лишь одно.. Андрей вновь вздрогнул и больше не сказал ни слова.

Когда Камилла подумала, что муж уснул, в комнате прозвучал тихий, но звонкий и твердый голос.

- Я его убил.

Камила опешила.

- Андрей? Кого ты убил.?

Приподнявшись на кровати, она заглянула в глаза мужу, пытаясь убедиться, что это не бред болезни и не сон.

- Мужика того убил. Голову ему свернул.

Холодная, резкая сталь. Его словами можно было резать тишину, измельчать ее до квантов.
Пока жена пыталась подобрать слова, тая в душе надежду на то, что этот разговор не является правдой, Андрей, уже не замечая ее, продолжил говорить.

- Мне сообщили, что у него флешка. Я должен был. Я обязан был исключить утечку информации. А тут как по заказу такой случай подвернулся. Мы и встретились. Я сразу понял, что это он, по нашивке.

До сих пор голос его не дрожал, но мысли путались. Казалось, что каждое слово давалось ему с трудом, но эта верная стальная машина уже запустила ход паровых двигателей и останавливаться не собиралась, выдавая по предложению с большими паузами на передышку.

- Я вошел в комнату и достал пистолет. Думал, припугну, а он заметил муляж и начал сопротивляться. У него был настоящий. Я знал, что у него шансов больше в разы, но отступать нельзя. Он выстрелил, пуля прошла по касательной. Я выбил пистолет из его рук, он был заряжен. Он долго сопротивлялся. Я начал действовать, немного подмял его, допросил, получил информацию и флешку. Хоть он и был большим, а на деле жалкий трус. Таких к работе допускать нельзя. Они только и умеют кулаками махать, а как дело серьёзное - сразу мамкин щенок . Но измотал он меня сильно. Да мы оба были измотаны, но пистолет был все же у меня. Я должен был покончить с ним, так как он видел мое лицо и знак. Я мог просто застрелить его. Но вдруг подумал о том, что он заслуживает другой смерти. Я и теперь не понимаю, что тогда произошло. Я был в ярости. Со мной связались, я знал, что у меня много времени. Остальное помню, как будто в тумане. Точно знаю, что мне было весело. Именно весело, ничего менее и ничего более. Я долго бил его в живот и ребра, пока он не начал кашлять кровью. Вид густой жидкости воодушевлял меня. Я никогда не чувствовал такой легкости в себе, как тогда, учитывая, что он сам здорово меня побил и я так же почти валился с ног. Я вновь воспрял духом, словно воскрес из мертвых, и продолжил наносить удары. По локоть в крови я добрался до самого интересного. Я стал его душить, смотреть, как непроизвольно сокращаются мышцы, как его постепенно сначала охватывает паника, потом обморок. Я приводил его в чувства и видел как сине-фтолетовые губы и мервецкий цвет лица постепенно розовели, а потом делал все сначала. Я чувствовал себя кошкой, что играет с мышью, пока ей не надоест, а потом съедает её. Мне нравилось то, что я делал и меня это сильно пугает. Потом мне надоело его душить, он почти не издавал звуков, поэтому быстро стало скучно, и я лишь должен был убедиться, что он не выйдет отсюда живым. Я думаю, что я хотел удостовериться в победе. Я взял его за волосы и приподнял верхнюю часть туловища. Долго приноравливался, как я это сделаю. Аккуратно взял его за горло. Меня будоражило от того, что я чувствовал, как пульсирует вена на его шее. Всё медленнее и медленнее. Я прощупывал ее пальцами, она извивалась, точно змея, на которую наступил ногой. Кровь быстро текла по ней, адреналин зашкаливал. Сам мужчина постепенно начал холодеть, а вена была яркой, видной, выпуклой и горячей. Я чертовски хотел её вскрыть. Мне нравилось то, что я побеждаю и что я ненавижу его, а он меня. В тот момент, в этом грязном смраде, в этом месте гнили, пыли и блевотины именно я решал, как сдохнет этот ублюдок. Хруст ломающейся шеи я не забуду никогда. Я уверен, что больше не испытаю такого наслаждения, как в эту минуту.

В этот момент Андрей заметил, что нависает над бедной, до смерти напуганной женой и смотрит ей прямо в глаза. Такого страшного лица она в жизни не видела. Во время рассказа Андрей совершенно не контролировал ни эмоций, ни действий. Он не помнит, как повернулся и приблизился, как говорил, а Камилле казалось, что он смотрит вовсе не на нее, а куда-то сквозь, будто заглядывает в душу. Его сухой, ровный тембр и совершенно пустые стеклянные глаза, залегшие под ними черные круги, осунувшееся, худое, бледное лицо делало его самого похожего на труп.
А может, это и было правдой.?
Вдруг глаза его забегали, он выглядел растерянно и даже немного испуганно. Как будто-то что-то, что воздвигалось годами в его душе вдруг рухнуло, оборвалось или сгорело. Он быстро отстранился от жены и, теперь уже вправду, взглянул ей в глаза.

Еще десять минут они просто смотрели друг на друга. Камилла потеряла дар речи еще на первой минуте разговора, она боялась его так же, как люди боятся хищника в дикой природе. Они непредсказуемы и определенно опасны.

В конце концов Андрей отмер и, наверняка, осознал, как это все выглядело со стороны и как себя сейчас чувствует его любимая. Он скороговоркой выпалил.

- Прости, прости ради бога.
Начал целовать ее руки, не видя никакой реакции.

- Я пытался подавить это, я молчал. Отстранился так лишь потому что считаю себя опасным. Я боюсь, что сделаю что-то... Напугаю вас, наврежу. Это было первое убийство и я не собираюсь это продолжать.

Андрей позаботился об этом деле так, чтобы выйти сухим из воды. Жене он говорил честно и откровенно о своих желаниях.

-Я переведусь на штатную службу, не буду покидать город. Это будет очень сложно, но всё можно попытаться устроить. Я проклинаю тот день, когда связал свою жизнь с разведкой, но мне уже не уйти. Мы же сможем это пройти вместе? Даже если в другой стране получится, мы вместе переедем, финансы позволят. Я постараюсь, сделаю все возможное!

Роземский не оценивал того, что говорил. Была бы ситуация чуть легче, он бы трезво оценил, что может, а что нет. А пока что его предложения были потоком невнятного, странного бреда.
Андрей задумался, но по выражению лица понять хоть слово из его мыслей было невозможно. Он выглядел безумцем, желающим доказать остальным, что он нормален. Он тряс Камиллу за плечи, пытаясь убедить в своих словах, но она лишь смотрела на него с жутким страхом и отчаянием. Она не понимала, что происходит. Не признавала, что это её муж и что он способен на такое. Вот вот - думалось ей - и я проснусь от ужасного кошмара. Но она не просыпалась. Слова застряли в горле сгустком вязкой крови, словно этим рассказом он также избил её, как того мужчину. Оцепенение и остановившееся в груди сердце не отпускали девушку.
Бежать? Или спасать его? Кого "его"? Этот человек не мой муж.. Это не он.

Роземский, пытаясь отдышаться, убрал руки от плеч жены. Глаза его будто стали темнее. Еще темнее. Создавалось впечатление, что у него нет зрачков или они были настолько огромными, что скрыли радужку. Растрёпанные кудрявые волосы полностью закрывали лоб. А на его лице теперь сменялись эмоции одна другой. Тут было и отчаяние, и злость, и грусть, и безысходность, но последней эмоцией было удивление. Он посмотрел в глаза Камилле так, будто видел ее в первый раз. Будто смотрел и видел ее душу.. И она ему.. не нравилась...? Потом быстро обернулся куда-то назад,  вскочил, резко отпрянув от неё.
Камилла была неподвижна. Ей было сложно даже дышать рядом с ним. Андрея же уже ничего не волновало. Словно чем-то озабоченный и вновь вдохновленный, Роземский молча встал с постели и ушёл в другую комнату.. А, может, покинул квартиру.? Этого Роземская не слышала. От шока и боли она так и осталась недвижима, ничего не понимая, не слыша и не видя.

************************************

В ярко освещенной комнате приятно пахло пряностями и мускусом. Персиковые обои и темная мебель создавали ощущение домашней обстановки, а доброжелательность собеседника - дружескую атмосферу. Этим человеком был Антон Павлович Ситцев. Мужчина заваривал кофе, степенно мешая в нем сахар. Отхлебнув из стакана горячий напиток, следователь преступил к работе.

-Ну что ж, Андрей.

Было начал Ситцев, но быстро опомнился, что находится на работе. Следователь действительно был знаком с Роземским. Они не были близкими друзьями, но отношения у них были довольно теплыми. Ситцев знал его коллег и, надо сказать, среди них Роземский обладал блестящей репутацией. Начальство всегда было им довольно и не сомневалось в его надёжности. Допрос должен был пройти быстро и без происшествий.

Ситцев включил диктофон.

- Итак, приступаю к допросу. Роземский Андрей Сергеевич, вы должны ответить на несколько моих вопросов.

Вне зависимости от вопроса Роземский молчал, опустив голову на грудь. С момента входа в кабинет он даже ни разу не взглянул на следователя.

***

- Роземский Андрей Сергеевич, я понимаю, что вы сейчас находитесь в расстроенных чувствах. Это большая трагедия, она коснулась вас так близко и это ужасно. Но вы должны понять, что в ваших же интересах сотрудничать с следствием. Расследование во что бы то ни стало выйдет на потенциальных преступников. И чтобы это произошло как можно скорее, вы должны ответить на вопросы.

Роземский сидел неподвижно, периодически открывая рот, будто силясь что-то сказать. Он был жутко подавлен и растерян. Казалось, его вот-вот сломит ужасная неизлечимая болезнь. Причину этому выяснить пока не удавалось.

Следователь был тверд, но в его глазах читалось искренне соболезнование и участие в деле. Ведь это большое горе для любого человека, как бы там ни было, человек не может не чувствовать моральных мук. Ему хотелось побыстрее найти виновного и навсегда забыть об этом случае. А вот Роземский его уже не забудет.

- Роземский. Я прошу вас последний раз о сотрудничестве со следствием.

Следователь явно нервничал, отхлебнул свой уже остывший кофе и перевел взгляд на часы. Они поскрипывали, кряхтели и неумолимо стонали, переводя стрелки. 6:55 вечера. И опять молчание. Слышно лишь тиканье часов, добавляющее напряжения и напоминающее о неумолимом утекании времени. Тяжело вздохнув от усталости, следователь встал из-за стола, взял в руку недопитый кофе и прошел вдоль комнаты в сторону окна.
Все его движения и стук каблуков по древесным полам были, хоть и грузными и усталыми, но и деловыми и четкими и так подстать холодному осеннему вечеру. Следователь стоял спиной к допрашиваемому, наблюдая за ночным увяданием природы. Вновь взгляд на часы. 6:59 . Он смирился, что сегодня ему придется уйти домой ни с чем, и потерял всякий интерес к присутствовавшему. Работу надо было заканчивать.

- Если вы ничего сейчас не скажете, я собираюсь домой и ухожу, поговорим завтра.

- Я его убил.

Раздалось как гром среди ясного неба.
Ситцев остолбенел. В ту же секунду кружка с кофе вдребезги разбилась о пол, оставив на нём следы "преступления".

- П-простите?

Ситцев, несмотря на свою профессию, был ошарашен. Ему все еще казалось, что он плохо расслышал или это проделки его больной фантазии, уставшего, перегруженного сознания. Он развернулся, посмотрел на Роземского и ахнул.

Роземский не сдвинулся с места, но теперь голова его была повернута к следователю, а глаза, пустые, как сама бездна, смотрели четко в глаза собеседника. Впервые на своем опыте следователь испугался допрашиваемого, тем более, хорошего знакомого. И этот добродушный семьянин, пример для подражания, ответственный служащий и прекрасный человек сидит перед ним и признается в убийстве? Быть не может.

Роземский увидел смятение и неверие. Его голос не дрогнул, он лишь снова констатировал факт. Не переводя взгляда он сухо отчеканил.

- Я, Роземский Андрей Сергеевич, в ночь с 18 на 19 ноября этого года убил своего сына Роземского Александра Андреевича. Ножом.

В кабинете раздался отвратный, скрипучий гул часов, пробивших ровно семь. Следователь попятился к ним, чтобы остановить это механическое недоразумение, не свозя глаз с Роземского. Он улыбался. Жутко. Мерзко.
Как будто он и есть скрипучие часы. Они долго, еле-слышно тикали — никто не замечал. Тогда они начали поскрипывать, давая знать о неважном состоянии своих шестеренок. И дошло до тех пор, что с жутким скрипом и стоном стали бить в колокола.

Эта ночь у следователя была бессонной. В следственном изоляторе Роземский рассказал всё.

Как сын подслушал разговор,
Как был наказан папой,
Как в ужасе смотрел он на него и тихо плакал,
Как до последнего канючил "папа".
Как в комнату потом вошла жена.
Как завопила бедная от страха, от ужаса, который прожила,
Как отступила на шажок, на два.
Как быстро номер скорой набирала.
Как осознала, что была права и что так поздно правду всю узнала.
Что не успела, опоздала.
Что не простит себя никогда.

Потом, как он нашел её в гостиной. Лежала на полу белее простыни. Ни капли крови, ни одной царапины. Что называется, "скончалась от тоски".
В той мертвой тишине остановили ход настенные скрипучие часы.

Тик-так,

Тик-так,

Тик....