Когда мы встретимся

Ричард, Луиза и Сэл поедут с нами в студию ТВ-15 канала Эй-Би-Си на Западной Пятьдесят восьмой улице – смотреть, как мама будет выигрывать двадцать тысяч долларов.

– Миранда, принесешь мне свитер с мелкими пуговками? – спрашивает мама. Она нервничает, и голос у нее от этого слишком тонкий. – Если там будет холодно, я не смогу сосредоточиться.

– Мам, – говорю я, – теплынь на улице.

– Вот именно. Значит, они включат кондиционер. Значит, будет холодно.

Я достаю свитер и снова смотрюсь в зеркало на дверце маминого шкафа. На мне новые джинсы и рубашка с длинными рукавами, на которых вышиты цветы, – я одолжила ее у Джулии. Ричард даже туфли мне начистил до блеска своей специальной щеткой. Я пробую распушить волосы, но мозг говорит: «Что ты делаешь? Ты же прекрасно знаешь, что твои волосы не распушаются!» – и я прекращаю это занятие.

Ричард звонит в домофон.

– Уже бежим! – кричит мама. – С днем рожденья!

Мы спускаемся, подходим к двери Сэла и Луизы, и она в тот же миг распахивается, как будто они нас поджидали.

– Какой день! – восклицает Луиза. – Какой день! Великий, великий день! – Кажется, она нервничает еще сильнее, чем мама.

Я смотрю на Сэла. Он закатывает глаза:

– И так все утро.

В подземке мы едем молча.

У дверей студии нас встречают люди в красных пиджаках.

– Участники налево, – говорит один из них. – Зрители направо.

И тут я понимаю, что вот прямо сейчас мы с мамой должны расстаться. Она стоит растерянная и испуганная, вцепившись в сумку со свитером, запасной одеждой и заколками для волос. Я делаю к ней шаг и крепко обнимаю, а Ричард ее целует, а Луиза восклицает: «Мы тебя любим», а Сэл, глядя в пол, бормочет: «Удачи!»

– Ты выиграешь, – говорю я. – Я точно знаю.

– Не обольщайся, – отвечает мама и скрывается за дверью.

Мы входим в студию. Она похожа на театр, а на сцене – все, что всегда бывает в «Пирамиде»: подиум Дика Кларка, вращающиеся экраны для блица и два пустых кресла для раунда победителей. В тусклом освещении все выглядит мрачноватым и ненастоящим, как декорации. Кажется, один хороший пинок – и все это повалится.

Народа уже полно, и мы садимся примерно в середине зала, опуская для себя сиденья, обитые красным бархатом.

На сцену выходит человек в наушниках и начинает объяснять публике, когда хлопать, а когда сидеть тихо. Он показывает на металлические коробочки на потолке; на таких обычно загорается надпись «выход», а на этих написано «аплодисменты». Он говорит, что они будут включаться и выключаться и что это подсказки для зрителей, когда начинать аплодировать и когда заканчивать. Потом он с нами репетирует: хлопаем – прекращаем – опять хлопаем – хлопаем – хлопаем – прекращаем. Дурацкое занятие, но Луиза и Ричард очень серьезны и стараются изо всех сил. Мы с Сэлом хихикаем и подбиваем друг друга хлопать в полной тишине – «а спорим, не хлопнешь».

И вдруг на сцене вспыхивает свет, и все вокруг становится ярким и сияющим, словно в июле на пляже, только еще веселее – гораздо весёлее. Ричард берет меня за руку. Выходит Дик Кларк и здоровается с залом, и Луиза начинает тараторить без умолку: что она всегда обожала Дика Кларка, что он самый симпатичный из всех телеведущих и что сейчас, когда она наконец-то его видит, он ей нравится еще сильнее. Разве не поразительно, спрашивает она, что он вообще не стареет, что он выглядит точь-в-точь как в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году? После съемок, говорит Луиза, она попросит у него автографы для своих стариков из дома престарелых, потому что для них это будет немыслимое удовольствие. Она говорит взахлеб, даже быстрее, чем миссис Биндокер на ежемесячных собраниях жильцов нашего дома. И внезапно умолкает. Я кошусь на нее и вижу, что она кусает губы.

Дальше все происходит очень быстро. Раздается музыка. Дик Кларк делает встревоженное лицо – «я не опоздал?» – и взбегает на подиум. На сцене появляются знаменитости. Ни об одной из них я, правда, в жизни не слыхала. И не успеваю я опомниться, как выходит мама. Ее волосы убраны назад и заколоты заколками, и она выглядит совсем маленькой, даже меньше, чем обычно.

Но она великолепна. Блиц проходит как по маслу. Мама выбивает семь слов из семи и выигрывает денежный приз. А ее партнер-знаменитость вовсе не тупой как пробка. По правде говоря, он вообще не тупой, даже наоборот.

Мамин соперник тоже хорошо играет, но его знаменитость медленно говорит и к тону же делает дилетантскую ошибку: говорит «сон», пытаясь подсказать слово «сновидение», а однокоренные подсказки запрещены, – и они теряют очко, и еще пару очков, и не успеваю я глазом моргнуть, как Дик Кларк уже ведет маму к креслам для победителей.

– Началось, – шепчет Ричард. – Десять тысяч долларов.

«Десять тысяч долларов, – повторяет мой мозг. – Десять тысяч долларов».

У маминой знаменитости вид решительный, у мамы – испуганный, только у Дика Кларка – безмятежный. Улыбаясь до ушей, он начинает щебетать с мамой и щебечет, наверное, с минуту, и я знаю, что мама все это время пытается сосредоточиться и приподнять краешек вуали, чтобы увидеть всю картину целиком. Чтобы увидеть нить.

Дик Кларк болтает и болтает, и до меня доходит: вот где мы прокололись! Мы ведь совсем не заговаривали ей зубы. Мне страшно. Я слышу шум океана. Как же маме приподнять край вуали и увидеть волшебную нить, когда Дик Кларк пудрит ей мозги глупыми вопросами про ее работу? Я не отрываясь смотрю на маму и пытаюсь помочь ей сосредоточиться. Луиза опять начинает нервничать. «Дик Кларк не стареет, говорю вам! – шепчет она. – Годы его не берут. Просто поразительно!» Я нараспев повторяю про себя: «Волшебная нить, волшебная нить», – и сверлю маму взглядом до боли в глазах.

Наконец Дик Кларк перестает щебетать.

– Итак, ваша первая тема, – говорит он. – Поехали!

И тут происходит невероятное.