5
Несколько лет назад, сосредоточившись на Кордове, я этой статейки о выдающейся первокурснице почти и не заметил. Даже диск не собрался послушать.
Сейчас содрал полиэтилен, сунул диск в стерео, нажал «вкл.».
Долгая пауза, а затем – фортепиано.
Первые такты были пронзительны, настойчивы, стремительны и уверенны – непостижимо, что пианистке всего четырнадцать лет. Ноты рябили, на миг смягчались, яростно всплескивали пулеметным огнем.
Я слушал, текли минуты, и тут из-за двери донеслись тихие шаги по половицам.
Сэм. В последнее время она завела привычку просыпаться среди ночи. Повернулась дверная ручка, и на пороге возникла моя полусонная дочь в розовой ночнушке.
– Привет, зайка.
Протирая глаза, она лишь молча прошлепала ко мне. Сэм унаследовала красоту Синтии, в том числе и блондинистые локоны, от которых занимается дыхание, – явно позаимствованные у ангелочка из Сикстинской капеллы.
– Ты что тут делаешь? – спросила она тихо и серьезно.
– Работаю.
Она облокотилась на стол и принялась как-то странно брыкаться одной ногой. В этом состоянии она всегда гнулась, сплетала руки, заводилась, будто беспрестанно играла в «твистер». Вгляделась в статью.
– Это кто?
– Александра.
– Кто это – Александра?
– Такая девушка, она в беде.
Сэм встревожилась:
– Она сделала плохое?
– Нет, зайка, не в такой беде. В загадочной.
– А какая загадка?
– Пока не знаю.
Так мы и общались. Сэм запускала вопросы в воздух, а я кидался за ними, пытался отвечать. Из-за железобетонного опекунского расписания Синтии и Сэмовой занятой жизни – походы в гости и на балет – я, к несчастью, виделся с нею мало. Последний раз – три с лишним недели назад, мы ходили в Бронксский зоопарк, где выяснилось, что любой равнинной горилле в «Лесах Конго» (включая четырехсотфунтового самца) она доверяет в сто раз больше, чем мне. И не без причин.
– Пошли. – Я поднялся. – Давай-ка в кровать