❍ Часть 4. Конец преображения. Вступление
Меня отправили на поиски богатства -
Сундука, полного золота и бриллиантов.
Дом не спал: стоны теней и монстров
Эхом отдавались в пустых коридорах.
Halsey - control
И когда мама умерла от рака, отец спился, а домашние дела и уход за сестрой легли на мои плечи, просто захотелось повеситься. На меня никогда разом не наваливался такой груз ответственности...
Будучи пятнадцати-шестнадцатилетним ребёнком с бушующими гормонами, я, как в лабиринте Минотавра, который невозможно было пройти, метался из стороны в сторону, пытаясь найти выход среди бесконечных тупиков и препятствий. И не было времени остановиться. И не было времени отдохнуть.
А ведь мне никто не оставил и подсказки, даже самой маленькой, незначимой, или бумажки с надписью: «Держись, сынок, я знала, что однажды такое произойдёт и просто решила пожелать тебе терпения и сил». Если бы я получил хотя бы это, то уссался бы от радости, отвечаю.
Вместо этого я лишь чувствовал, что в любую секунду придёт Минотавр и разорвёт мое тело в клочья, пока я бездействую и плачу в уголке комнаты, наивно сжимая в руках подушку.
Но как же я ошибался. Во всем. Особенно в роли, которую мне дала судьба. Считал, что я - храбрый путник, который вызвался добровольцем в чертов лабиринт, но оказался даже не приманкой или влюбленным глупцом, а самим Минотавром...
Возвращался со двора, будучи избитым и подавленным и шел в комнату отца, который как всегда спал после сладких колыбельных поила. Наклонялся к нему, замечал, что в бутылке до сих пор что-то осталось и со смехом бежал в свою комнату. Подносил алкоголь к как всегда разбитому рту и морщился от боли - сначала щипала губа, а после и весь желудок умолял, чтобы я перестал его мучить.
Говорят, что от этого становится легче - нихера. Ты ведешь себя, как придурок, теряешь контроль, а на утро жутко раскалывается голова. И ради чего бухать? Ради мимолетного чувства эйфории? Мне его было недостаточно, а перспектива дрыхнуть целыми днями, как отец, совершенно меня не устраивала. Меня вообще ничего не устраивало.
Джули с грустью наблюдала за мной. Ее золотистые локоны давно слиплись и превратились в нерасчесанное мочало, которое так хотелось срезать. И однажды я так и сделал. Тупым кухонным ножом водил по ее прядям, пока те не упали на пол. Изуродовал сестренку под ее тихие всхлипывания...
А отец даже никак не отреагировал. На следующее утро, смотря ей прямо в глаза, он лишь вздохнул и закрыл дверь в свою комнату. Вот тебе и нравоучения от главы семьи.
Но, на удивление, все это продолжалось не долго. Все изменилось после того, когда я стоял на верхушке заброшенного двадцатиэтажного здания и смотрел вниз - на крохотное разбившееся тельце, которое больше никогда не назовет тебя братом. Не потому что ты не достоин. Просто ее сердечко в тот день остановилось.
Нет, я любил Джули. Она была единственным солнышком в нашей объедочной семье, которому я обрезал все лучики... Но ее просто невозможно было не любить. Она могла подойти ко мне вплотную с серьезным лицом, будто я что-то натворил, а после протягивала свой маленький указательный пальчик и тыкала мне в живот, отчего мы оба сразу заливались смехом. А еще она чудесно рисовала. Не в смысле, что была потомком Микеланджело, нет. Она вкладывала в свои закорючки столько детского смысла, искренности и души, что я всегда восхищался ее творчеством и просил показать мне первым. А ещё она всегда считала, что раскрашено недостаточно ярко и потом можно было лицезреть огромные дырки на бумаге.
Я каждый день корю себя за то, что огрызался перед ней, проявлял нетерпение. Всю агрессию выливал на младшего члена семьи, когда ей нужна была поддержка больше, чем всем нам. Мы так погрязли в думах о собственной любимой заднице, что не замечали ничего вокруг. А нужно было просто не упускать момент, а не дожидаться, пока цветочек совсем не завянет.
Осознание пришло слишком поздно. Тогда я бежал по лестнице многоэтажки, перепрыгивая через несколько ступенек сразу, чтобы успеть. Спотыкался, поднимался снова, игнорировал безумные удары сердца и выдохшуюся дыхалку. Не подпускал и мысли, что...
— Джули, лучик, пожалуйста! — рыдал я, когда оставалось уже совсем немного...
Ох, до сих пор не верится.
Я помню, как закричал так громко, будто звук разлился по всему сити, передавая всю боль каждому, кто услышал его. Помню, как впервые задрожал перед дверью отца и только через несколько часов отважился войти. Помню, как быстро разбудил его и писклявым голосом протараторил печальную новость. Помню, как его лицо налилось кровью и как он со всей силы ударил меня бутылкой по голове.
А дальше... а дальше я помню только наши с отцом бессонные ночи в обнимку с учебниками по архитектурному строительству и проектированию.
Я всегда буду скучать по Джули. Она сидит так глубоко в моем сердце, что когда меня бьют подростки, я слышу ее смех и вижу перед глазами ее искреннюю улыбку и искрящиеся глаза...
Прости меня, Джулия Клювол.
Coming 🔜.