Ночь в старой капелле

—Bis bald, Amalia.

Улыбнувшись на прощание, я поспешил к выходу из подвала. Можно сказать, почти бежал вверх по лестнице. Удивительно, но мне, как заядлому курильщику, этот скоростной подъем не доставил проблем. Никакой одышки.
На улице светло. Солнце палит во всю. Сегодняшний эксперимент удалось провести намного раньше, что не могло не радовать. Всё-таки, даже такому неприятному человеку как я, совершенно не близки идеи ночных опытов. Те мерзости, которые мы проводим чуть ли не ежедневно, ассоциируются у меня с сатанинскими обрядами. Хоть бы никто не узнал об этом! Так не хочется, чтобы  какая-нибудь местная газетенка, к примеру “Appenzeller Nachrichten ”, начала строчить о том, что я религиозный фанатик, почитатель дьявола, безумный сектант-сатанюга, некрофил и прочую унизительную для моей личности ересь. В жизни не стану кому-либо поклоняться!

Будь моя воля, я бы вообще не участвовал бы в этих отвратных, тошнотворных опытах. В отличие от моей сумасшедшей подружки Амалии, я не получал какого-либо удовольствия от процесса, не говоря уже о финансах. Порой кажется, что я и вовсе ушел в минус - после первого эксперимента, когда убитая пулей моего пистолета девушка воскресла и попыталась задушить меня к чертям собачьим, я заработал лишь очередное нервное расстройство, которое, видимо, навсегда испоганило мои глаза.

Больше всего я, грубо говоря, охренел с реакции Амалии. На её лице не было ни капли шока или сострадания. “Труп не пригоден для воскрешения. В следующий раз найди жертву несчастного случая, к примеру, утопленника, “ - вот, что она сказала своим убийственно-холодным тоном. Scheiße, почему я ничего не ответил тогда?! Чёртов терпила!
А теперь уже всё. Назад пути нет. Подписался на откровенную ерунду - сам виноват. Теперь работай по несуществующему контракту или поплатись своей тыквой. Какая работа - такие и правила. Вот такая у нас справедливость царила в нашем любимом маленьком Аппенцелле.

А сейчас, когда я уже достаточно далеко от дома Амалии, я сбавил темп и уже спокойно направлялся к дому, неторопливо прогуливаясь по улицам Аппенцелля. Здешняя красота уже знатно приелась. Глаза уставали от яркой покраски домов, одних и тех же лиц, ежедневно проходящих по тротуарам и даже леса и горы нисколько не восхищают своими панорамными загадочными видами. Всё осторчертело. Как же хочется всё бросить и уехать в старый добрый Берлин. Несмотря на то, что я никогда там не был, меня не покидал чувство, что именно этот город был по-настоящему родным.

И вот я уже у своего дома. Калитка легко поддалась — не заперто. Видимо, моя любимейшая сестра забыла её закрыть. И вправду. Заходите кто хотите, мы—Цундаппы, самые гостеприимные люди на планете. Особенно бабуля, которая никогда не упустит шанса хорошенько ударить железным подносом нерадивого внучка… Или другого гостя Центрального Кафе, который посмел назвать ее "бабулей", а не "фройляйн". Впрочем, я вряд-ли смогу припомнить подобные случаи с кем-то, кроме меня. Как говорится, всё лучшее — детям!

Хоть через год по закону я перестаю быть ребенком, для бабушки я навсегда останусь неразумным дитей, будь мне хоть восемнадцать, хоть сорок восемь.

“А вот и я! Встречайте!” — подумал я, стоя у двери дома. Мои мысли нисколько не сочетались с моим реальным настроением. Вот кажется, что я очень рад, а потом задумываюсь и понимаю: а кто меня тут встретит? Правильно, никто. Моей сестре нет до меня дела. Я могу не возвращаться домой неделями. Она и слова мне не скажет. В общем-то, от дома только одно название.

Зашёл внутрь и, не сказав ни слова, повесил плащ на вешалку и уже собрался идти к себе в комнату, как вдруг услышал знакомый голос на кухне. У нас, оказывается, гости.

—Эллен, дорогая, рассказывай, что у тебя случилось? На тебе лица нет!

—Мария… —дрожащим голосом произнесла Эллен.

—Ах, да. Бедная, бедная Эллен! Ты ведь совсем недавно потеряла свою любимую сестру! Царство ей небесное!

Я передумал заходить на кухню. Пожалуй, останусь в коридоре. Послушаю о чём они говорят.

—Уже сегодняшней ночью мы простимся с ней.
Ночью?

—Не переживай, я уже оплатила церемонию, — сказала Мария, словно эти слова могли утешить нашу гостью.

Разумеется, это не сильно помогло. Эллен по-прежнему была на гране истерики.

—Спасибо за помощь, —всхлипнула она. —Кстати, я хотела спросить… Йозеф сейчас дома? Я могу увидеть его?

—Да, конечно! Он будет очень рад тебя видеть! Йозеф!

Scheiße.

Я тихонько попятился назад к лестнице и, приподнявшись на несколько ступеней, решил немного подождать. Нельзя же просто взять и сразу же зайти! Могли подумать, что я подслушивал, хотя так и было, и Мария наверняка догадалась. Как бы я не относился к ней, недооценивать её внимательность очень неразумно. И всё же, надеюсь, мои удаляющиеся шаги не были слышны, и меня не выдала ни одна скрипучая половица этого чертового паркета.

— Йозеф!—второй раз позвала Мария. В ее голосе были легкие нотки нетерпения. 

Нужно идти.

Я медленно спустился по лестнице и направился на кухню. Мария и Эллен сидели за столом напротив друг друга. Рядом с ними стояли чашки из нашего старого сервиза, которым в обычное время никто из нас не пользовался. Ну, конечно, сейчас ведь особый случай! Видимо, очередное чаепитие. Чай в чашке Эллен остался нетронутым.

—Йозеф, мы очень рады тебя видеть! — со слащавой улыбкой произнесла Мария после неловкого молчания. —Ты наконец-то вернулся домой!

Эллен, увлеченная содержимым своей чашки, соизволила обратить на меня внимание. Когда она подняла на меня взгляд, я мысленно отметил, как ужасно она выглядела: торчащие во все стороны рыжие кудри выглядели как старая мочалка моего покойного деда, платье грязное и неопрятное (смею предположить, что она не снимала его около пяти дней), лицо побледнело и исхудало, появились синяки под глазами. Сейчас мы были чем-то похожи внешне. Только вот мое лицо претерпело такие кардинальные изменения вовсе не из-за погибшей Керри.

—Привет, Йозеф,— поникшим голосом поздоровалась Эллен. — Спасибо, что пришёл.

Я тоже премного благодарен себе за то, что сумел заставить себя прийти к ним.

—Добрый день, — отозвался я, чувствуя, что мой голос звучит не там, где я стою. Словно это был не мой голос, а чей-то. Чужой. Потусторонний.

—Ох, а разве уже не вечер? —как бы невзначай спросила Мария, взглянув на часы.

Я рефлекторно посмотрел на правое запястье, благополучно забыв о том, что там отродясь не было наручных часов. Перевёл взгляд на стену.
Уже семь вечера.
Да уж. Я потерялся во времени.

—Вечер?! О Господи, я совсем не готова!

Внезапно Эллен вскочила со стула и убежала с кухни. Щелчок.
Уж что-что, а импульсивность всегда была её изюминкой.

—Этой ночью будут хоронить Керри, — сообщила Мария, когда убедилась, что Эллен окончательно ушла. —Ты обязан присутствовать там.

Я удивлённо вскинул брови.

—Зачем? — скептически спросил я, скрестив руки на груди.

Улыбка пропала с лица Марии. Она стала выглядеть не так дружелюбно, как до ухода Эллен.

—Твоя репутация в этом городе ниже среднего, —произнесла она с явным упреком. — Что подумают люди, если узнают, что ты не пришёл на похороны сестры своей девушки?

То же, что и всегда. Что я урод, которому на всех наплевать, кроме себя.

—Почему похороны будут ночью?—переспросил я.

Мария вновь растянула губы в ехидной улыбочке, тем самым лишь усилив мои подозрения. Теперь я уверен—она что-то знает. Я уставился на Марию, ожидая объяснений, но она молча пила чай. В этот момент дом вернулся к своему обыденному, повседневному состоянию. На кухне воцарились тишина и покой. Время замедлилось до такой степени, что глаз едва мог уловить движение секундной стрелки на часах.

Мария ничего не говорила. Допив чай, она поставила чашку на блюдце, тем самым на мгновение нарушив эту гнетущую тишину. Закончив чаепитие, Мария повернулась ко мне. Улыбка не пропала с её лица, и чем больше я разглядывал её лицо, тем более жуткой казалась мне эта улыбка.
Хоть взгляд Марии и был направлен в мою сторону, я заметил, что смотрит вовсе не на меня, а на то, что было за мной.

Я искренне не понимал, кого или что там можно увидеть. В этом огромном доме живём только мы вдвоём, да и никто не мог проникнуть внутрь, не привлекая к себе внимания. Кто-то из нас точно услышал бы звук поворота ключа в замочной скважине или как разбивается стекло в оконной раме. На худой конец — шаги постороннего человека.
Не выдержав, я резко обернулся. За моей спиной была лестница, пустая прихожая и мой плащ на вешалке. Никого не было.

Это окончательно добило моё терпение. Я повторил свой вопрос.

—Так почему?

Мария усмехнулась.

—Переоденься. На церемонии все обязаны быть в белом.
Звонко рассмеявшись, Мария встала из-за стола и упорхнула в свою комнату.

—Ты не ответила на мой вопрос! — крикнул я ей вслед.
Впрочем, в этом не было никакого смысла. Вздохнув, я покинул кухню и начал подниматься в свою комнату. Мой вопрос остался проигнорирован.

***
Одиннадцать часов вечера. Мария вышла из дома около часа назад. Я направлялся к дому Эллен. На улице заметно похолодало. Ветер неприятно щекотал лицо. Как и положено, я одет во всё белое: пиджак, рубашка, брюки, туфли, галстук. Не знаю, что удивило меня больше: то, что я чуть ли не впервые решил сделать всё как меня попросили или то, что у меня есть столько белых вещей в шкафу?
Путь был недолгим, так как мы с семьёй Эстер жили практически по соседству. А если быть точнее, то с остатками этой семьи. Если верить словам моей замечательной сестры (а верить им стоит далеко не всегда), то герр и фрау Эстер умерли чёрт знает сколько лет назад, а у осиротевших Керри и Эллен остались лишь мифические дядюшка с тётушкой, которых в нашем городе ни разу не видели за последние два года. В этом маленьком доме жили трое: Эллен, Керри и её нянька. И буквально сегодня в этом доме число жителей «официально» сократилось до двух. Почему «официально»? Потому что я знал, что Керри умерла гораздо раньше.

Я остановился около дома Эллен и постучал по калитке. Через минуту на улицу выскочила нянька. Это была конопатая старуха маленького роста, которая часто совала свой нос куда не надо. Признаюсь, меня она терпеть не может. Старая кляча никогда не упустит шанса поспорить или упрекнуть меня в чем-то.

—Ты чаго фдесь фабыл?! —заверещала она, увидев меня.

Я сделал два шага назад.

—Эллен здесь?

—Чаго?!

—Я спрашиваю, где Эллен, старая ты глухомань!

—А ну иди отфюда фукин ты фын!

Я закатил глаза.

—Бабуль, нам на похороны надо, —начал я.

Бабка, разумеется, меня перебила.

—Какие к чертям фобачьим похороны?! Ты время вибел?!

Ну здесь то ты правильно говоришь, старушенция. Мне и самому интересно, какого черта я сейчас иду на похороны вместо того, чтобы развлечься с Дороти?

Пока я думал, что ещё можно сказать, чтобы успокоить эту женщину, Эллен вышла из дома. Ну наконец-то.

—Элена, любимая! Умоляю, поговори со своей нянечкой.

Моей радости не было предела. На фоне этой бабки любой человек казался умнее и адекватнее.

—Эйен? —недоуменно спросила старуха.

—Няня, не переживай. Я поговорю с ним. Можешь идти спать.

Старая карга покосилась на нас с недоверием, но всё же отступила, оставив нас одних.
Эллен была одета в пышное белое платье, из-за чего больше была похожа на цветную капусту, нежели на убитую горем сестру, а из-за тусклого освещения уличного фонаря платье обретало желтоватый оттенок.

—Пошли, — буркнула она, тихонько отпирая калитку.
Впрочем, эта осторожность была ни к чему. Одно неверное движение, и всё — скрип ржавой дверцы слышен чуть ли не всему нашему кантону.

—А эта?—неуверенно спросил я, кивнув в сторону дома.
Эллен махнула рукой.

—Да ладно, она уже точно спит. Пойдём быстрее!

И куда нам торопиться, если надоедливая старуха "уснула" и больше не мешает нам?
А, точно.
На похороны.

***
Как быстро наступила ночь! Казалось, совсем недавно я возвращался домой с очередного визита в мрачную лабораторию…А теперь поздно—то самое "поздно", когда воздух ощущается по-другому, и ты не чувствуешь дневной духоты и пыли, оседающей везде, где только можно, когда стены огненно-оранжевых домов обретают холодные оттенки, становятся приятными для глаз, сколько бы ты на них не смотрел, когда улицы тёмные и безлюдные, и в Аппенцелле так тихо, что можно услышать только шум ветра. При всей моей ненависти к Аппенцеллю, гуляя по ночным улицам, я ощущал такой мощный прилив чувств, словно я мог любить.

Искренне любить.

Хоть мне и трудно это представить, я не могу отрицать того факта, что чувства есть, и они возвращаются ко мне на каждой такой прогулке. Ни в одних отношениях я не испытывал ничего подобного.

Мы прошли примерно три квартала. Мощеная дорога вела нас прямиком к выходу из города.

Заметив мою отстраненность, Эллен хлопнула меня по плечу.

—Ты чего? Всё в порядке? —обеспокоенно спросила она.

—Да, —отрезал я. —Всё отлично.

Меньше всего на свете я хотел говорить с ней.
С каждым шагом дома встречались нам всё реже и реже. Вскоре мы покинули город, и нас ожидал долгий путь к капелле святого Антона. Прощайте, освещенные городские улицы! Мы достаем фонари и идём сами, слоняясь в горах, словно потерянные привидения.

***
Мы шли довольно долго, но я не чувствовал усталости. За всю дорогу я не проронил ни слова, хотя обычно я настолько болтлив, что порой докучаю людям. А теперь, слушая Эллен, я осознал, каково было тем людям. Ты просто хочешь помолчать, насладиться тишиной, а тебя достают идиотскими, бессмысленными разговорами, которые только отнимают у тебя силы и вдохновение.

—Я так рада, что мне наконец-то удалось тебя поймать! За это время произошло столько всего ужасного, думала с ума сойду. Хорошо, что у тебя такая чудесная сестра! Но больше всего я рада, что наконец-то могу поговорить именно с тобой. Мне так тебя не хватало…

Эллен наклонилась и поцеловала меня в щёку.
Я аккуратно отстранился от неё.
Только вот Эллен не поняла, что ко мне сейчас лучше не лезть.

—Я люблю тебя! —воскликнула она, встав передо мной.

—Взаимно, —буркнул я, натянуто улыбнувшись.

Мы остановились около реки.
Эллен умолкла.
Я услышал шум воды.
Как же давно я не был на природе! До того мне непривычно ощущать мягкую траву под ногами, дышать свежим воздухом, видеть деревья вместо кварталов, наполненных людьми. Здесь же не было ни единой души. Только река, на другом берегу которой стоял крохотный деревянный дом. Я присмотрелся. В окнах горел свет.

Внутри дома показался размытый мужской силуэт. Он нервно метался по комнате, мелкая то в одном окне, то в другом. Я не знал этого мужчину, больше скажу, впервые видел его, но меня так раздражала эта беготня, что хотелось ворваться к нему в дом и посадить на диван.

Вдруг неизвестный остановился, словно услышав мои мысли. Затем его голова медленно повернулась в мою сторону и он медленно подошёл к окну, остановился и прижался лицом к стеклу, разинув рот. Простояв так около тридцати секунд, он резко начал биться головой о стекло, истошно вопя что-то нечленораздельное. Я невольно отпрянул назад, схватив Эллен за руку.

—Ты чего? —поинтересовалась Эллен, вопросительно подняв брови.

Я стоял как вкопанный. Моё тело напряглось, точно гитарная струна, которую затягивали всё сильнее и сильнее, позабыв о том, что её прочность не вечна.
Крики продолжались, на внутренней стороне стекла появились трещины и кровавые пятна.

—Керри… Керри!!!

Удар.
Стекло разбилось.

Не знаю, что мною двигало, но в тот момент я сорвался с места и как можно скорее умчался вперёд, крепче сжимая руку Эллен. В голове была лишь одна мысль: скрыться от странного, вероятно опасного субъекта.
Но как бы я не старался, бег мой был до невозможности медленным, несмотря на немалые усилия.

—Йозеф, ты совсем?! —Эллен легко высвободила руку из моей хватки. —Что ты пытался сделать?

—Там, в том доме на другом берегу…

Эллен оглянулась, посветив перед собой фонарём.

—Ты что, совсем головой поехал? Здесь нет никакого дома!

—Да нет же, вот он…

Я снова взглянул на тот берег. 

—Но…

—Пойдём! У нас нет времени на эту ерунду!

Эллен потащила меня вперёд.
Дома не было.

***
Я нервно усмехнулся, когда издалека показался силуэт кирхи. Зрелище воистину зловещее: ветхая деревянная капелла одиноко стояла посреди ночного леса, наполненного голыми деревьями. Жизнь в этом месте будто приостановилась.

—Довольно экстравагантное место для свидания, —с улыбкой сказал я, надеясь, что моя идиотская шутка хоть как-то разрядит эту напряжённую обстановку.

Эллен явно не разделяла моего настроения. Ее круглое веснушчатое лицо приняло выражение серьезности. Впервые с момента нашего знакомства я видел её такой.

—Хватит делать вид, что это свидание, — проворчала она. —Ты прекрасно знаешь зачем мы сюда пришли и что произошло!

На секунду я начал сомневаться, точно ли она ничего не знает, однако эти сомнения быстро развеялись. Она не могла этого узнать. Ни от кого. Нет никаких доказательств. Не может быть, чтобы она имела основания считать, что это был я.

—Конечно, милая Элена, — ответил я ласковым голосом, тем самым показывая свою внимательность к её словам. —Я обо всём осведомлён. Мне очень жаль.

Я осторожно прикоснулся к её руке. Эллен проигнорировала этот жест.

—Элена, — прошептал я, заглядывая ей в глаза. — Умоляю, прости меня. Я сказал глупость.

Вроде бы она сменила гнев на милость. Либо просто радуется тому, что я снова перед ней унижаюсь. К сожалению, я этого до конца так и не понял. Невозможно полностью понять женщин. Они мыслят как-то иначе… Впрочем, сейчас это не так уж и важно. Главное, чтобы она перестала обижаться и думать о том, какой я плохой.
Эллен растянула губы в кривой ухмылке.
Тишина. Мы молчали, хотя я, безусловно, нашел бы что сказать. И всё же, я решил, что стоит подождать ответа своей любимой Элены. А пока что мои уши резал только ветер.

—Ладно! —неожиданно воскликнула она, крепко стиснув мою руку.

Я чувствовал, как поочерёдно хрустят мои пальцы под её давлением. В голове неприятно запульсировало.

—Всё, нам пора идти!

Это действительно так. Нам пора идти. Нам надо идти. Нужно. Но что-то подсказывало мне, что лучше не стоит. Свет так и не загорелся: ни в помещении, ни снаружи. Неужели никто не слышал наших голосов?
В моей голове родились сомнения по поводу этого храма: а действительно ли нас там ждут?

Настолько негостеприимно выглядит эта злосчастная кирха.
Мне захотелось отойти подальше, но Эллен, не собиравшаяся меня отпускать, потащила меня прямиком к входу.
Ворота грозно возвышались надо мной, вновь напоминая мне о моём росте. Я чувствовал себя ничтожным червем перед ними. Они стремились всё выше и выше, прямо к небу, в то время как я стоял столбом, не имея возможности сдвинуться с места. Чёрт! Мне казалось, что я уже давно избавился от этих предрассудков. Что я убил их всех. Всех до единого. И всё же, отголоски прошлого меня по-прежнему жили в подсознании, периодически давая о себе знать.
На территории кирхи пусто. Около входа стояла старая скамейка, которую по-хорошему стоило заменить или хотя бы покрасить для вида. Мрачную картину дополняли стоявшие рядом сломанные качели, которые, противно скрипя, слегка пошатывались на ветру.

Чем дальше я проходил, тем сильнее мне хотелось уйти обратно. Ноги совсем не слушались меня.

—Чего ты стоишь?! Нас уже давно ждут!

Эллен громко возмущалась. Эхо её голоса пронеслось по лесу. Почему её ничего не смутило? Видимо она совсем не замечает того, что вижу я.

—Пошли! Не могу же я тебя силком тащить!

Странно. Разве она не делала это только что?
Делать нечего. Неохотно поплелся за ней.

Тяжёлая дверь поддалась вперёд, и мы вошли внутрь капеллы. Здесь было отнюдь не лучше, чем снаружи: обшарпанные выцветшие стены, глубокие трещины на потолке и каменные обломки, разбросанные по всему полу. Большего мне разглядеть не удалось - глаз ещё не привык к темноте. Ледяной поток ветра ударил прямо в спину. Тело покрылось мурашками.

Эллен ещё крепче вцепилась в мою руку.

—Ау! Тут вообще есть кто-нибудь? —крикнула она куда-то в сторону.

Ответа не последовало.

Зато послышались тихие шаги, постепенно приближающиеся к нам.

Из-за стены показался небольшой силуэт. Незнакомец держал в руках свечку.

—Вы пришли проводить усопшую? — спросил он осипшим голосом.

Эллен пихнула меня локтем в бок. Я молча кивнул.

—Идите за мной, — ответил незнакомец.

Мы проследовали за ним. Путь не был долгим, однако ему удалось вызвать у меня неприятные чувства. Пока мы шли, я заметил, что оконные рамы пусты - стёкла либо полностью отсутствовали, либо в раме оставалась настолько ничтожная часть, что её вряд-ли можно было увидеть сразу. Помимо каменных обломков и кусков отвалившейся с потолка штукатурки на полу валялись стеклянные осколки (вероятно, окна разбили снаружи). Каждый раз, когда кто-то из нас наступал на них, они ломались с громким треском, раскалываясь на маленькие частицы.

Наконец, мы добрались до места назначения: здесь было значительно светлее, и можно было получше разглядеть помещение и людей, пришедших почтить покойную Керри Эстер. Их было не очень много: занято всего лишь одна скамья, на которой сидели две девушки. Одна из них - Мария Мюллер, моя родная сестра. Она была одета в старомодное белое платье, которое, вероятно, считала воистину великолепным. Со стороны могло показаться, что её взгляд выражает скорбь, однако это не так. Я знаю её, и эти глаза. А она знает, что произошло с Керри в тот злосчастный вечер. Мы на секунду встретились взглядами, и Мария, улыбнувшись, загадочно подмигнула мне.

Меня чуть не скрутило от отвращения.

Рядом с моей безобразной сестрицей сидела Амалия, которая даже на похоронах не изменяла своим скверным традициям: засаленный медицинский халат, давно потерявший свой первоначальный цвет, грязные слипшиеся волосы, наспех собранные в пучок и заляпанные очки, съехавшие на переносицу. Я, конечно, тоже предпочел не верить в Него, но всё же не могу позволить себе настолько наплевательски относиться к этой церемонии. Как и все остальные (кроме Амалии), я был одет во всё белое - именно этот цвет решили выбрать большинство присутствующих, так как белый символизировал веру в скорое наступление Божественное Воскресенье.

Но, признаться, вряд-ли здесь кто-то во что-либо верил.
А если и верил, то смерть была вовсе не в радость.
В общем, основной неф оказался почти пуст. Наш городок мал, да и на похороны пришли далеко не все.

Итак, здесь собрались: Мария — моя ужасная сестра, по совместительству спонсор и частично виновник церемонии; Эллен — сестра погибшей Керри, жертва обстоятельств; Амалия — моя давняя подруга и соучастница того, о чём не стоит говорить.
Священник, разумеется, то же был здесь. Как и положено.

И, конечно же, я— Йозеф Цундапп, которого явно не стоило сюда приглашать.

Я довольно часто пробирался на различные мероприятия, куда меня никто не звал, при этом внутренне ощущая комфорт и непринужденность. Я позволял себе веселиться так, словно это будет последний раз. Жил одним днём, ни о чём не беспокоясь. Ни о возможных плохих последствиях, ни об общественном мнении.

Но, оказавшись здесь, я впервые почувствовал себя лишним. Жалким самозванцем, сунувшим свой нос куда не надо. И так считал не только я. Все мимолетные взгляды присутствующих в мою сторону так и кричали: «Убирайся отсюда! Тебе здесь не место!»

Какая-то часть меня отчаянно сопротивлялась ещё тогда, когда я увидел кирху в лунном свете. Другая же часть взывала к моему рассудку и требовала остаться здесь до конца церемонии, чтобы у присутствующих потом не возникло вопросов, способных создать конфуз.

“Ты не можешь позволить себе выделяться”, —гласила первая мысль.

“Уходи! Ты не имеешь права находиться тут!” — завопила вторая мысль, которая по своей сути была совершенно противоположна предыдущей.

Я был полностью согласен с ней. Пребывание здесь вредит в первую очередь мне самому.

Но моё хилое тощее тело намертво приклеено к скамье. Каждое движение давалось с титаническим трудом, словно я был скован невидимыми цепями, которые с каждой минутой всё сильнее и сильнее сдавливали рёбра. Кажется, я уже слышал хруст собственных костей.

Раз.
Два.

—Эй! Очнись!

Голос Эллен вернул меня в реальность. Оказалось, что я был в “отключке” около семи минут, и всё это время моя любимая, крича, трясла меня за плечо.
К счастью, никому не было до меня дела. Мария и Амалия о чем-то шептались. Мне удалось разобрать пару фраз:

—Я рада, что такая замечательная девушка как Вы нашла общий язык с моим очаровательным младшим братом, —сказала Мария приторным голосом.

—Он интересен мне ровно также, как серебро интересно золоту.

Амалия сняла свои очки, стёкла которых были загрязнены жиром, маслом и прочими, неизвестными мне химическими веществами. Я не видел её лица, однако догадывался, какие эмоции оно могло выражать - сдержанность, отстраненность и, возможно, некое презрение, на мгновение промелькнувшее в её пустых глазах.

Мария по прежнему фальшиво улыбалась, что делало её отнюдь не дружелюбной. Наоборот, эта улыбка выглядела одновременно глупо и пугающе —  глаза не выглядели радостными, то есть никоим образом не дополняли эти тонкие губы, уголки которых были подняты вверх, образуя на фарфоровом лице еле заметные складки.

—Забавное сравнение, Амалия. У Вас отличное чувство юмора! Ха-ха-ха!

Да уж. Только моя сестра могла позволить себе в открытую смеяться на похоронах.

Я мельком взглянул на Эллен. Ей не было никакого дела до этого неуместного веселья. Нахмурив брови, она сосредоточенно смотрела на гроб, ожидая начала церемонии.

Мое семиминутное пребывание здесь, казалось, длилось целую вечность. Я уже успел рассмотреть каждый уголок, и чем больше я смотрел, вернее, пристально вглядывался, тем сильнее меня охватывала паника. Этого не может быть. Почему похороны проводятся именно ночью, в этой тёмной кирхе, где пол настолько холодный и хрупкий, что это можно было почувствовать даже через обувь, словно это был не старый паркет, а лёд, очень тонкий лёд, готовый в любой момент треснуть и окунуть твоё тело в воду. Целиком и полностью.

Я вздрогнул. По ковру пробежал огромный чёрный паук.
Внезапно он остановился прямо у моих ног. Его жёлтые глазёнки угрожающе светились в темноте.

—Nisi qui qui, trucidator…—прошипел он.

Что?

—Ut ut qui!

Чёрт! Что сказал этот паук?...

Мои глаза заслезились - слишком уж много пыли летало по помещению.

Я тихонько чихнул, прикрыв рот рукой.

Протер глаза.

Паук исчез.

Ох, как бы мне хотелось думать, что это всего лишь кошмарное видение, некая галлюцинация, но крохотные следы паучьих лапок остались на ковре, который был настолько грязен, что одним своим видом вызывал тошноту… и, судя по запаху, не только у меня.
Я резко поднял голову, и в глазах на секунду потемнело. Мутная фигура в белом уже поднялась к алтарю. Мгновенно воцарилась тишина - я уже не слышал противного голоса моей сестры и саркастичных ответов Амалии.

—Дорогие сёстры и братья!

Все взгляды устремлены на священника.

—Все мы собрались здесь для того, чтобы проводить усопшую в последний путь. За столь короткую жизнь Каролина Эстер успела сделать много хороших дел. Именно благодаря ей наш серый город начал процветать…

Речь священника довольно быстро наскучила мне. Он говорил неторопливо и монотонно, что вызывало лишь сонливость. Я встряхнул головой в попытке прогнать усталость, как вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд, с минуту на минуту готовый прожечь мне дыру в левом виске.
Я слегка повернулся. У меня не было соседей с левой стороны, я сидел с краю скамьи. На стене висела выцветшая икона с изображением “Сталинградской Мадонны” . Перед ней стояла одна единственная свеча, которая вот-вот догорит. Воск медленно стекал на белое блюдце. Недавно эту свечу держал в руках священник, когда встречал меня и Эллен. Странно. Я точно помнил, что “Мадонна” была не иконой… Но больше меня волновало другое: кто мог смотреть на меня слева, если рядом никого не было?
Вдруг я увидел, как “Мадонна” зажмурила глаза. Заметив это мимолетное изменение в её лице, я прищурился, чтобы получше рассмотреть икону, однако веки “Мадонны” оставались сомкнутыми, без какого-либо намека на движение.

Как же так?! Я ведь отчетливо видел!…

—Её тело мертво, но душа не прекратит своей жизни! Она вознесется к Богу и будет ожидать своего воскресения!

Священник всё говорил и говорил. Я совсем не слушал его речей. Сколько уже времени прошло? Час, два? А может и вовсе каких-то пятнадцать минут.

Я искал взглядом часы. Напрасно: их нигде не было. На улице темно. Сейчас ночь.

Вот именно.

Ночь.

Разве в это время суток проводятся похороны?

Если и так, то о каком “светлом пути” может идти речь?
Эти вопросы не покидали мою больную голову. Как же тяжело находиться в месте, где ты негодуешь из-за бесконечных противоречий, в то время как остальным совершенно всё равно на то, что искренне тебя беспокоит. Уверен, если бы я задал вопрос про говорящего на латыни паука или живую “Мадонну” любому человеку из кирхи, он бы засмеялся и произнес: “Подумаешь! Каждый день такое.”
Либо покрутил пальцем у виска и назвал бы меня идиотом.
Ведь он, этот человек, не видел того, что видел я буквально только что.

Ничего не видел.

После того, как я рассказал Эллен про дом, которого не было, меня уже посчитали сумасшедшим. Теперь отпало желание вообще что-либо спрашивать. Лишние насмешки явно не та реакция, которая была бы приятна мне. Как сказала бы Мария: “У тебя и так хреновая репутация, сиди и молчи”.
Именно это я и делал. Следовал совету любимой сестры.

“Может быть мне это снится?”

Как бы соблазнительна не была эта мысль, я понимал, что происходящее реально. Ведь во сне невозможно четко видеть лиц, не так ли?...

Неожиданный возглас священника прервал мои мысли.

—Братья и сёстры! Любая смерть человеческая происходит по воле Господа, и мы—люди, смертные, никак не имеем права спорить с Ним. Мы—Его создания, и мы обязаны сохранять верность законам Божьим. Нет сомнений, что каждый присутствующий здесь человек искренне любил Каролину Эстер и опечален её внезапной трагической гибелью. Но не забывайте, смерть ближних наших не должна печалить нас. Помните, что умерло лишь тело —душа бессмертна, и, когда тело мертво, душа принадлежит Христу. Возрадуйтесь! Её душа вознесется к Господу, а убивец её находится среди нас.

Священник умолк.

Все присутствующие одновременно посмотрели на меня.

Свет погас.

Чья-то рука в темноте тащит меня вперед, и я не сопротивлялся ей.

Что-то вспыхнуло.

Не успел я осознать, что произошло, как свет вновь вернулся в помещение. Я стоял на амвоне. Рядом гроб.
Огляделся по сторонам, ища взглядом священника. Его нигде не было. Почувствовав осуждающие взгляды, направленные на меня, я собрался спуститься с амвона, понимая, что мне запрещено находиться на нём, как вдруг меня остановили, словно прочитав мои мысли.

За моей спиной был священник.
Я ощущал его холодное дыхание на затылке.

Он молчал, сохраняя тишину. Я хотел обернуться, но поймал себя на том, что боюсь даже пошевелиться. Появилось предчувствие. Произойдёт что-то нехорошее.

—ЙОСИФ!

Его голос, казавшийся мне слабым, прозвучал с оглушительной громкостью. Я закрыл уши. Голова загудела.

—КАК ТЫ ПОСМЕЛ ПРИЙТИ СЮДА?! РАЗВЕ ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО ТАКИМ КАК ТЫ ЗДЕСЬ НЕ МЕСТО?!

Я не знал, что ответить.

Он был прав.

Мне нельзя было приходить сюда.

Моё самочувствие стремительно ухудшалось. Силы полностью иссякли. За окном ночь. Это никогда не закончится. Никто не поможет мне. Крики усиливались, становясь пронзительнее с каждой минутой. Каждый звук болезненно отдавался в голове.

—УБИРАЙСЯ ПРОЧЬ! УБИРАЙСЯ ПРОЧЬ!

К священнику присоединились остальные пришедшие. Все они истошно орали, требуя покинуть капеллу. Я и сам был бы рад свинтить отсюда. Однако я не мог сдвинуться с места.
Стены трещали. С потолка падала штукатурка.

Обыкновенный коридорный сквозняк превратился в ураган, сметающий всё на своём пути. Люстра с грохотом упала на пол. Тяжёлые двери слетали с петель и падали также легко, как карточные домики. Из глаз икон текла какая-то тёмная жидкость. В воздухе нарастает напряжение. В нос ударил резкий запах крови, гнили и химикатов.

Появившийся передо мной образ девушки вызвал шок. Она была мертвенно-бледной, на шее красовался глубокий шрам. На лбу мелкое углубление бордового цвета —пулевое ранение.

Я сразу узнал её.

Керри.

Она была в том же голубом платье. На воротнике красовались выцветшие кровавые следы. Уставившись на меня пустыми, безжизненными глазами, Керри приоткрыла губы, намереваясь что-то сказать.

—Ты… —прохрипела Керри. —Ты можешь сколько угодно пытаться скрыть свои отпечатки… Но в моих глазах навсегда останется твой образ… Убийца.

Закашлявшись, она прервала свою речь, и из её рта хлынул мощный поток чёрной крови. Людские возгласы превратились в бессвязные вопли, от которых в любой момент могли лопнуть барабанные перепонки. Помещение доверху наполнялось кровью. Люди погружались на дно, не пытаясь спастись.

Я беспомощно барахтаюсь на поверхности, ловя ртом воздух.
Кто-то крепко схватил меня за ногу и потянул вниз.
Как когда-то говорил старый комиссар: "Скоро утонешь в чужой крови". Тогда это высказывание вызвало у меня лишь презрительные смешки.

А что теперь?

Я тону.

***
Я сидел на жёстком стуле, склонив голову вниз. За окном солнечный день. Я обнаружил, что совершенно не помню, как оказался в своей комнате.
Зато отлично помню, что было вчера.
Я выбежал из комнаты и, скатившись по лестничным перилам, уже стоял около двери.

—Привет, Отто, —с беззаботной улыбкой произнесла Мария, выходя из комнаты. —Что-то ты рано. Совсем не похоже на тебя.

—Как ты меня назвала?

Мария усмехнулась.

—Также, как и тебя назвали наши родители. Отто.

Отто?...

—Это не моё имя, —возмутился я. —Никто меня так не называл!

Мария рассмеялась и потрепала меня по голове.

—Какой же ты дурачок, Отто!

Ладно. Отто, так Отто. Черт с ней. Всё равно не удастся переубедить. Меня волновало другое.

—Почему ты такая спокойная?

Марию, похоже, позабавил мой вопрос.

—А почему мне не нужно быть спокойной? Сегодня чудесный день!

Хорошо. Спрошу напрямую.

—Ты помнишь, что было этой ночью?

Мария не переставала улыбаться.

—Я спала, —ответила она.

Мои нервы были на пределе. Её издевка окончательно вывела меня из себя.

—Врёшь! Нихрена ты не спала! Этой ночью были похороны Керри и ты была на них! Ты сама заставила меня туда идти!

Мария нахмурила брови.

—Какие похороны, Отто? Керри пропала…

—НЕ СМЕЙ НАЗЫВАТЬ МЕНЯ ОТТО!!!

—Хорошо. Но никаких похорон этой ночью не было. Я не понимаю, о чём ты говоришь.

Мне в очередной раз захотелось ударить её по лицу. Может хоть это заставит её убрать эту тупую улыбку с лица.

—Ты была там! Перестань мне врать! И Эллен была, и Амалия…

—Я думаю, тебе следует завязать с алкоголем. Если бы ты вчера вечером попил чай в хорошей компании, —подмигнула она, явно намекая на себя, —то не рассказывал бы мне сейчас какие-то сказки. Похороны никогда не проводятся ночью, дорогой!

Вырвавшись из её объятий, я распахнул дверь и убежал прочь.

Не важно куда. Главное, подальше от этого дома.

***
Я бежал, не разбирая дороги. Ноги ныли от усталости.
Пусто. В голове не было никаких мыслей. Меня распирало от злости и обиды. Это уже не шутка. Это настоящее издевательство! Я звонил Эллен и Амалии в надежде на то, что хоть они в себе, но нет: и они уверяли, что ничего подобного вчера не было! Эллен вовсе разругалась со мной, заявив, что Керри не умерла, а просто пропала и её ещё можно найти.

Да, разумеется, можно.

В могиле!

К сожалению, факт остается фактом. Все отрицали очевидное. Как же это глупо!

Наконец, я остановился у того места, где должна была стоять старая капелла. Они могут говорить что хотят, но само существование этой кирхи—прямое доказательство того, что похороны были!

Я посмотрел по сторонам.

Капеллы не было.