Глава 5
У Эрика был ужасно забитый график, но он все-таки выкроил время, чтобы свозить меня в театр Хантингтон, где уже в третий раз будут давать Отелло на современный лад. Окрыленная, я поначалу требовала, чтобы он в ближайшее же время освободился и помог мне, а позже — слезно просила прощения за свою наглость. Эрик смеялся в трубку, я представляла, с каким видом он качает головой, произнося это, уже ставшее заклинанием, «Бэкки, Бэкки».
— Ну... ну что ты смеешься? Я, между прочим, пытаюсь извиниться!
— А я тебя прощаю, — на этих словах он бы наверняка примирительно поднял руки, не переставая, правда, смеяться. — Только успокойся.
Я сжала кулаки, чувствуя, как горло сдавливает ком. Что-то рвалось из меня наружу, а я тщетно пыталась это сдержать. Оттого, наверное, мой голос прозвучал так мученически жалобно:
— Господи, Эрик!..
— Что?
— Я... я так... нет я... я безумно соскучилась!
Я ожидала снова услышать его смех, мягкий, не глумливый, смех, который успокоил бы меня, смех обещающий, что скоро все наладится. Но ответ Эрика был коротким и на удивление серьезным:
— Я тоже, Бэкки.
Мы встретились в пятницу вечером, он снова заехал за мной, в этот раз на мотоцикле. Выйдя на улицу, я развела руками:
— Боже, мистер Лэнг, сколько же у вас образов? Боюсь, в Рика столько не влезет.
Небрежным жестом приподняв очки-авиаторы, он подмигнул и слез с мотоцикла, чтобы взять мою сумку и спрятать под сиденье. Косуха, черная футболка, потертые джинсы и здоровенные ботинки на шнуровке. Я порадовалась, что сегодня решила не наряжаться.
— Ну, — Лэнг пожал плечами, — байкерский стиль любили геи в восьмидесятых.
Я смущенно насупилась:
— Ладно, ладно! Не будем мы делать Рика геем...
— Так-то лучше, куколка.
И тут я бросилась к нему, сдавила так сильно, что косуха под моими руками заскрипела. Он обнял в ответ, забрался руками под куртку, заставляя меня вздрогнуть всем телом. Я чувствовала его тепло сквозь футболку, запах геля после бритья...
— Мисс Дугла-а-ас, — протянул Эрик мне на ухо, — нам уже пора, театр — это не ночной клуб.
Мы добирались с ветерком, поэтому на Хантингтон-авеню были уже буквально через двадцать минут. На проходной нас встретил милый толстячок-охранник с бакенбардами и в бейсболке с логотипом «Атланата Брейвс». Они с Эриком пожали друг другу руки.
— Как идут дела, Баки?
У милого толстячка оказался ядреный бас:
— Неважно. — Охранник махнул рукой, угрюмо скрываясь в своей будке. — Колорадо Рокис пока лидирует.
Злорадно усмехаясь, Эрик повел меня в холл.
— О, до чего милая девушка.
— Знакомься, Ребекка, это миссис Майнхоф. Миссис Майнхоф — Ребекка Дуглас, в недалеком будущем самый продаваемый писатель Бостона.
— Эри-ик! — с укором протянула я, передавая миссис Майнхоф свою куртку.
Старушка очаровательно улыбнулась, блеснув вставной челюстью, и вручила мне номерок от вешалки в гардеробе.
— Ох, Рикки, ты всегда умел выбирать девушек. В прошлый раз...
— Спасибо, миссис Майнхоф, нам пора, — протараторил Лэнг, поспешно уводя меня за локоть.
— Да ну что-о-о ты, Рикки, — наигранно возмутилась я, когда мы уже поднимались по лестнице в театральный зал. — С удовольствием бы послушала эту милую старушку.
На лице Лэнга застыла натянутая улыбка. Понял, что попался, засранец.
— Хорошо, да, признаюсь, — смеялся он, — экскурсия в театр мой самый частый трюк с девушками.
— Угу, как интересно.
— Но мы же с тобой здесь действительно по делу, верно?
Ага. Действительно. Впрочем, Эрик прав. Можно сказать, я сама сюда напросилась.
Это был классический театральный зал с витыми колоннами, тяжеленным красным занавесом и мягкими стульями, оббитыми уже кое-где протертым бархатом. Но декорации на сцене изображали современную бытовую сцену и выглядели очень натурально. Казалось, сейчас из-за кулис выйдет отец в домашнем халате, к столу сбегутся детишки, а за ними — ворчащая мать. Наверное, зритель на этом спектакле будет чувствовать себя вуайеристом.
— Здесь классно.
— Не то слово.
Эрик стоял рядом со мной в проходе между рядами кресел, и зачарованно смотрел на сцену. Вот как выглядит человек, которому нравится его работа. Трепетный огонь в глазах, загадочная улыбка. Мне было жутко интересно узнать, о чем Лэнг сейчас думает. Я только открыла было рот, чтобы спросить, но он меня опередил:
— Ну вот, театр. Ваше желание исполнено, мисс?
Я снова посмотрела на сцену и в предвкушении захлопала в ладоши.
— Да, теперь мисс хочет кое-что натворить.
С декорациями мы провозились около получаса. Немного сдвинули назад старые, вытянули в центр откуда-то из закромов плешивую софу с дюймовым слоем пыли и даже раздобыли золотистую накидку из сценического наряда певички кабаре. Долго думали, как же стоит расположить нашу жертву — точь-в-точь как на картине или изложить сюжет полотна в свободной форме. Сошлись всё-таки на каноне, и даже попробовали уложить в похожую позу театральный манекен, благо ноги у реквизита сгибались и разгибались как надо. Когда приготовления закончились, Эрик забрался к прожекторам и настроил самый яркий прямо на софу. Раздался щелчок, и свет озарил чудовищное место преступления. Я обмерла. Все получилось настолько правдоподобно, что мне захотелось вызвать полицию. Я даже вскрикнула.
— Эй, ты чего? — Эрик поспешно вернулся. — Бэкки?
Я посмотрела на его тревожное лицо и улыбнулась как больная. Или как маньячка. Или все вместе.
— Это шедевр.
Эрик негромко рассмеялся, качая головой.
— Бэкки, Бэкки...
Потом мы ещё почти целый час просто проболтали. Лэнг рассказывал о своей семье — отца он не помнил, мать умерла, когда он только окончил школу, оставив ему неплохое наследство в виде хорошей квартиры и счета в банке. У его семьи было много друзей, которые помогли Эрику встать на ноги, поступить в театральную школу при Хантингтоне, а потом и на работу в сам театр. Он бывал на гастролях в Париже, Риме и Москве, а каждое лето гостил у троюродной тетушки на исторической родине в Мадриде. Он много о чем расспрашивал и меня. Почему мать оставила с бабушкой и дедушкой, а сама уже не первый год живет в Париже? Где я училась, много ли у меня друзей? В общем, этим вечером мы, кажется, наконец решили познакомиться.
— Вот все думаю, — начала я, когда речь снова зашла о романе. Мы сидели на той самой софе, потеснив нашу деревянную жертву, а её золотое покрывало я зачем-то набросила себе на плечи. — Сколько должно быть убийств?
Эрик пожал плечами, закинув ноги на пуфик.
— Не знаю. — Задумался. — Может... четыре? Очень символичное число. Помнится, одно из значений — справедливость и порядок. Противоположность бесчестию.
— Хм. Справедливость. Да, нам пойдет. Рик ведь убивает не просто женщин, а... — тут мы заговорили хором: — бесчестных и распутных женщин.
Я засмеялась:
— Мы с тобой просто чудовища.
— Не то слово.
После закрытия театра, Эрик предложил немного пройтись. Я держала его под руку, мы молчали, вдыхая ночной воздух, пропитанный осенней сыростью. Уже стемнело, зажглись фонари. Когда мы проходили мимо газетного киоска, Лэнг почему-то остановился. Темнокожий мужчина за прилавком смерил нас не слишком довольным взглядом: кажется, он уже собирался закрываться.
— Хотите газетку, сэр?
Эрик хмыкнул, доставая из корзины свежий выпуск «Бостон Университи».
— Гляди, — сказал он, протягивая мне. — Они окрестили убийцу новым Джеком-Потрошителем.