8. Кроме тебя
Майское теплое солнце давно закатилось за горизонт, на Москву опустились сумерки, плавно перешедшие в приближение ночи.
Поток машин на дорогах снизился, зажглись фонари, но воздух оставался теплым, почти южным.
Разговор с Бергичем, как и стоило ожидать, затянулся.
Есения не знала, сколько точно они разговаривали, но за это время Женя пытался дозвониться до нее шесть раз — примерно один раз в двадцать минут. Итого, два часа выходит?
— Все в порядке, Жень, я же тебе объясняла — встретила знакомую, заболтались. Скоро приеду.
Стеклова шумно выдохнула, не испытывая ни намека на стыд из-за того, что так бесцеремонно врала мужу весь вечер. Ее взгляд был прикован к красно-белой пачке Мальборо в руках Вадима Михайловича.
— А почему тогда трубку не сразу взяла? Я волнуюсь, Есень. Голос у тебя странный.
— Не слышала. Через час буду дома, пока.
— Какая забота, — вдруг произнес Бергич, выпуская клуб дыма.
— Или излишний контроль. Дайте мне тоже.
— Ты же бросила, — мужчина протянул Стекловой сигарету.
Кажется, он ожидал от Есени подобную просьбу и нахмурился скорее для виду.
— Какая уже разница.
Сильное головокружение от первой затяжки на пару секунд выбило девушку из реальности, но отчего-то ей показалось, что стало немного легче, и в груди уже не так сильно сжато.
— Так это правда он? — прокашлявшись, охрипшим голосом спросила Стеклова.
— Есть еще варианты?
— Ну, не знаю. Брат-близнец. Галлюцинации. Я же и раньше его видела, чем этот раз отличается?
— Судя по бамперу, ДТП действительно было. А еще у тебя бумаги лежат в салоне, забыла? Сама говоришь, имя его видела.
— Совпадение.
— Есеня, — вздохнул Бергич, вполоборота повернувшись к девушке, — это он. Машину я сам ему отдал, для работы.
Мужчина задумался на секунду, словно засомневавшись в своих словах, но потом резко отмахнулся:
— Да и галлюцинаций быть у тебя не может!
— Это еще почему?
— Ты ж таблетки мои пьешь.
— Простите?
Стеклова слишком резко затормозила на светофоре — машину тряхнуло.
Влюблённая пара, которая в этот момент шла мимо по тротуару, остановилась, с беспокойством посмотрев на водителя — брюнетка за рулем кроссовера, кажется, была не в себе. Взгляд её карих глаз граничил с безумием.
Она вцепилась руками в руль, пока горел красный, и нервно покусывала нижнюю губу.
Наверное, стоило узнать, все ли у неё в порядке, но вот загорелся зеленый, и автомобиль со странной незнакомкой быстро умчался вперёд.
Бергич молча смотрел на Есеню, совсем забыв про тлеющую сигарету в руке. Он не моргал. Кажется, даже дышать перестал.
— Вадим Михайлович, какие таблетки? — с нажимом спросила Стеклова.
Пепел от сигареты упал на её колени и едва не прожег серую ткань брючных штанов.
Бергич ожил, быстро смахнул пепел, затем аккуратно забрал сигарету из рук девушки и, бросив её не землю, затушил ногой. Затем сделал последнюю затяжку и проделал то же самое со своей сигаретой.
— Вот всегда догадывался, что в твоей семье чертовщина какая-то творится. Ладно мажор этот, Женя. Но Андрей-то куда смотрел, когда замуж тебя выдавал. Тоже наверное поверил в сказку «я желаю для неё лучшей жизни».
— Вы выписали таблетки без моего ведома, — кивнула Есения, закипая от злости, — и заставили Женю тайно мне их подмешивать.
— Чушь-то не неси! — повысил голос Бергич, — мы в детективном сериале что ли?
— Тогда как все было?
Мужчина шумно выдохнул:
— Незадолго до вашей свадьбы ко мне Андрей приехал. Сказал, что он готов на все, лишь бы держать твое состояние под контролем. Твое и ребенка. Ну, я и согласился помочь. Помню, как безответственно к беременности подошла, как в себя прийти не могла после смерти Родиона. Решил, что так будет лучше. В общем, на терапию я посоветовал тебя отправить. Врача они уже сами искали, тут я не при делах. После родов настоял на препаратах. Тем более ты грудью не кормила, я смог выписать самые эффективные. Андрей убедил меня, что ты согласишься их принимать, что с психологом это обсуждала. Я даже разговаривал с ним, вроде, толковый мужик. Сказал, что у него все под контролем, что ухудшений не наблюдается. Ну, я дальше и не вмешивался, знал, что ты встречи со мной избегать будешь. Из-за того, что произошло.
— Значит, папа с Женей решили объединиться, — прошептала Стеклова, злобно ухмыльнувшись, — и чем это хуже сериала?
— Есеня, ты мне как дочь. Мне не все равно, что с тобой происходит. Знаю, что мой поступок ты не поймешь, но на тот момент это было наилучшим решением.
— Да что вы, Вадим Михайлович. Вы здесь вовсе ни при чем, — девушка перевела взгляд на врача, — а вот про Меглина стоило рассказать.
— Это как, интересно? Позвонить тебе, глубоко беременной и замужней, и дать надежду на то, в чем даже я до сих пор сомневаюсь?
— Я бы замуж выходить не стала, — кажется, впервые Есения вслух заявила о своих взглядах на этот сомнительный брак с Осмысловским.
— Ответственность за свои поступки на меня не перекладывай, — нахмурился Бергич, — это даже хорошо, что жизнь новую начала.
— Но я ведь не люблю его.
Их взгляды вдруг встретились, и каждый в этот момент подыскивал нужные слова.
— Знаешь, — первым все-таки начал Вадим Михайлович, — лучше так, чем одной. Тем более с ребенком. Меглин, он... Не жизнь с ним будет. Не семья это.
— Спасибо за честность.
Повисло молчание, прерываемое лаем собаки где-то неподалеку, и тихими голосами двух охранников у входа в больницу.
— Так как он... жив остался?
— Декстрокардия — сердце расположено правее, чем у обычных людей. Ты его ранила, и серьезно — шансов, что выживет, практически не было. Я не надеялся особо ни на что, тем более когда клиническая смерть наступила. Но и тут Меглин меня поразил — выбрался, да еще и на поправку пошел.
— Когда я приезжала к вам, через месяц после похорон. Вы знали, что он жив?
Бергич коротко кивнул, избегая настойчивого взгляда Есени:
— Он был не в себе. Ты же видела его перед смертью — полное отсутствие сознания. Родион погрузился в свой мир, и я не намерен был его оттуда доставать. Лишь поддерживал состояние, которое должно было закончится смертью. Слишком большой букет болезней в одном человеке. Примерно через год, постепенно снижая дозу препаратов, я заметил, что он приходит в себя. Такого чуда в моей практике ещё не было. Он снова победил болезнь.
Мужчина достал последнюю сигарету из пачки и нервно закурил.
— Но он ничего не помнит.
— Это нормально. Его психика вытеснила воспоминания о психической травме.
— Вся его жизнь — психическая травма.
— Кроме тебя.
Есения посмотрела на врача, не скрывая ту боль, которую доставляли ей подобные слова.
— Если бы в нашем мире его ничего не держало, он бы не вернулся. Лежал бы сейчас в своей палате и вёл беседы сам с собой, накаченный таблетками.
— Мне кажется, вы романтизируете. Если это так, могли бы сообщить, что я облажалась. В таком случае, он бы быстрее в себя пришёл, потому что я была бы рядом.
— Нет, не мог. Твое состояние тогда тоже было на грани. И подарить тебе жизнь у койки сумасшедшего, не давая при этом никаких гарантий, что он выживет — худшее, что я мог тогда сделать.
— Он вспомнит когда-нибудь?
— Этого никто не знает. Но все же мы про Меглина говорим. Он умеет удивлять.
Стеклова слабо улыбнулась.
— Будете просить меня дать ему шанс на новую жизнь?
— Я не имею права ни о чем тебя просить. Взрослые люди, сами разберетесь. Тем более после того, как вы встретились. Уму непостижимо! На всю огромную Москву ты врезалась именно в него! Вот как тут не романтизировать?
Припарковавшись у собственного дома, где свет давно уже не горел, Есеня не торопилась выйти из машины.
Женю видеть не хотелось совсем. И уж тем более снова врать ему. В конце концов, он такого отношения к себе не заслуживал. Наверное.
— У меня последний вопрос, — уже перед отъездом обратилась к Бергичу Есения, — отец знал, что Меглин жив?
Вадим Михайлович промолчал, плотно сжав губы.
Значит, знал.
***
Спустя неделю Есеня сдалась: она больше не могла играть в прежнюю «счастливую» жизнь.
Женя раздражал излишним вниманием и заботой. И почему-то даже не злился на её безразличный голос, нежелание отвечать на вопросы и отсутствие близости — не только физической, но и эмоциональной.
Но продолжал улыбаться, целовать в щеку перед уходом на работу, и заказывать на дом её любимую еду, решив, что Есене просто нужно время на восстановление после той ситуации с незнакомкой на улице.
Интересно, куда именно он подмешивал таблетки?
А вообще, Женя мало чем отличался от её отца. Такой же властный, любящий все контролировать и отличный манипулятор. Не удивительно, что она сразу выделила Осмысловского из толпы однокурсников. Было в нем что-то. Что-то от наших.
Только в ситуации с отцом Есене помогал гнев, с которым она жила большую часть жизни, считая его виновным в смерти матери. Эта эмоция не позволяла отцу взять контроль над ней.
А с Женей так не вышло. Он отлично умел заслужить её благодарность. Особенно когда родилась Вера.
В дочке Стеклова все больше начинала замечать черты её отца, которые усердно избегала все это время.
Конечно, отцом считал себя Женя, ведь, как он когда-то сказал «отец — это тот, кто воспитывает, а не тот, кто этого ребенка заделал и пропал». Наверное, ему больших усилий стоило переубедить в этом даже самого себя.
Но сейчас Есеню лишь раздражало такое рвение к воспитанию Веры. Женя был слишком хорошим. Во всем. Из прожигателя жизни превратился в примерного семьянина, вот так, по щелчку.
Наверное, смерть Меглина сильно его замотивировала.
Есеня замерла у детской кроватки, где лежала Вера, и внимательно всмотрелась в её кукольные черты лица.
Родинка с правой стороны, прямо на скуле, один в один как у Есени. А вот глаза его. Не просто карие. При ярком свете они напоминали теплый оттенок медового янтаря. И взгляд такой...глубокий. Кажется, что Вера все понимала, буквально мысли её читала. Только сказать пока не могла.
— Засыпай, — ласково прошептала Есеня, нежно проведя рукой по голове дочери, — пока ты спишь, я съезжу ненадолго в одно очень важное для мамы место. Обещаю, что к вечеру буду дома и уложу тебя спать.
Когда дочка уснула, и, в ожидании няни, которую пришлось незапланированно попросить приехать, Стеклова открыла шкаф с одеждой.
Но вдруг, вместо привычного пиджака, брюк и блузки или платья — брак с Женей даже вкусы в одежде заставил изменить, ведь ему хотелось больше женственности в образе жены, Есеня остановила свой выбор на джинсах-мом и простой белой футболке. А достать старые кеды из груды туфель на высоких каблуках оказалось особым удовольствием.
Лёгкий макияж, серьги — кольца, а вот заколку для длинных локонов найти так и не удалось.
Неужели, Женя её спрятал от греха подальше?
По иронии судьбы на глаза попался чёрный карандаш, которым Стеклова ещё утром делала записи — составляла меню для Веры, на период введения в её рацион мясных блюд.
Нет, это глупость. Где её заколка?
Но вот к дому подъехал автомобиль, пришлось поторопиться, чтобы открыть няне дверь, потому карандаш в два счета нашел применение в её чёрных, густых волосах.
***
Есеня не знала, зачем едет к Бергичу.
Вот так просто, без цели. Возможно, чтобы узнать, есть ли новости от Родиона. Или просто побыть в компании человека, которому доверяла больше, чем родному отцу.
Уже на полпути к больнице салон автомобиля наполнила трель мобильного.
— Снова сбегаешь без предупреждений? — Женя даже не поздоровался, — знаешь, я уже не пытаюсь узнать, что с тобой происходит. Вижу, что ты не готова говорить со мной. Но есть еще Вера.
— А что Вера? Она с няней, все в порядке. Я вернусь уже через пару часов.
— У тебя любовник появился?
Стеклова очень хотела фыркнуть в ответ и сказать, что муж говорит глупости, но ей было совсем не до смеха.
— Да шучу я. Давно понял все, — весело продолжил Женя, — ты вкусила свободу после года декрета. Вот и ищешь возможность сбежать. Это нормально, так у многих происходит. А еще не хотела няню нанимать.
Осмысловский умел сам находить удачные объяснения ситуациям.
— Да, вынуждена признать: я устала так много находиться дома. Мне нужна встряска.
— К ужину будешь?
— Конечно.
Убрав мобильный, Есеня громко выдохнула, почувствовав облегчение.
***
Но приятное волнение от встречи с Бергичем и едва уловимая в воздухе надежда на то, чтобы узнать хоть какие-то новости о Родионе, быстро сменились на вполне ощутимую тревогу. Такую, когда сердце начинает свой учащенный бег, отдавая звоном в ушах.
Внутри психиатрической больницы что-то происходило, и крики, доносившиеся изнутри, вовсе не были обычными криками пациентов, что периодически заставляли санитаров насильно заводить их в палаты. Внутри царила паника, шум сирены, и громкие голоса довольно здравых людей в этом заведении. Ну, хотя бы один голос, который принадлежал Бергичу и настоятельно просил кого-то успокоиться и поговорить.
Есения выскочила из машины, почти бегом добравшись до входа — дверь оказалась не заперта.
Она на секунду помедлила, вдруг осознав, что собирается по собственной воле проникнуть туда, где могло быть небезопасно, да еще и количество неадекватных людей явно превышало допустимое значение.
Конечно, ей уже приходилось защищать Бергича от подражателя Ты Меня Не Поймаешь, но в тот раз у неё хотя бы был при себе пистолет и Меглин уже спешил на подмогу. Да и вообще, она уже несколько лет не жила жизнью следователя, и наверняка забыла даже элементарные приемы по самообороне.
Опрометчивое решение лезть на рожон, Есения, очень!
Окна кабинета Бергича удачно выходили во внутренний двор, и пока внутри Стекловой разжигалась борьба под названием «бей или беги», вызванная выплеском гормонов в кровь, в окне показалась спина Вадима Михайловича. Он пятился назад, пытаясь вести диалог с кем-то, кого Есеня не могла увидеть.
Где, черт возьми, охрана ходит?!
Последней каплей стал окровавленный рукав белого халата психиатра — Бергич зажимал здоровой рукой свежую рану, всем видом пытаясь сохранять спокойствие.
После увиденного Есеня уже не думала: быстро бросилась внутрь, убедив себя, что карандаш в её волосах может ещё разок помочь ей в борьбе с психом. В конце концов, не просто же так интуиция сегодня так метко на него указала?
Оказавшись в больничном коридоре, Есения увидела то, что и ожидала: пациенты Бергича, словно группа детского сада, которую незапланированно отпустили погулять, метались от стены к стене, сопровождая свои действия жуткими криками.
Санитары в этот момент пытались успокоить особо буйных, один из которых как раз бежал прямо на Стеклову, но молодой парень в медицинском синем костюме вовремя его остановил.
— Что тут произошло? — пытаясь перекричать сирену и крики, обратилась к нему девушка.
— А что еще могло произойти? Какой-то пациент вышел из себя и решил свести счеты с Бергичем за то, что его током часто бьют. Весна, обострение.
Санитар ловко достал шприц и вколол содержимое в плечо мужчины, что чуть не снес Есению с ног.
— Есть еще такой? — Стеклова указала на пустой шприц.
— Тебе зачем?
— Успокоить того, кто сейчас Бергичу угрожает.
Парень бросил быстрый взгляд на девушку, осмотрев её с головы до ног, и вдруг ухмыльнулся:
— Наши не могут к нему подойти, слишком уверенно ножом машет. А ты, значит, справишься?
— Внешний вид обманчив. К тому же я следователь, в прошлом. Не впервой психов успокаивать.
— Ну, попробуй, следователь в прошлом. Но мы минут через пять вмешаемся, можно и подождать.
— Пока вы ждете, он Бергича на куски порежет, — злобно проговорила Есения, забирая шприц.
Оказавшись у кабинета Вадима Михайловича, дверь в который оказалась открыта, Стеклова перевела дух, прижавшись спиной к стене. Затем аккуратно заглянула внутрь: незнакомец удачно стоял к двери спиной, а на теле врача новых ранений за это время не появилось.
Вдруг ей показалось, что будет куда эффективней воткнуть ему карандаш в спину, чем ждать, пока подействует содержимое шприца в ее руке.
Но Стеклова понимала, с чем связано это желание — внезапно вспыхнувшая внутри агрессия требовала выхода в виде хлеба и зрелищ. Слишком долго её запирали в подсознании, а ситуация с незнакомкой у ресторана, что спутала Есеню с её матерью, лишь запустила этот механизм.
Она даже не сразу осознала, что замерла в дверном проеме, как зачарованная глядя на плечо мужчины, что продолжал угрожать Бергичу, периодически делая замах ножом в сторону врача.
В себя её привёл обеспокоенный взгляд Вадима Михайловича, который, хоть и пытался словами отвлечь психа, но, видимо, сделал это неубедительно — Есеня уже шагнула в кабинет, но стоило ей отвлечься на колпачок шприца, от которого она, как ей показалось, быстро избавится, мужчина резко развернулся и что есть силы ударил её локтем по лицу.
В глазах потемнело, Стеклова потеряла равновесие и рухнула на пол, сообразив лишь перед этим выхватить карандаш из волос — шприц она выронила при ударе, и тот укатился в сторону порога.
— Ты что, решила, что самая умная здесь? — прошипел незнакомый парень, который оказался если не её ровесником, то не намного старше.
Он навис над девушкой, прижав холодное лезвие ножа к её шее.
— Хотела задать тебе тот же вопрос, — Стеклова направила остро заточенный карандаш прямо на сонную артерию, которая усиленно пульсировала на шее незнакомца.
— Карандашом решила меня напугать? — ухмыльнулся парень.
— Я хотя бы умею с ним обращаться.
Вдруг в голубых глазах вспыхнул интерес, и парень подозрительно прищурился, кажется, даже ослабив давление ножа на шею:
— Ты из наших что ли?
Мгновение и их странный диалог прервался резкой потерей сознания нападавшего — пациент Бергича рухнул на пол, прямо в ноги к врачу.
Чьи-то руки схватили Есеню за плечи и одним рывком вернули её в вертикальное положение, заставив сесть.
— Ранена?
Кажется, голос Меглина всегда доходил до её сознания быстрее, чем его образ. Вот и сейчас — лицо его Стеклова ещё не смогла разглядеть, пока приходила в себя, ощутив новый приступ сильной головной боли, но сомнений в том, что голос принадлежал именно Родиону у неё не было.
Есения отрицательно мотнула головой, сильно зажмурившись.
— Опять мигрень? — уже голос Бергича где-то рядом.
— Не опять, а снова, — прохрипела Стеклова, все-таки отрыв глаза: санитары в этот момент как раз уносили нападавшего, что отключился благодаря содержимому шприца, который она так глупо выронила.
Видимо, Меглин это сделал за нее. Он как раз сейчас стоял в паре шагов от Есени, уперев руки в бока, и внимательно разглядывая старую знакомую.
— Губу он всё-таки тебе разбил, подонок, — Бергич присел рядом с девушкой, поднеся к её окровавленной нижней губе кусок ваты, что сильно пахла формалином, — ты куда без оружия-то на него полезла? У меня на такие случаи помощник есть, я как раз его и ждал.
— Так ты теперь здесь работаешь? — Есения, наконец, решилась посмотреть Меглину в глаза.
— Где родился, там и пригодился, — ухмыльнулся Родион, подняв с пола карандаш.
— Вадим Михайлович, ваша рука. Давайте обработаю.
Стеклова попыталась встать, но новая волна головокружения вновь сбила её с ног — она бы обратно рухнула на пол, если бы не Меглин, который успел схватить её за локоть и усадить на диван. Затем, продолжая задумчиво крутить карандаш в руках, сел рядом с ней.
— Сам справлюсь. Меня сейчас твое состояние волнует больше. Мигрени начались после травмы головы или есть другие причины?
— После встречи с Субботником начались. А усилились... — Есеня коротко взглянула на Меглина, затем снова на врача.
Её начинало мутить, как в первый триместр беременности. Ещё этот формалин, удушливый запах которого теперь в носу стоял...
— Я понял, — кивнул Бергич, — голова часто кружится? Давление?
— Бывает. Особенно когда сплю плохо. Последнюю неделю как раз повод для этого был.
— А приехала зачем?
Стеклова пожала плечами, стараясь не замечать того, с каким интересом Меглин её сейчас разглядывал.
— Я между строк слышу, что вы обо мне говорите. Интригует, — ухмыльнулся Родион и протянул карандаш Стекловой.
Девушка потянулась за своим орудием, только сейчас уловив, как сильно дрожат её руки, ещё с момента появления у дверей больницы.
На какое-то мгновение она коснулась руки Меглина, забирая карандаш, и её тело словно пронзило током. Кислорода вдруг стало не хватать, сердцебиение увеличилось в разы, а перед глазами поплыли старые обрывки воспоминаний, которые она так настойчиво не пускала в сознание весь последний год.
— Я поеду, пожалуй. Спокойного разговора все равно не получится, — выдохнула Стеклова, быстро собрав длинные волосы в пучок и закрепила все карандашом.
Меглина этот жест, кажется, вдвойне заинтересовал — он нахмурился, затем шумно выдохнул, откинувшись на спинку дивана.
— Ты тремор свой видела? Никуда ты не поедешь, — Бергич открыл первый ящик стола и достал оттуда блистер с желтыми круглыми таблетками, — Вера с кем осталась?
— С няней, — нахмурилась Есеня, уже подозревая, что таблетки приготовили для неё.
— Звони няне, скажи, что задержишься часа на два. Тебе нужно восстановиться, и это, — Бергич указал на таблетки, — твоему организму поможет. Я бы, конечно, лучше поставил капельницу и до утра бы тебя здесь оставил, но понимаю, что не согласишься, да и Андрей мне потом весь мозг проест. Так что меньшее, что ты можешь сейчас сделать — выпить это. За руль садиться запрещено. Как и сейчас, пока у тебя пик мигрени развился.
— Удачно я к вам съездила, — выдохнула Стеклова, пряча лицо в руках.
— А ты как думала? Решила поиграть в защитницу, получай последствия. Твоя психика не была к этому готова, ты же запретила себе даже думать о прошлом. Жди всплеск воспоминаний, возможно, кошмары будут мучить, бессонница. Я дам тебе с собой снотворное.
Вадим Михайлович достал две желтые капсулы и поднес их Есене, второй рукой протягивая стакан воды:
— Хочешь, я тебе палату организую? Поспишь.
— Как-то не соскучилась по вашему санаторию, — Стеклова послушно выпила таблетки.
— Тогда иди, подыши свежим воздухом, пока мы тут весь этот бардак разгребаем. Погода хорошая. Родион, — Бергич строго посмотрел на мужчину, — под твою личную ответственность. Одну не оставлять.
Есеня сделала вид, что ей все равно, но отчего-то внутри закралась мысль, что Бергич не просто так задержал её в больнице. Понял ведь, зачем она приехала.