Глава девятая
Было невероятно холодно — только поэтому Пшемко и заставил себя выбраться из палатки утром, хуже-то всё равно уже не станет.
Поясница ныла от постоянного сна на твёрдом. Пшемко с хрустом потянулся. Он с отчаянием подумал, что единственное, чего бы ему сейчас хотелось, так это оказаться в настоящем доме — тёплом, с мягкой постелью...
«И ведь ничего проще не станет, как доберёмся, — уныло подумал он. — Дом ещё строить надо, с материалами помогут, если повезёт, так ведь всё равно сколько времени займёт... Вряд ли у них там заготовлены дома для беженцев. И строить дом — это ведь не бесплатно, и есть что-то надо, а значит, ещё и работу искать, а что у них там с местами...»
Окончательно испортив себе настроение, он подошёл к костру и с изумлением обнаружил там Ференца, вроде как не остававшегося в дозоре сегодня.
— А ты чего тут делаешь? — спросил Пшемко, слова сами сорвались с языка. — Тебя что, Степан обидел?
Ференц удивлённо взглянул на него и замотал головой.
— Ну ладно, — протянул Пшемко. — А то я уж подумал...
Ференц похлопал ладонью сначала по лежащей у него на коленях тетради, а потом по сумке-аптечке, где всё ещё зачем-то носил, несмотря на ворчание Гаспара, собранную траву, и чуть улыбнулся.
Пшемко покивал ему и побрёл помогать Ольге с завтраком. Лагерь потихоньку просыпался, из палатки, зевая, вылез Степан, Паулис подошёл к костру и протянул к огню руки, пытаясь согреться, сгибая и разгибая занемевшие от холода пальцы.
— Если так и дальше пойдёт, мы тут замёрзнем, — хрипловато со сна проворчал он.
— Не нагнетай, — зевнул Степан. — Сначала всегда морозно, потом отступает. По-настоящему ещё когда ударит, два месяца пройдёт.
Паулис ничего не ответил, видно, не желал ругаться с другом.
Пшемко сунул брату в руки миску с кашей, прежде чем плюхнуться рядом.
— Одежда тёплая у нас теперь есть, и много. Горючее тоже из Мелинки забрали, без огня не останемся — успокоил их Леонас. — Половина пути уже за спиной.
«Половина, — с содроганием подумал Пшемко и передёрнул плечами. — Значит, мы сейчас в самом сердце степи, что ли?»
Пока остальные собирали остатки вещей, он от скуки принялся рисовать карту на золе погасшего костерка. Берег моря — это значит, если пойти вдоль, можно дойти до границы, а уж там... Тут Пшемко задумался: не закрыта ли граница? Газет в дороге они не получали. В политике и этом... праве?.. Пшемко никогда не был силён. Вилонская федерация вроде как была целым государством, можно ли закрыть границу только с одной её частью?.. А между разными частями?..
Объединить Вилонь, Люднов край, Стра́ну и Реджишег в одно государство всегда казалось Пшемко отличной идеей, он не понимал ворчунов, вещающих про искалеченные обычаи и традиции, но и не задумывался, как такое огромное образование должно работать. О процессе объединения ему рассказывали в школе, мол, Вилонь предложила трём соседним странам основать федерацию — Вилонскую, по имени идейного лидера, хотя Пшемко всегда казалось, что у других претендентов названия были не больно-то подходящими. Мол, языки всё равно родственные, так близко, что приезжие вечно путаются, народ мотается туда-сюда, а деление настолько условное, что почти у всех жителей любой из стран есть родственники минимум в одной другой.
Выделялся немного Реджишег, всегда стоявший особняком, но тут сделал своё дело Пишт, занимавший большую часть территории страны. Тут население было совсем уж смешанным, а огромные территории обустроены и разработаны были мало, вечно не хватало средств. Железную дорогу-то проложили уже после объединения.
Их с братом в детстве вечно доставали, мол, какие ж вы братья, если у вас такие имена — одно вилонское, другое людновское, а живёте и вовсе — в Реджишеге. А назвали-то обоих в честь дедов, просто и мать, и отец приехали в Залаверец на работу, народ со всех четырёх стран стекался, когда в городе у самого края Пишта началось активное строительство.
Сейчас, если задуматься, в отряде-то было восемь человек, а имена всё равно разномастные. Степан вроде почти с границы, Ольга и вовсе — из самой Стра́ны... Тут Пшемко понял, что углубляется совсем уж далеко, так и правда до политики докопаться можно, и оборвал себя.
Когда они двинулись в путь, согреться стало проще. Пшемко то и дело потягивался — под тяжёлым рюкзаком всё ещё ныла спина.
Под розовато-белым солнцем иней постепенно таял. Пшемко с удовольствием прислушивался к шороху и хрусту мёрзлой травы под ногами. Самое сердце Пишта — думал он, и от этого все чувства будто бы обострялись сразу.
Разведчиков далеко не отпустили — Гаспар всё ворчал, что глаз да глаз нужен, убьются ведь одни в степи, и никаких ведьм не нужно, и неодобрительно косился на Ференца при этом. Болтал про какие-то старые легенды, и Пшемко прислушивался с интересом, скрашивая скуку, но никак не понимал, почему Леонас старика слушается. Спорить, впрочем, не стал. В конце концов, это им с Паулисом приходилось шататься впереди, слушая обрывки разговоров.
— Что-то ты давно ничего нам на эрху не играл, — припомнил он вместо этого Степану.
— Так не до того было, — пожал плечами тот. — А попросите — так и сыграю, не разучился.
— Попросим — пригрозил ему Пшемко. — Не ты петь будешь, так я, — настроение у него плохим долго не держалось.
— Не шуми, — шикнула на него Ольга, но в глазах у неё плясали весёлые искорки.
— Хочу тёплый, тёплый дом, — не слишком громко, но внятно начал напевать Пшемко. — И можно даже не большой, но только чтобы тёплый. Собаку и кошку, нет, лучше сразу двух кошек. Мягкую кровать с настоящей периной, подушками и одеялом...
Рядом радостно рассмеялся Степан, Ольга хмыкнула, хихикнула Марика и, кажется, даже Ференц улыбнулся. На Гаспара Пшемко особо не рассчитывал.
Оборвать пение его заставили вернувшиеся разведчики. Только Пшемко прикусил язык, как Леонас едва заметно улыбнулся ему:
— Может, сбудется скорее, чем ты ожидал. Впереди деревня, и там, похоже, кипит жизнь.
Ольга чуть нахмурилась — Пшемко тоже помнил, что они с самого начала уговорились обходить населённые пункты, так шанс привлечь к себе внимание будет меньше. Но, честно говоря, все они сейчас были так вымотаны, что, может, можно было бы сделать одно исключение?..
Смотрели почему-то все на Гаспара, будто бы ему решать.
— Околонь, что ли? — прикинул тот. — Ну да, похоже, она, родимая... Знакомых у меня там нет, но что бы и не заглянуть? Беды большой не будет, — и покосился на Марику. Девочка виду не подавала, помогала Ольге, собирала вещи, разбирала вместе с Ференцем целебные травы, но все понимали, что ей тяжелее, чем им.
— Тогда на ночлег остановимся уже там, — постановил Леонас.
Будто крылья им к ногам прирастил, честное слово.
Правда, до поры, потому что почти убежавшего уже вперёд Пшемко поймал за плечо не кто-нибудь, а Ференц, и так отчаянно замотал головой, что не остановиться не вышло. Пришлось ждать остальных.
— Что за паника? — дружелюбно осведомился Пшемко, но Ференц не ответил, только смотрел куда-то вперёд, нахмурившись. Почти со страхом. — Помедленнее идти?
Ференц вцепился в его руку почти до боли и замер на месте.
— Что случилось, Вётлышка? — спросил подошедший Степан.
— Что-то дыма от труб нет, — проворчал Гаспар, недоверчиво глядя вперёд и хмурясь. — Что они там, спят все, что ли? Дурость какая-то.
Пшемко показалось, что что-то внутри оборвалось. Смутная тревога — он не смог бы это описать, но уже точно знал, что не будет у них отдыха, придётся снова идти через поседевшую холодную степь, и хорошо, если деревенька не несёт в себе новой угрозы. Он поёжился и потёр виски.
Всё ещё болела спина.
Ференц кусал губы, но за блокнотом не тянулся — значит, предупреждать ему было не о чем. Просто испугался, но чего?
Пшемко, не дожидаясь остальных, медленно пошёл вперёд.
Сначала он увидел коз. Удивился: где же пастух? Что тут все, настолько обезумели? Может, Леонас что-то напутал? Не похоже, чтобы в деревне был хоть кто-нибудь живой.
В животе неприятно потянуло. Пшемко медленно, не делая резких движений, вытянул из-за плеча заряженную винтовку и снял её с предохранителя. Он аккуратно подошёл ближе к животным и остановился. Под ногами похрустывала мёрзлая рыжая трава, похожая на ржавчину. Рассыпчатая и жёсткая.
Козы тоже были рыжевато-коричневыми, и как только местные не теряли их в степи. Одна из них устроилась на нижней ветке дерева, жевала что-то — Пшемко подумал было, что кору...
— Вот же, — ошарашенно пробормотал как-то незаметно подошедший Степан, а потом грязно выругался и тяжело уронил руку Пшемко на плечо. — Давай-ка не будем туда соваться, а? Не замечают нас, и ладно.
Пшемко хотел было возразить — одна из коз смотрела на них в упор, глаза у неё были будто стеклянные пуговицы, зелёные озёра вокруг крестообразных зрачков, — но потом заметил и сам.
Это была не кора. Козы доедали останки собаки, видать, пастушьего же пса. Большая часть туши была разбросана по земле, части свисали с веток... Козы смотрели, не мигая, а их зубы перемалывали, перетирали остатки плоти. В воздухе тянуло тяжёлым, душным металлическим запахом. Одна из коз издала блеющий звук — обнажились острые клыки, несоразмерные, прорвавшие дёсны и губы сбоку.
На негнущихся ногах Пшемко отступил назад, туда, где ждали остальные. Ференц сосредоточенно выцарапывал что-то в своём блокноте.
— Не трать бумагу, Вётлышка, — попросил Степан, голос его сразу стал как-то мягче. — И так всё ясно. Не стоит нам туда идти.
Ференц посмотрел на него, склонив голову к плечу, и медленно кивнул. Закрыл блокнот, убрал в сумку.
Пшемко представил, как козы последовали бы за ними — сколько их там было, штуки четыре? У них были острые рога, витые, назад отогнутые, с какой силой они могли бы ударить, если бы захотели убить?.. Перед глазами стояла картина: козы, медленно пережёвывающие волокна сырой плоти, кровь на бородках, тоже ржавая, почти незаметная с первого взгляда. Он не стал думать, что случилось с пастухом. Он не стал, не стал, гнал эти мысли, как мог.
— Пойдёмте, — устало произнёс Леонас. — Мы и так подошли слишком близко, не стоит тут задерживаться.
Несогласных не нашлось. Марика крепко вцепилась в руку Пшемко. Тот приобнял её на ходу, прижимая к себе.
— Не боись, Марыська! — подмигнул он. — Выберемся!
Марика не ответила — вздохнула тяжело, отошла в сторону и тонкими пальцами сжала лямки рюкзака за спиной.
— Их не было, когда мы проходили в прошлый раз, — принялся быстро объяснять Паулис словно бы извиняющимся тоном. — До деревни тогда дошли спокойно, и людей там видели. Так обрадовались, что на трубы и внимания-то не обратили... — его голос звучал виновато, и Пшемко дружески боднул брата в плечо. И почти сразу пожалел об этом — тяжёлый рюкзак не позволил выпрямиться так просто. Он не успел остановиться, на середине шага врезался в Ольгу. Женщина покачнулась, но удержалась, и его удержала за плечо.
— Только этого не хватало, — мгновенно осипшим голосом произнёс Паулис. Пшемко поднял голову и оцепенел.
Козы за ними, может, и не пошли. То ли сыты были, то ли ещё что, но не бросились, и ладно, хотя забывать о них Пшемко всё равно бы не стал.
— Здрасьте, вот это приветствие, — пробормотал он себе под нос.
Вся деревня вышла их встретить. Люди стояли — кто в чём, будто бы и не оделись со сна, у кого одежда драная, у кого прямо под ней проступали раны... Все как один были грязными, но стояли неестественно ровно и тихо. Молча смотрели, и, Пшемко пришлось прищуриться-приглядеться, глаза у всех были равномерно изумрудные, яркие, что твои огни-свечники.
Это было похоже на какую-то странную игру, что ли: чем дольше вглядываешься, тем больше замечаешь, хочешь не хочешь. Грязные чёрные ногти, ободранные пальцы в кровь, чем-то заляпанные губы, подбородки да бороды... Пшемко предпочёл бы не вглядываться, да только взгляд отвести не получалось. Маленькая девочка, Марикина, наверное, ровесница, стояла прямо и ровно, как статуя, руки у неё не было по локоть, а она стояла и не замечала ничего, и кровь была тёмная и свернувшаяся. А в огромной ране на груди у мужика, стоявшего в первых рядах, что-то копошилось, и голое мясо было неприятного такого цвета, почти на контрасте с воспалённой алой кожей.
Они глядели неотрывно, не мигая, одинаковыми зелёными глазами, осмысленными всё ещё, но как-то не по-человечески, Пшемко силился уловить в них что-то и не мог.
— Не смотри, — шепнула Ольга — Марике, конечно, а, может, и не только ей. И наваждение спало.
Пшемко сглотнул, отвернулся, подёргал за руку Леонаса:
— Пошли, командир? Не бросаются ж вроде. Может, просто не хотят, чтоб мы туда заходили, а?
— Ну тогда я с ними согласен! — нервно рассмеялся Степан.
Леонас медленно кивнул, взял в руки дробовик, снял с предохранителя. Остальные последовали его примеру — Пшемко только нервно побарабанил пальцами по стволу. Он остался замыкающим, шёл полубоком, чтобы видеть, не двинется ли кто за ними. Но люди оставались на своих местах, так и стояли, и совсем не мёрзли в лёгкой одежде на леденящем ветру.
И Пшемко подумал, что ему теперь и вовсе не надо приглядываться, и дай то небо — забыть эти сверкающие зелёные глаза на лицах живых мертвецов.
— До свидания, Околонка, — тихо произнёс Гаспар, когда деревня почти скрылась на горизонте. Повернулся к ней лицом и долго смотрел. Кажется, плакал, но Пшемко не стал его смущать, отошёл чуть дальше и уже оттуда позвал:
— Пойдём, дед, чего стоять-то, — и увидел, что толпа разошлась, будто бы по своим делам. Стало любопытно: занимаются же они чем-то, пока мимо никто не ходит? Вряд ли у них тут часто гости? Но любопытство подавил в зародыше, не хватало ещё возвращаться в зловещую деревушку.
Жалобно и протяжно завыла собака, заставив их вздрогнуть. Вой оборвался на высокой ноте, и Пшемко отвернулся, стараясь не думать о том, что там происходило. Сердце разрывалось от боли в груди.
«Было бы лучше всего перестрелять их всех, — неожиданно подумал он. — В них ведь ничего человеческого, они всё равно что мёртвые, как тот волк, как все эти звери, перекорёженные, как мы видели. И это выжигателей звали чудовищами, это Отряды обвиняли в бесчеловечности, говорили, они людей сжигают, ну так они просто не видели этого, не знали, что ведьмы могут — так».
Он не злился, только отчаяние подступило и осталось в горле жёстким комком, и глаза немного щипало.
Настроение и у остальных было подавленное. Степан перекинул винтовку Пшемко, не слушая возражений, и на ходу затренькал на эрху какую-то простенькую мелодию. Одинокие ноты далеко и печально разносились по замерзающей степи. В конце концов, Степан стушевался, сдался и повесил инструмент обратно за плечо. Ференц успокаивающе коснулся его руки.
На привал остановились нескоро, из-за спины будто бы тянуло чем-то нехорошим и зловещим, и, может, правда на мёрзлой коричневатой траве то и дело мелькали изумрудные искры, а может, Пшемко всё ещё виделись те страшные пустые глаза. Свет горящий в заброшенном доме.
— Значит, придерживаемся прежнего плана, — подал голос Леонас. — Никаких населённых пунктов, от других людей держимся подальше, от дорог тоже.
Пока они ставили палатки, пошёл мокрый липкий снег, большие хлопья, застилавшие взгляд. Пшемко смотрел в них долго-долго, пока не заболели глаза. Есть не хотелось, к горлу подступала дурацкая тошнота.
Он так и уснул, не поужинав, свернувшись клубком, и запомнил только, как брат пытался растолкать его и уговорить поесть.
— Не сейчас, — пробормотал Пшемко себе под нос. — Не могу, они смотрят...
Паулис не спросил, кто смотрит на него из сумрачного тяжёлого сна. Только вздохнул и погладил по голове, сев рядом. Пшемко уснул снова — и чувствовал тёплую ладонь Паулиса да слышал шорох снега по скошенной крыше палатки.