Сакура под снегом

Иногда ночь кажется бесконечной, даже если она только началась. Всё стихает — и именно тогда самые тонкие чувства вырываются наружу. Страх. Тепло. Ожидание. Я лежала в полудрёме, не зная, что разбудит меня: сны или кто-то за дверью.

Но я проснулась от шума.

Никаких кошмаров. Просто... звук. Глухой, неестественный. Будто кто-то задел что-то тяжёлое. Где-то снаружи.

Медленно поднялась с кровати. Комната в полумраке — только свет фонаря с улицы лениво скользит по стене. Сердце бьётся быстро, слишком быстро.

Стук. Ещё один. Уже ближе.

Я подхожу к двери, и, не включая света, открываю её.

На пороге — он.

Стоит, опершись о стену. Дышит часто. Лицо в полутени, но даже в этом слабом свете видно: у него кровь на губе, царапины на руке, и в глазах... не гнев. Страх.

— Эй... — я почти не дышу, — что случилось?

Он не отвечает. Только смотрит. А потом вдруг делает шаг вперёд — и обнимает.

Просто прижимает меня к себе, резко, будто этот момент — единственное, что держит его на поверхности. Его дыхание сбивается. Пальцы сжимаются на моей спине. Он ничего не говорит, просто стоит, почти наваливаясь, будто мир стал слишком тяжёлым, и он больше не может его держать один.

— Всё хорошо... — я шепчу, сама не веря, что говорю это. — Всё хорошо, я здесь.

Он не отвечает.

Так проходит несколько минут. Я чувствую, как его руки немного ослабляются. Как дыхание становится ровнее. И только тогда я тихо спрашиваю:

— Ты ранен... позволь мне...

Он качает головой. Плотнее прижимается ко мне.

— Не уходи. Ещё немного. Пожалуйста.

Это «пожалуйста» звучит как мольба. Не голосом, сердцем.

— Я не ухожу. Просто хочу помочь, — шепчу.

Он немного отстраняется. Смотрит. Свет от фонаря попадает прямо в его глаза. И я замечаю, насколько они уставшие. И насколько они... живые.

Я приношу аптечку. Он не сопротивляется. Просто молча садится на край кровати. Не смотрит на меня, пока я промываю рану на его щеке.

— Это болит?

Он чуть качает головой. Улыбается одной половиной рта.

— Уже нет.

— А до этого?

— Было хуже.

— Ты не хочешь рассказать?

Молчание. Он смотрит на свои руки, потом медленно, тихо:

— Нет. Пока нет.

Я понимаю. Не настаиваю.

— Ты... — я собираюсь спросить его имя, но вдруг замираю. — Я даже не знаю, как тебя зовут.

Он смотрит на меня, долго. В глазах — что-то странное. Как будто он и сам не знает, можно ли произносить это вслух. Но потом чуть усмехается:

— Это не так важно сейчас.

— А если для меня важно?

Он вздыхает. Поднимает взгляд.

— Тогда... потом. Обещаю.

Я не давлю. Просто сажусь рядом. Тихо. Мы оба молчим.

Через несколько минут он вдруг говорит:

— Ты... странная.

— Уже слышала, — улыбаюсь я. — От кого-то.

— Я думал, ты сбежишь. Ещё тогда, когда сел рядом в том переулке. Или когда подвёз на мотоцикле. Или... когда потянул к морю.

— Я боялась. Но осталась.

Он поворачивается ко мне. Ближе, чем раньше.

— Почему?

Я на мгновение закрываю глаза. Вдыхаю.

— Потому что, кажется, ты тоже боишься.

Он ничего не отвечает. Просто сидит. Смотрит. И я вижу — он слышит меня.

— Мне всегда казалось, что такие, как ты, не боятся ничего. Но сейчас... ты выглядишь так, будто тоже не знаешь, где твоё место.

Он улыбается. Чуть-чуть. Почти горько.

— Ты права. Я не знаю.

И вдруг добавляет:

— Но, может, оно... вот здесь.

Он кладёт руку на своё сердце. Потом — на мою ладонь. И оставляет её там.

Я не отдергиваю.

Мы сидим так. Долго. В тишине, в которой больше не страшно.

Может, это и есть доверие? Не когда всё знаешь, а когда остаёшься — даже не зная.

Он закрывает глаза, будто устал. Голова опускается мне на плечо.

Я не двигаюсь.

И впервые за долгое время мне спокойно.

Не потому что я всё поняла. А потому что он рядом.

Моя рука тянется к нему сама. Осторожно, будто боюсь спугнуть. Провожу по его волосам, по затылку. Он не двигается. Только тише дышит.

— Останешься у меня? — шепчу.

Он медленно поворачивает голову.

— Ты не боишься?

— Я тебе доверяю.

Он сжимает губы, потом вдруг — почти резко:

— Ты совсем глупенькая, что ли? Нельзя так! Мне волноваться за тебя, что ли, а? А если однажды доверишься наивно другому человеку, впустишь его в дом, а он... он сделает что-то с тобой. Как я это переживу, а?

— Я только тебе одному доверяю.

— Но почему?

Я улыбаюсь, грустно.

— Не знаю. Сердце говорит — можно. Хотя мозг, как ты любишь, говорит: «ты ненормальная». Или... «странная».

— Мне уже стыдно... — он тихо вздыхает. — На самом деле... я очень хочу остаться. Но совесть... не позволит.

— Я понимаю. Уже поздно. Нужно спать. Но послушай меня ещё немного... — говорит он мне.

Я киваю.
Он подходит к столу, берёт мою тетрадь и ручку. Хотел что-то написать, но его взгляд цепляется за строки на верхней странице.

Мои. О нём. На русском.

Он морщит лоб. Медленно читает.

— Интересный почерк. И язык тоже...

— Что ты хотел увидеть? Рисунки? Я не художник. Я пишу. Но не картины.

Он ничего не говорит. Лишь пишет. Медленно. Вдумчиво.

И вот — на бумаге появляются иероглифы: ノリユキ ハヤシ
— Нориюки Хаяси.

— Это твоё имя?

Он кивает.

— Именно. «Нориюки» — значит «верный путь». «Хаяси» — «лес». Меня зовут так, будто я — путник, идущий сквозь лес. Постоянный. Одинокий.

Он смотрит мне в глаза.

— Теперь ты знаешь обо мне больше. Но я также понимаю, что имя — не всё. Оно не даст тебе полного основания... оставить меня у себя.

Он берёт куртку и медленно идёт к двери. Я подрываюсь.

— Подожди! Стой! Прошу... не уходи.

Он замирает.

— Останься.

Я делаю шаг вперёд.

— Я — Эдельвейс. Эдельвейс Вейгель. Как цветок... что растёт высоко в горах, среди холода и ветра. Его почти невозможно сорвать. Но если ты его нашёл — значит, ты не боишься высоты. Значит, ты добрался до сердца.

Он поворачивается. Молчит. Я понимаю — ему будет сложно произносить моё имя.

— Можешь звать меня по-другому, если хочешь...

— Можно... «Эйви»?

— Почему?

— Потому что звучит мягко. И как эхо твоего настоящего имени. А ещё... будто ты — что-то ускользающее и редкое.

— Мне нравится, — улыбаюсь я.

— Ну что, Нори... — впервые произношу его имя вслух. — Останешься у меня на ночь? Разрешаю. Даже... на вечность. Но с тебя — продукты, с меня — вкусная еда.

Он улыбается. Глаза блестят. Почти стеклянные. Как будто в них дрожит всё, что он когда-либо хотел услышать.

Он подходит ближе. Обнимает меня.

Тепло. Так просто. Так по-настоящему.

— Спасибо, — шепчет он. — Спасибо тебе за всё. Правда.

Он отстраняется.

Я всё ещё ощущаю его тепло.

Но он... поворачивается. Открывает дверь.

— Нори... — зову я.

Он не отвечает.

Выходит.

И только тогда я чувствую это — боль. Резкую. Почти физическую. Будто ножом по сердцу.

— Почему... — шепчу. — Почему ты ушёл, Нори?

言葉がなくても、心は分かる。
Kotoba ga nakute mo, kokoro wa wakaru.

Даже без слов сердце может понять.