ПРОВОДНИК ДУШ

    Лента асфальта, некогда чёрная, но за долгие годы потускневшая под неумолимым солнцем, вытянулась, словно бесконечный след стрелы. Вдали то и дело возникали, мерцая, миражи и безмолвно распадались, будто сон, по приближению машины.
    По лицу сидящего за рулём Эрнандеса струился пот. Несколько часов назад, когда они проезжали плодородную равнину, он был настроен дружески, казался общительным и сочуствующим. Теперь же вёл машину быстро, нервно, почти зло, озабоченный как бы не задержаться на пустынной дороге после захода солнца.
     - Semejante los buitres no tienen gordo en este distrito execrable, - пробормотал он, щуря глаза от слепящего послеполуденного солнца.
     Я устало улыбнулся его словам: "Даже грифы в этой пропащей стране похожи на скелеты". У Эрнандеса было чувство юмора... И поэтому, и только поэтому, мне жаль, что придётся его убить. Но Эрнандес был полицейским, ищейкой мексиканской полиции и вёз меня на границу Соединённых Штатов, где собирался передать в руки правосудия. А потом мне предстояло познакомится с крепкой техасской верёвкой.
"Ну нет, - подумал я и знал, что не ошибаюсь. - На этот раз им меня повесить не удастся. Может быть, когда-нибудь потом, но не в этот раз. Не такой умник этот Эрнандес и рано или поздно он даст маху".
     Расслабившись, я дремал. Руки в наручниках мирно покоились на коленях. Я ждал, ждал, ждал...
     Было почти пять часов вечера, когда инстинкт, обостренный, как у загнанного зверя, тихо пробудился и подсказал мне, что приближается миг освобождения. Эрнандес начал проявлять беспокойство - причиной тому были две бутылки пива, которые он выпил после обеда. Теперь полицейский не замедлит остановится, и тогда я ускользну...
     Справа от них на плоскости пустыни показалась холмистая гряда с отлогими склонами.
     Притворяясь скучающим, я спросил:
     - А что на той стороне?
     Эрнандес вздохнул:
     - Quien sabe? Кто знает? Мистер Морган, говорят, что плато по ту сторону ещё хуже, чем это. Es imposible. Никто здесь не может жить, кроме несколько диких индейцев. Они говорят на языке, который был уже древним прежде, чем тут появились первые ацтеки. Местность на той стороне даже не нанесена на карты - дикая, варварская, подчиняющаяся Миктлан.
Постепенно, по мере того, как удлинялись тени, начал меняться и пейзаж вокруг. В первый раз после их отъезда из Ануа Лодозо стали попадаться хоть какие-то растения: колючки, кактусы, кустарники. Впереди, словно одинокий часовой на посту, возвышался гигантский полутораметровый кактус.                Эрнандес притормозил и остановился в его тени.
     - Разомните ноги, если хотите, amigo. Послед-
няя остановка перед Эрмосильо.
     Эрнандес вышел, обошёл машину и открыл дверцу со стороны арестованного. Я послушно вылез, распрямился, потягиваясь, как кот. Пока мексиканец облегчался у кактуса, я направился к какому-то предмету, который по началу принял за неказистый крест, воткнутый в землю. Лишь рассмотрев его, я понял, что это был всего лишь дорожный указатель, избитый непогодой, испещренный помётом грифов, облюбовавших его, как насест.
     - Линакулан... Сто двадцать километров... Я и не знал, что туда есть дорога! - его лицо внезапно просветлело. - А, ну да! Теперь я припоминаю. Должно быть, это старый военный тракт, который связывает внутренние районы с восточным побережьем.
     Это всё, что я хотел знать. Если Линакулан находится на восточном побережье, Линакулан означал свободу. Я вновь зевнул. Моё безучастное лицо было просто воплощенным безразличием.
     - Готов, amigo?
     Я кивнул:
     - Насколько может быть готов человек, которого хотят повесить...
     Мексиканец разразился смехом, поперхнулся, плюнул в песок.
     - Тогда пошли.
     Он первый прошёл к машине и остался у открытой дверцы, поджидая арестованного. Я направился к нему, волоча ноги, сгорбившись, будто от изнуряющей вечерней жары. Потом вдруг сделал неожиданный бросок, как внезапно кидается на ничего не подозревающею жертву змея. Наручники яростно обрушились на голову Эрнандеса. Полицейский застонал и повалился на землю. Я тут же оказался на нём. Мои руки искали пистолет и наконец нашли его за поясом мексиканца. Я тут же поднялся и шага на четыре отошёл от распростертого тела.
Эрнандес слабо шевельнул головой, сощурился и попытался подняться. Он с трудом смог встать на колени, когда мой холодный голос заставил его замереть:
     - Прощай Эрнандес. Не поминай лихом.
Мексиканец поднял глаза и понял что это конец.
     - Dios... Бог мой... Нет!
     Пуля 44-но калибра пробила ему череп над левой бровью и отбросила на десять шагов назад. Он дернулся, слабо ударив ногами по песку, и замер.
     Я перешагнул через него и покачал головой с удрученным видом:
     - А я в тебе ошибся. Не думал, что ты трус. Не ожидал, что ты будешь меня умолять.
При мысли о том, как недостойно встретил смерть полицейский, я тяжело вздохнул. У меня был вид человека, обманутого приятелем.
     Присев на карточки и обыскав тело, нашёл бумажник, в котором был полицейский значок, пятьсот пессет и цветная фотография огромной мексиканки, окружённой тремя смеющимися девчушками и двумя подростками с неестественным выражением лиц. Хмыкнув и проворчав что то неопределенное, я продолжил поиск. Ключ от наручников отыскал на ноге убитого, белой и коченеющей.
     Закат начал окрашивать мексиканские холмы в красновато-золотистые тона, когда я наконец запихнул Эрнандеса в багажник машины. Потом неспешными шагами подошёл к указателю и под километражем разглядел слова "Внимание - опасно!"
     - Вранье, - подумал я. - Что может быть опаснее, чем когда тебя вешают. Или когда за тобой охотится вся международная полиция.
Меня ловили четыре раза и четыре раза приговаривали к смерти, и всё-таки каждый раз я оказывался на свободе. Так что же для меня может быть опасного на этой захолустной пыльной дороге? Что может сравниться с изворотливостью Моргана, реакцией Моргана, пистолетом Моргана?
     Я уселся за руль и свернул на Линакулан. Дорога начала меняться и постепенно стала уже не такой хорошей, какой была вначале. И всё же я проехал пятьдесят километров довольно быстро и наловчился держать достаточно высокую скорость, что бы пыль из-под задних колёс оставалась позади машины, точно тёмный хвост сверкающий в угасающем свете кометы.
     Солнце опустилась за горизонт, но когда я начал подъём по склону, оно показалось ещё раз, напомнив мерцающее око разгневанного Бога, которого потревожили на ложе первого сна.
     Я достиг вершины и, перевалив через неё, начал спуск в долину. Там тьма уже окутала землю. Мне пришлось остановится у оврага, вившегося вдоль дороги и спихнуть в него тело Эрнандеса. Я поглядел, как оно кувыркалось и подскакивало в метрах в трехстах внизу, пока не скрылось в непроглядной тени зарослей кустарников.
     Затем я вновь двинулся в путь. Фары включил только тогда, когда тьма стала быстро сгущаться вокруг машины.
     На равнине дорога стала еще хуже. Теперь её вряд ли можно было вообще назвать дорогой. Я крепко выругался - дальше в лесопосадки вёл едва заметный след.
     Следующие пять километров оказались для машины, точно две тысячи. Мне пришлось переключиться на первую скорость из-за опасно глубоких выбоин, которые грозили снести подвеску. Груды камней царапали днище машины тысячами острых краев.
И пыль! Пыль везде... Она плавала повсюду вокруг меня, точно чёрный траурный снег, покрывала всё в салоне коричневым бархатом. Она проникала в горло и нос, так что больно было дышать и глотать.
     Чуть позже к запаху пыли стал примешиваться запах перегретой воды. Я заметил струйку пара и понял, что система охлаждения где-то пробита. Мне пришло в голову, что машина никогда не доедет до Линакулана. В слабом свете, который всё ещё мерцал над горизонтом, я принялся изучать местность, выискивая признаки жизни, но видел лишь причудливые силуэты кактусов и череды деревьев по обочинам дороги.
     Спидометр показывал, что я проехал семьдесят километров, когда дрожащий свет фар выхватил из темноты бредущего по обочине дороги одинокого священника. Мои глаза сузились, я лихорадочно стал соображать, пускать ли мне в машину святого отца.
     "Что я, идиот, - мелькнула мысль. - Не исключено, что этот человек - бандит, вооруженный ножом. И он сумеет ловко пустить его в ход, в то время как я буду занят дорогой".
     Фигура священника росла в свете фар. Он не обернулся к машине, как будто и не подозревал о её приближении.
     Я обогнал его, не снижая скорости, и одинокая фигура тут же скрылась в пыли и мраке мексиканской ночи.
     Вдруг - точно щелкнул в мозгу выключатель - я ощутил сильную тревогу. Инстинкт подсказывал мне, что было что-то не так, совершенно не так. Мне грозила какая-то неизвестная опасность. Ощущение было хорошо знакомым - ведь столько раз мне ставили ловушки и раньше. С кривой улыбкой я достал из кармана пистолет и положил рядом на сидение, что бы был под рукой.
     Следующие пять километров показались мне нескончаемыми: я ждал с нетерпением, когда же захлопнется западня. Поскольку нечего не происходило, раздражение охватывало меня все сильнее, и я начал клясть своё воображение. Запах горячего пара и масла становился невыносимым. Бросив взгляд на указатель температуры, я грустно улыбнулся - стрелка давно стояла за красной чертой.
     Именно в тот миг, когда я не смотрел на дорогу, переднее левое колесо ударилось о край большого камня. Покрышку разорвало в клочья и машину скачками понесло от одного края дороги к другому, словно дикое животное, раненое и полное ярости. Я нажал на тормоз, прекрасно сознавая, что уже поздно. Автомобиль заскользил по камням, дернулся вправо, на миг замер на откосе и, как в замедленной съёмке, покатился по склону.
Последнее, что видел я, была огромная скала, возвышающаяся подобно сжатому кулаку самого Господа...

     Я долго лежал распростертый с закрытыми глазами. Кто-то обтер мне лоб, заговорил со мной. Человек! Может быть священник? Я услышал тяжёлое дыхание - единственный звук в ночи. Они были одни.
     С усилием открыл глаза. Было тёмно, но не так, как прежде: свет луны пробивался сквозь покров невысоких плотных облаков.      Священник - с тёмным лицом, в чёрном одеянии - склонился над мною.
     - Сеньор, с вами всё в порядке?
     Я согнул ноги, подвигал лодыжками, повёл плечами, покрутил из стороны в сторону головой. Никакой боли я не почувствовал. Напротив, ощутил себя до смешного бодрым. Между тем, священник решил, что у меня повреждена спина и поэтому мне трудно быстро передвигаться. Что ж, тем лучше. Когда придётся напасть на него, он не будет этого ждать.
     - Моя спина. Я ранен.
     - Вы можете подняться?
     - Да... попробую. Помогите мне.
     Священник протянул руку. Я ухватился за неё и сильно сжав, встал на ноги.
     - Вам повезло, что я шёл по этой дороге.
     - Да, я вам очень благодарен.
     Я похлопал себя по карману. Бумажник был там, а пистолет исчез. Но его в кармане и не было. Я припомнил, как положил пистолет на сидение. Ни малейшего шанса найти его в такой темноте. Да пожалуй, я смогу и так защитить себя.
     - Куда вы ехали? - спросил священник.
     - В Линакулан.
     - О да... Приятный городок.
     Священник стоял совсем рядом и пристально разглядывая меня. Луна то исчезала, то появлялась из-за облаков. Ночь осветилась на один миг, но и этого было достаточно, что бы я сразу почувствовал страх. Впервые за долгие годы я испугался... И испугали меня глаза священника: слишком уж чёрные, слишком пронзительные, слишком неистовые для святого отца.
     Я сделал три шага в сторону, чтобы не видеть этих глаз, и они пропали в темноте.
     - Не надо бояться меня - спокойно заговорил священник. - Я не сделаю вам нечего дурного. Я помогу вам.
     Он казался искренним. Я немного расслабился, попытался разобраться в ощущениях. Чувство опасности все ещё было, но уже не такое острое. Постепенно ко мне возвращалась моя уверенность.
     "Надо смываться отсюда, - думал я. - Мы, по крайней мере, на половине дороги к Линакулан. Остаётся идти пешком, раз здесь уж нет другого транспорта".
     - Линакулан отсюда ближе всего? - спросил я.
     - Да.
     - Вы идете туда?
     - Нет.
     - У вас здесь где-то поблизости церковь? - во мне проснулась слабая надежда.
     - Нет. Но я часто хожу по этой дороге.
     - Ради всего святого, зачем же ходить по этой ужасной дороге?
     - Вы сами ответили на вопрос: ради всего святого.
     Я совершенно успокоился. Священник оказался безобидным. Добрым, безобидным, хотя и тронутым.
     - Ну, - начал я развязно, - я пошёл. Мне ещё далеко. Пока.
    Мне показалось, что взгляд священника смягчился. Тот тут же ответил:
    - Я буду сопровождать вас в пути.
    - Как угодно, святой отец. Меня зовут Дэн Морган. Я американец.
    - Да... Я знаю.
Несколько секунд я был в недоумении, потом во мне вновь проснулись подозрения. Судя по всему, святой отец обыскал меня, пока я лежал без сознания... Вот куда и пистолет делся.
    Поначалу мы шли молча. Луна - странный шар белого холодного света - всё-таки одолела облака и теперь искрилась на небе. Перед путниками на дорогу падали и неслись по ней узкие тени. Складки сутаны шуршали при каждом шаге священника, его сандалии шлепали в серой пыли.
    Я попытался завязать разговор:
    - А как далеко до Линакулана?
    - Далеко.
   Я в недоумении повернулся к нему:
    - Думаю, здесь не больше пятидесяти километров.
    - Огни Линакулана откроются через пятьдесят четыре километра от места вашей аварии.
    В любом случае это знать полезно. Если повезёт, я доберусь туда завтра к вечеру. А достать машину - это уж детская забава. Я ускорил шаги. Священник шёл по-прежнему размеренно.
     В это время луну закрыла вершина холма, и тени исчезли. Их окружила тьма такая осязаемая, горячая, беспокоющая, почти пугающая, словно на дне могилы. Я бросил взгляд на часы. Они показывали восемнадцать минут девятого - видимо, разбились во время аварии. Я не знал, сколько пролежал без сознания, но шли они не менее двух часов, и, должно быть, близилась полночь.
     Путники тяжело ступали по безлюдной дороге - два чёрных силуэта, почти тени. Поднявшись на возвышенность, они вновь окунулись в лучи лунного света. Я почувствовал себя я гораздо свободнее: очень уж плотной была эта темнота. Мне казалась, что за границей лунного света таится нечто... сверхъестественное.
     Они начали спуск, и снова нас окутала темнота.
     - Что же, в этой забытой Богом стране нет ни единого огонька? - все моё раздражение выплеснулось.
    Священник не ответил. Я повторил вопрос, и в моём голосе послышались сдерживаемая угроза.
    Ответа вновь не последовало. Пожав плечами, я подумал: "Чёрт с тобой, проклятый католик. Потом я с тобой разберусь."
    Дорога привела их к подножию очередного холма. Ночь, способная вызвать удушающие приступы клаустрофобии, сомкнулась над нами, накатилась всей тяжестью незримых угроз.
    Они долго ещё брели по впадине, прежде чем достигли вершины следующего холма, но свет луны не встретил их там - её мерцание с трудом пробивалась сквозь облака, низко нависшие над горизонтом. Но и этого мерцания было достаточно, чтобы различить разветвление дороги.
     - Ну и какая из этих дорог ведёт в Линакулан? - спросил я.
     Священник остановился. Его чёрные зрачки стали такими огромными, что белки глаз совершенно исчезли. Он развёл руки, чтобы расправить сутану и стал похож на дьявольского богомола, готового сожрать свою жертву. Даже в полутьме он отбрасывал тень, чёрную вытянутую тень, напоминающую крест.
     Желание убить его, разделаться с ним постепенно овладевали мной.
      - Отвечай! - прорычал я, - в какой стороне Линакулан?
     - Человек, вера твоя не крепка...
     Мой голос задрожал от ярости:
     - Послушай, проклятый святоша. Не хочешь мне отвечать? Не хочешь даже рта раскрыть? При чём тут, к чёрту, вера? Скажи мне только, как далеко отсюда Линакулан? Это всё, что я прошу. И нечего здесь славословить и проповедовать. Ясно?
     - У вас впереди ещё долгий путь...
     Его голос замер. В поведении священника я уловил какую-то перемену, а через мгновение до меня донесся отдалённый перестук копыт.
     Луна, словно нарочно, в последний раз пробилась сквозь облака. Поначалу я различил только тень, но когда конь приблизился, я увидел его отчётливо. Его грива, его хвост струились, словно чёрная хоругвь. Это было великолепное животное, крупнее всех, что я встречал. Чёрное, как ночь, неистовое, как ярость.
     Но отчего у меня действительно перехватило дыхание, так это от девушки. Она сидела верхом, будто слившись с конём. Лунный свет очерчивал её фигуру в белых одеждах: сапожки, галифе, облегающая блузка с длинными рукавами, испанское сомбреро. Её волосы, напротив, были чёрными и ниспадали на грудь, точно нежное облако цвета эбена.
     Она резко натянула повод и остановила коня перед путниками. Конь взвился на дыбы. Я попятился, а священник даже не сдвинулся с места.
     - Ну, отец мой, - заговорила она, постукивая хлыстом по сапожкам, - я вижу, вы приютили под своим крылом очередного несчастного, - она произнесла слово "несчастный" с особым выражением. Я не знал, сердится мне или удивляться. И слушал, наблюдая, что происходило между ними. Может быть, всё это было подстроено, часть западни? Но сейчас меня это не волновало - я не видел прямой угрозы и с удовольствием разглядывал горделивую фигуру девушки.
    Наконец она почувствовала мой изучающий взгляд и посмотрела в ответ так же дерзко, откинула голову и рассмеялась.
    - Вы попали в нехорошие руки, мой незнакомый друг, - она презрительно кивнула головой в сторону священника. - Этого человека я зову "невезением". Каждый раз, как он здесь проходит, на дороге происходит авария. У вас ведь были этой ночью маленькие неприятности, не так ли?
    Я кивнул и бросил на священника косой взгляд. Тот осуждающе глядел на девушку. Это заставило её засмеяться вновь.
    - Поубавь свой гнев, старик. Меня ты не испугаешь. Уматывай! Я посмотрю, с кем наш друг-американец пойдёт дальше.
    - Не ходите с ней. Она плохая, Зло во плоти, - заговорил священник, протягивая мне руку.
    Трижды он сотворил в воздухе крестное знамение. Я не раздумывал ни минуты. Священник сказал, что она "воплощенное зло". Что ж, для меня это было лучшей рекомендацией. И потом, только ненормальный пойдёт пешком по этой проклятой дороге, когда ему предлагают лошадь и к тому же, приятную компанию. А если я правильно понял взгляды девчонки, то кое-что и ещё.
    И всё-таки я медлил. Инстинкт загнанного зверя вновь заставлял быть осмотрительным.
    Девушка нежно потрепала покрытую потом шею коня:
    - Куда вы идёте?
    - В Линакулан, - ответил я.
    - Это недалеко. Садитесь. Я подвезу вас до ранчо Миктлан. Там вам помогут, - её губы были полуоткрыты, и я чувствовал её дыхание.
     Я повернулся к священнику:
     - Спасибо за компанию, святой отец. Пока.
     Священник сделал шаг и протянул руки умоляя:
     - Оставайтесь со мной. Она плохая, уверяю вас.
     Девушка разразилась смехом:
    - Двое против одного, служитель церкви. Вы опять упустили жертву.
    Жертву? Мои глаза сузились. Так я не ошибся в этом проклятом священнике... Но всё-таки здесь было что-то не так. Внезапно я понял - что. Если святой отец был вором и убийцей, почему же он не сделал своё дело, когда я оставался без сознания.?
    Священник обернулся и посмотрел из-за плеча на заходящую луну - до полной темноты оставалось лишь пару минут. Он порылся в кармане своей сутаны и достал крестик из слоновой кости всего в несколько сантиметров.
     - Наступила ночь. Возьмите этот крест. И поверьте мне, не ходите в Миктлан. Я - ваша последняя надежда.
    Девушка закричала:
    - Уходи, оставь его, старый идиот! Властям давно пора заняться ненормальными, которые беспокоят и пугают прохожих на этой дороге, мешают им добираться до места.
    Священник не обращал на неё внимания. Он вновь стал молить меня, и голос его окреп по мере того, как красная луна скрывалась за вершиной холма.
    - Есть ещё время...
    Девушка резко дернула поводья и вонзила шпоры в лошадиные бока. Конь в ярости заржал, поднялся на дыбы, оказался между мной и священником. Глаза девушки сверкали, она улыбалась. Девушка освободила ногу из стремени:
    - Влезайте. Ставте ногу сюда и садитесь позади меня.
    Она протянута руку, чтобы помочь мне, и когда нагнулась, ворот блузки слегка при открылся. Я ухмыльнулся и взял её за руку. Через мгновение я был уже на лошади.
    - Обнимите меня и держитесь, - приказала наездница, и я охотно повиновался. Её тело было гибким и нежным, от волос исходил тонкий незнакомый аромат.
    Я опустил глаза и взглянул на священника, лицо старика было вновь в тени.
    - Прощайте, святой отец! Берегитесь фальшивых денег!
    Девушка, не дождавшись ответа, пришпорила коня, и они устремились прочь
    - Держитесь крепче! - кричала она. - Крепче!
    Они скакали во весь опор минуты две, потом она перевела коня на шаг. Теперь я вновь ощутил её тело, и желание быстро поднялось во мне. Этого со мной не было так давно... И нико-
го вокруг, чтобы это остановить. Да и девушка оказалась вольного нрава. Тишину нарушало лишь нетерпеливое дыхание, стук лошадиных копыт, скрип седла.
    Моя рука незаметно поднялась к её груди. Она не протестовала, и я стал смелее. Сквозь шёлковую блузку я ощутил её нежную кожу.
     Всё оказалось проще, чем я думал. Она остановила коня и полуобернулась ко мне:
     - Если хочешь, мы можем здесь задержаться.
     Я весь дрожал от желания и только прохрипел:
     - Ну... я, конечно, хочу.
     Она соскользнула с коня, и я тут же очутился рядом. Девушка обняла за шею, и наши губы встретились, слились в подобии дикой яростной любви. Ногти девушки вонзились мне в плечи, в то время как мои руки ласкали её. Когда я начал срывать одежды, она глухо застонала. Тела их соединились. На эту безжалостную страсть взимали лишь тусклые звёзды с неба и безразлично пасущийся рядом конь...

     Когда я проснулся, то почувствовал во всём теле усталость. Это было моим первым ощущением. Потом я понял, что всё ещё обнимаю девушку и, наконец, различил ужасающий запах гниения...
     Я открыл глаза и закричал. Невольный крик вырвался сам собой из глубины моей души: в полумраке предрассветного часа я увидел, что сжимаю в объятьях начавший разлагаться женский труп. Кожа сползала с него лоскутами, словно с гниющего куска мяса, в оскаленном рту торчали чёрные зубы, глазницы были пусты.
     Я охнул и одним прыжком вскочил на ноги. Моё сердце билось так сильно, как будто было готово выскочить из груди. Я дышал, как испуганное животное, и дико озирался по сторонам. Казалось, отовсюду меня преследовали видения
     - Я... я.. я... - задыхаясь, я мог это только и выговорить. И бросился бежать по дороге, два раза упал, больно ободрал себе руки и ноги о твёрдую землю.
    - Я... я...
    Потом уже у меня вырвались слова, которые казались мне такими важными:
    - На помощь! Кто-нибудь, на помощь!
    Позади себя я услышал конские копыта. Девушка! Она жива. Она... цела! Она улыбнулась ободряюще:
    - И куда это ты собрался? - спросила девушка, а потом с ухмылкой прибавила: - И где же твоя одежда?
    - Я... я... - язык совсем меня не слушался.
    - Пошли! - сказала она.
    Я помотал головой. Не мог собраться с мыслями, но одно знал точно: с девушкой я больше никуда не пойду.
    - Пошли! - на этот раз её слова прозвучали как приказ. Моя нагота и моё испуганное бормотание её не удивили.
    Я хотел повернуться и убежать, но тело не повиновалось мне. Вместо этого, как лунатик, я полез на коня.
    - Ну вот, так то лучше, - сказала девушка спокойно. - Конечно, ты можешь одеться, но это не так уж важно, - она бросила взгляд на восток. - Ночь кончается. Нужно спешить. Я хочу тебе кое-что показать, прежде чем мы поедем на ранчо Миктлан.
    Она ударила хлыстом коня, и тот понесся вдогонку за уходящей ночью.
     Небо над ними начинало светлеть по мере того, как заря поднималась над мексиканской равниной. В отблесках зарождающегося дня я увидел знакомый дорожный указатель. И потом в стороне от дороги, в овраге - свою машину. Конь спустился прямо по склону и подошёл к ней.
    Отвратительные грифы с красными шеями закричали и забили крыльями при их приближении. Они дрались над чем-то, что показалось мне белыми верёвками, свешивающимися из окна машины. Один улетел... Другие презрительно и бесстрашно отскочили лишь на несколько шагов.
     - Но... что они там делают? - спросил я. - В машине ведь кроме меня никого не было...
     - Я почувствовал, как тело девушки содрогнулось от беззвучного смеха. Она что-то показала мне пальцем. Прищурившись, я различил человеческую фигуру, нанизанную на рулевую колонку.
     Леденящий ужас, приступ которого я испытал так недавно, вновь накатил на меня. Тело было знакомо... слишком знакомо. Я вскрикнул, когда девушка заставила коня подойти поближе. Как обычно, грифы прежде всего выклевали глаза. Внутренности погибшего свисали из окна, и из-за них-то и дрались птицы.
     Я рассмотрел одежду. Мёртвый был одет точно как я, и те же часы на браслете. Ужасный кошмар. Вставай, проснись, уговаривал я себя. Но кошмар не рассеивался, более реальный, чем сама жизнь. Погибший был Морган - на этот счёт не оставалось никаких сомнений. Я зашатался, моё сознание помутилось, и, не владея собой, я закричал, как безумный.
      В ответ закричала девушка и хлестнула коня. Он взлетел по склону. Там, на дороге, стоял священник.
      - На помощь, святой отец! На помощь, ради Бога!
      Я путался в словах, слюна медленно сочилась из уголков моих губ.  
      - Вы сделали свой выбор. Я скорблю о вас, - заговорил священник.
      - Но я не знал, что такое Миктлан.
      - Миктлан известно под разными именами - Дьявол, Сатана, Люцифер, Мефистофель. Имя, присвоенное Злу, несущественно, но его проповедники повсюду. Вы обнимали Зло, вы сделали свой последний земной выбор. Теперь я в не силах вам помочь. Прощайте!..
      И я услышал смех девушки, пронзительный, безумный, довольный. Она снова ударила коня хлыстом, шпоры до крови вонзились в лошадиные бока. Конь выскочил на дорогу и поскакал навстречу ночи. Я снова отчётливо почувствовал смрад: тело девушки стало распадаться на ветру.
      Она обернулась... медленно на этот раз, и я услышал ужасный шёпот оскаленого черепа:
       - Ты мой... мой навсегда!..
      Я отвернулся, не в силах выдержать это видение и снова громко позвал священника. Далеко позади, как бы в другом мире, я увидел одинокую фигуру святого отца. Тот с трудом шёл по гребню холма навстречу восходящему солнцу, навстречу новому дню...

       Весь в слезах, я осознал безысходность своего положения...

...Они уже достигли границы ночи, и давящая тьма была готова их поглотить...

С уважением к Адобу Джеймсу

Alex Ganev