Глава 14. След начала
...Я долго смотрела в окно, пока огни города мерцали мимо. Мелькали улицы, перекрёстки, чужие жизни. А моя — будто замерла в петле между двумя мирами: прошлым, которое никак не отпустит, и будущим, которого я всё ещё боялась.
Телефон завибрировал. Номер не был сохранён, но я знала, кто это.
«Ты добралась?» — короткое сообщение от Рэя.
Я не ответила сразу. Просто уставилась в экран. Потом — коротко:
«Да. Всё тихо.»
Он не стал писать больше. И это было странно — как будто знал, что мне нужно немного времени.
Но на утро у двери был свёрток.
Записка без подписи, но с характерным, чётким почерком.
«Нори не единственный, кто многое скрывал. Но ты имеешь право знать. О себе. О том, что было до. Когда ты захочешь — я расскажу.»
Я развернула бумагу. Внутри — фотография. Старая. Почти выцветшая.
Я — ещё совсем младенец. Но не с родителями. С другим мужчиной. Высоким. Волосы тёмные, глаза карие. Рядом — женщина, совсем юная, с чертами, подозрительно знакомыми. Улыбка — натянутая, как будто знала, что этот снимок важен.
На обороте — дата. И подпись.
«Здесь всё началось.»
Я сжала фото в руках, сердце колотилось.
Что он имел в виду?
Снова завибрировал телефон. Уже от Рэя:
«Я не давлю. Просто помни — ты не была одна. Никогда. Просто тебе не сказали.»
Я смотрела на экран. Потом на фото. Потом — в пустую комнату, где стояли мои коробки.
И вдруг поняла: Я не искала правду — но она нашла меня сама.
...
От лица Рэя и автора со стороны:
Он стоял, сжимая в пальцах старый снимок — потёртый, чуть потрескавшийся по краям. Не знал, зачем сохранил его, но выбросить не смог. В этой фотографии было что-то...
Женщина с мягкими, глубокими глазами и мужчина с тенью в зрачках. Но в этих тенях — свет. В них — жизнь. Любовь. Тонкая, настоящая. Почти невозможная. А между ними — младенец. С такой же линией скул, той же ямочкой на подбородке, как у Эдельвейс. Он сразу понял.
Слишком много совпадений.
Рэй провёл пальцем по ребристому краю бумаги и сжал её крепче.
"Почему я раньше этого не заметил?.. Это не просто случайная пара. Они — часть её. Они — её."
Их позы, взгляды, даже то, как мужчина обнимает женщину и в то же время защищает ребёнка — всё это будто из другого мира. Мира, где была любовь. Где была она — в самом начале.
"Я ни разу не видел у неё дома ни одной такой фотографии. Ни одного такого взгляда. Такого... тепла. Наверное, и не было. Потому что это тепло — не из той жизни."
И тогда в голове раздался холодный, почти чужой голос. Память.
— Ты должен быть благодарен, что мы тебя вообще взяли.
Слова той, кого он называл "мамой", но кто никогда не был ей. Он не хотел возвращаться туда, в своё прошлое. Оно жгло. Но есть раны, которые живут с нами вечно, даже если мы их не касаемся.
Он знал: то, что случилось с Эдельвейс — не случайность.
Много лет назад.
Мужчина и женщина — те самые с фотографии — были молоды, влюблены, свободны. Их жизнь была тихая и красивая. Пока однажды всё не оборвалось. Что-то из прошлого — не их, а чужого — цепляло их через чью-то власть, чью-то жадность. Через отца Нори.
День, когда родилась Эдельвейс, стал не только её первым, но и последним днём их покоя. Они отказались участвовать в чём-то большом, грязном. Они выбрали не деньги, не сделки, не власть. Они выбрали дочь. И за это — были наказаны.
Хладнокровно. Без шанса. Без суда.
Но перед смертью они успели главное: спасти её.
Они спрятали ребёнка. Передали тем, кто пообещал укрыть её. Маленький детский дом на краю города. Через пару дней — её удочерили. Слишком быстро. Слишком аккуратно.
Словно кто-то уже знал, где искать.
Рэй чувствовал, как внутри становится пусто и жжёт одновременно. Пальцы побелели от напряжения.
"Её не отдали — её забрали. А те, кто растил её потом... теперь ясно, почему они были такими строгими. Они не любили — они контролировали. Как будто пытались слепить куклу. Заглушить ее."
Он знал, кто виноват. Он знал, чьё имя нельзя называть вслух.
Отец Нори.
"Он знал. Он знал всё."
И тут же — образ. Эдельвейс, которая смотрела на него с раздражением, с недоверием, с усталостью. Как на приставучего, надоедливого мальчишку. Но в этом взгляде была боль. Та, которую она сама ещё не осознавала.
"Я не могу сказать ей. Пока — нет. Это разрушит её. Ведь она любит Нори..."
Но он знал:
Рано или поздно — она должна узнать. Ту правду, которую у неё украли, когда она была ещё в пеленках.
Ту, с которой началась её жизнь. И с которой начнётся всё остальное.
От лица Эдельвейс:
Иногда тишина не лечит. Она обнажает.
Я снова была одна.
Комната — не новая, но ещё не моя. Вещи разложены, но в воздухе всё ещё пахло чужим. Или, может, пустотой.
Я включила ноутбук, проверила расписание занятий. Два ученика: один готовился к JLPT N4, другой — просто хотел говорить без страха. Я улыбалась в камеру, кивала, хвалила, исправляла, объясняла грамматику. Всё было будто бы правильно.
Работа спасала.
Она давала структуру, смысл, последовательность — то, чего не было внутри.
Но стоило закрыть вкладку, выключить звонок, как тишина снова наступала.
И зеркало на противоположной стене — казалось, оно ждало.
Я подходила к нему не сразу. Сначала просто проходила мимо. Но взгляд всё равно цеплялся.
И в какой-то момент я остановилась. Посмотрела.
Долго. Без выражения.
Отражение — моё, но как будто чужое. Лицо, которое я будто давно не видела. Ни эмоций, ни чувств — только усталость и тонкий след тревоги под глазами.
"Это я? Или та, кем меня сделали?"
Мысли, как рой:
"Почему они молчали?"
"Кто я теперь?"
"Как можно любить того, чей отец...?"
"Почему я всё ещё думаю о Нори?"
"Почему мне страшно остаться одной, хотя раньше я была в этом хороша?"
Я сжала руки, будто хотела сдержать саму себя от распада. Но внутри уже разрастался хаос — тёплый, липкий, странно знакомый. Как будто я снова была девочкой, которую кто-то забрал, переодел, заставил улыбаться, молчать, быть удобной.
"Я уже отвыкла от одиночества."
Страшнее всего — не быть с кем-то. А быть с собой, когда не знаешь, кто ты.
Я выдохнула, включила музыку — что-то японское, тихое, знакомое. Написала ученице: "Урок завтра подтверждаю."
Работа снова надела маску на реальность. Но тревога осталась под ней, как под кожей.
Застыла.
И я знала: это ещё не конец.
Правда уже началась.
А теперь — я должна пройти её до конца.
沈黙は癒しではなく、真実を暴く刃だった。
Chinmoku wa iyashi de wa naku, shinjitsu o abaku yaiba datta.
Тишина была не исцелением, а лезвием, обнажающим правду.