Лампа для джинна

Перепугалась Вовка не на шутку. Захлопнула родительскую дверь, потом свою собственную, приткнула ручку стулом и, как в детстве, залезла под одеяло с головой. Дверь в зал была еще старая, забранная матовым стеклом с узорчиком из выпуклых ягод, и сквозь нее маячила кривым рогом коридорная вешалка. Вовка накрылась подушкой и старалась не выглядывать, а Яшка устроился в ногах и принялся беззаботно вылизываться, подталкивая ее боком в колено. В конце концов, сморенная одеяльным теплом, убаюканная мерной возней кота, Вовка уснула.

— Пустая луна, пустая голова, — забормотал над ухом басистый фиолетовый голос. — Ну куда ему...

— Вот и говорю: куда ему? — удивлялся желтый голос.

— Ему ж всего ничего, а он выше головы прыгает, — подхватил баклажанный голос.

— Ну так верно говоришь: пустая луна, пустая голова, — согласился желтый.

Вовка приоткрыла один глаз, никого не увидела и снова уснула.

Наутро Вовка, конечно, никакого костюма не обнаружила. Не без страха заглянув в родительскую комнату, она поняла, что висел-то он на фоне окна, а если ей что-то и померещилось, то это «что-то» было в окне. Силуэт дерева, тени, кусок фонаря, в который вставили дурацкую зеленоватую лампочку. Квартира у них располагалась невысоко, всего-то на третьем этаже, и увидеть через окно можно было что угодно.

Теперь, в ярком утреннем свете все ночные испуги показались Вовке жуткой глупостью. Ну и навоображала же себе с три короба! И про костюм этот, и про голоса... Они же болтали типичную сонную чушь. Что за рифма такая: «пустая луна — пустая голова»? Именно такую ерунду засыпающий мозг обычно и выдает.

— Сегодня уже родители приедут, — объяснила Вовка коту. — В шесть. Надо наверстать.

Электричества все не давали, и холодильник потек. Не отыскав половых тряпок, Вовка подоткнула под дверцу салфеток и насыпала себе хлопьев, а коту — корма. Пока тот хрустел, отфыркиваясь и тряся головой, Вовка перерыла ящик с кастрюлями и отыскала ковшик. Молоко на плите она никогда не нагревала. Обычно ставила кружку на сорок секунд в микроволновку, и готово. На газу все сразу пошло не так: вот вроде бы следила-следила, а потом отвернулась, и молоко тут же вспучилось, пошло кипеть и залило горелку. По кухне пополз мерзкий запах пережареного. Им же отдавали хлопья, которые Вовка залила остатками убежавшего молока.

Потом она выяснила, что пролистать Инстаграм не может: телефон не включался. Ясное дело, сел, и без того больше суток продержался. Вовка вздохнула и пошла в коридор, звонить Лёле. Съездит к ней в гости, зарядит всю технику, пожалуется на жизнь.

Домашним телефоном не пользовались давно, потому и стоял он на полу, неуклюже втиснутый под табуретку, закрученный в провода от роутера. Смахнув пыль, вытянув из-под табуретки трубку и заслушавшись незнакомым, нескончаемым гудком, Вовка вдруг поняла, что номера Лёли не помнит. Да что там — не знает! И никогда не знала. Да и зачем? Не звонить же, в самом деле, с домашнего на мобильный, не набирать же цифры по-настоящему, нажимая на кнопки!

Вовка вдруг разозлилась. Да что же за бестолковщина такая! Не выходные, а какая-то катастрофа. Если свет и к вечеру не включат, она, пожалуй, съедет, не дожидаясь поступления. Хотя куда ей съезжать-то...

Выглянув из-за кухонного окна на улицу, Вовка заключила, что уж сегодня куртка не понадобится: ни дождя, ни ветра. Градусника у них не было уже давно. Держался он на липучках и после очередного ливня улетел в кусты, а заменить все никак не доходили руки. Смотрели погоду в интернете — и то вернее, чем упорно врущий, косой термометр. Сегодня, конечно, смотреть негде, ну и ладно. Небо было чище некуда.

— Все, бывай, — кинула Вовка коту и маминым тоном добавила: — По столам не ходи, на занавесках не качайся.

Яшка только сверкнул на нее из коридора глазищами, и Вовка захлопнула дверь.

По пути позвонила в квартиру на первом этаже, где жила Зинаида Зиновьевна, председательница домового совета. Обычно Вовка старалась с ней не пересекаться. Если и видела у подъезда, то заворачивала за угол и выжидала, а если сталкивалась у лифта, то делала вид, что очень спешит. Болтала Зинаида Зиновьевна без меры, а угодив в ее силки, вырваться бывало непросто. Но сегодня Вовка решилась пойти на жертвы.

— Ой, Владочка, ты, что ли? — защебетала председательница, распахивая дверь.

Пахнуло голубцами, влажными тряпками и псиной. Вылез мастиф Журик, сверкая грустными красными глазами из-под морщинистых век. Был он псом породистым, со всеми документами, сын подарил — так рассказывала в свое время Зинаида Зиновьевна — и звали его на самом деле как-то очень длинно и неудобоваримо, так что у председательницы он получил кличку простую и короткую. С тяжеловесным видом мастифа она, конечно, совершенно не вязалась, но судя по флегматичному выражению морды, Журику было совершенно все равно.

— Здрасьте, Зинаид Зиновьевна, — затараторила Вовка, переступая с ноги на ногу. — А что со светом, не знаете? Что-то давно нет.

Только бы не переключилась председательница на какие-нибудь квашения-соления, огороды и, того хуже, нарушителей, которые загромождают лестницы велосипедами или топают наверху голыми пятками («Прямо по голове, ну прямо по голове!»). Вот уж тогда ничем не остановишь.

— Так это, — всплеснула руками Зинаида Зиновьевна, — я уже и в ЖЭК наш ходила, и жалобу написала, все без толку. Ничего не знают, что, когда — непонятно. У меня и без того холодильник слабый, а тут вот оно! Говядину вон отложила сыночку ко дню рождения, думала заливное сделаю, а тут — на тебе! Плавает все, капает. Пришлось голубцы порубить, пока совсем не испортилось... Голубцы-то любишь? Давай-ка я тебе сейчас вынесу, у меня их уже и класть некуда, а без холодильника есть их надо сразу, вон как пахнет — объедение!

— Да ну что вы, Зинаид Зиновьевна, — заболтала еще быстрее Вовка. — Спасибо большое! Только я убегаю. Не возьму, уж простите.

Голубцы Вовка терпеть не могла.

— Тогда на обратном пути заскочишь. Даже не отнекивайся. На всех троих положу.

— Хорошо, Зинаид Зиновьевна, до свидания! — кинула Вовка уже с лестницы.

Ага, конечно. Забежит она.

— Я тебе отложу, Влада, зайдешь обязательно! — неслось в спину.

Трамвай подъехал быстро, и как раз семнадцатый. Ну вот, теперь до Лёли доберется с ветерком. От школы подруга жила далековато, и после уроков они обычно сидели у Вовки.

И только выудив из сумки кошелек, Вовка поняла, что июнь уже давно кончился, а вместе с ним — и ученическая карточка.

— Ну? — нависла кондукторша, шлепая толстыми, как гусеницы, губами. — Прикладывать будем?

Вовка вытянула зацарапанную карту, зачем-то приложила ее к валидатору, и тот, конечно, загорелся красным.

— Тогда платим, — кондукторша властно протянула руку.

Трамвай погромыхивал, проносясь мимо цветущего парка, а Вовка все думала, как ей быть. В кошельке пусто, разве что наберется пара рублей, карточка кончилась. А пешком до Лёлиного дома — не меньше сорока минут.

— Ну? — наседала кондукторша, оглядывая Вовку презрительным взглядом.

— У меня тут... — Вовка раскрыла отделение для мелочи. — Вот. Понимаете...

— Не платим — значит, выходим, — отрезала кондукторша, ткнув в сторону дверей. — Ну?

Вовке хотелось огрызнуться. Вот тебе и «ну»...

Она покорно вышла в конце парка. В воздухе витал тополиный пух, белые хлопья неслись по асфальту, набивались в стоки. Одуряюще пахло поздней сиренью, скошенной травой и летним жаром. Вовка зажмурилась под солнечными лучами и вдохнула поглубже.

Кондукторша, конечно, грымза — могла бы и не выгонять, Вовка не какая-нибудь хамская шпана. Ну и ладно! Дойдет, не развалится. Не так уж тут и далеко.

Угол парка Вовка решила срезать. Шла по каемке заросшего пруда, нежилась под теплым солнышком и думала, что если бы в доме не отключили электричество, не сел телефон, а номер Лёли она бы помнила наизусть, то она бы ни за что никуда не выбралась. Так бы и торчала в своем онлайн-дневничке все выходные. И если по дневнику Вовка уже скучала — столько всего бы уже успела понаписать! — то в квартире даже днем было как-то не по себе. Странно и одиноко. А тут, на улице — настоящее лето, почти настоящая свобода, и еще немного, совсем-совсем немного, и начнется новая жизнь. Та самая взрослая жизнь, в которую Вовка так рвалась.

Она зажмурилась и едва сдержалась, чтобы не завопить от восторга.

А потом, чуть не царапнув затылок, прямо над головой у нее прожужжала какая-то штуковина. В лицо швырнуло пряди, и Вовка едва не взвизгнула.

— Да ты чего! — закричала она через пруд.

Квадрокоптер снизился над ряской, и паренек перехватил его прямо на лету. Обернулся к Вовке, прищурился и вдруг расплылся в улыбке.

— О, а я тебя знаю!

Вовка так и полыхала. Она терпеть не могла все, что летало. В детстве ей чуть не отрезало палец летающей тарелкой — зашивали в деревенском медпункте — и тогда ей было не до смеха. Вот и теперь вспомнился красный пластиковый край, острый, как бритва, и захотелось наброситься на дурака с кулаками.

— Осторожнее надо! Тут же люди ходят! — крикнула она.

— А тебя... — Парень зашагал ей навстречу, переступая через кочки. Одет он был в беззаботную белую футболку и шорты. У него уже точно начались каникулы. — Тебя же Влада зовут! — вспомнил он. — Точно, Влада!

Вовка надулась, но тут же представила мерзкую пупырчатую жабу, и поморгала. Так ее учила не злиться мама. Говорила, что злость уродует, и нужно представлять себя со стороны, и чем некрасивее, тем лучше. Немножко отлегло, но выругаться все равно хотелось.

Солнце светило в глаза, над бережком пруда играли кружевные тени, и Вовка не сразу рассмотрела лицо. А когда парень подошел поближе, поняла, что жабу ей можно было и не вспоминать. Покраснела, как первоклашка на линейке, и отступила. Двинуть бестолковому нахалу больше не хотелось.

Это был Илья из бывшего одиннадцатого «А», по которому с ума сходило чуть не полшколы. В женском туалете на третьем этаже его именем были исписаны все стены. И, в общем-то, было за что: высокий, темноволосый, широкоплечий, Илья казался старше сверстников, и взгляд у него был такой хитрый, такой уверенный, что будь он даже пухлым коротышкой — все равно бы всем нравился.

— Вовка, — только и выдавила она.

— Что? — расплылся в улыбке Илья, а Вовка и могла только, что пялиться куда-то ему в грудь, прямо по центру белого футболочного пятна.

— Меня все зовут Вовкой.

— Не может быть!

— А лучше бы Славиком? — вскинулась вдруг Вовка.

И чего она так разволновалась, как невеста на выданье?

Школа у них была простая, районная, все живут неподалеку, а уехать Вовка успела всего-то на одну остановку. Так что и встреча не такая уж и удивительная. Могла бы за эти одиннадцать лет столкнуться с Ильей в любое время.

Но не столкнулась.

Себя Вовка к воинствующей толпе поклонниц Ильи не причисляла никогда. Даже мысленно. Втрескаться в Илью было легко. Ну и что же может хорошего получиться из человека, которому за свое счастье нисколечко не нужно бороться?

— Если Вовкой — можно, то и Славиком — почему нет? — поддразнил Илья. — Если тебе так женские имена не нравятся.

— Нравятся, — Вовка раздраженно заправила волосы за уши и вскинула подбородок. Нельзя с этим красавчиком давать слабину. Она ему не глупенькая семиклассница, которая даже рта открыть в его присутствии не может. — А моим родителям, видно, нет. Выбирали между Женей и Сашей. А потом еще удивлялись, почему я выбрала себе такую странную кличку.

Илья усмехнулся. Улыбался он кривовато, как будто у него половина лица онемела после стоматолога, но это было на удивление симпатично, и Вовка почуяла, как ноет где-то в груди. Она поскорее кивнула на квадрокоптер.

— А ты, я смотрю, развлекаешься в полный рост.

— Отец подарил, — кивнул Илья. — На поступление.

Вовка хмыкнула. Ну конечно, у родителей Ильи, наверное, куры не клюют. А ей папа ничего не подарит. Разве что похлопает по плечу и скажет: «Молодца, доча. Так держать!»

— Хочешь, покажу как работает?

— Спасибо, я уже видела, чуть полголовы мне не снес, — скривилась Вовка.

— Так уж и полголовы. У него лопасти мягкие.

— Я вот как-то проверять не хочу.

— Ладно-ладно, ты уж прости.

Уши у Ильи как-то внезапно порозовели. И опять эта косая улыбочка.

— И куда ты? Поступил, то есть? — спросила Вовка, заслоняясь рукой от солнца.

— Да в «культурку», — махнул рукой Илья. — Особо не выбирал. А ты?

Вовка чуть не задохнулась. В «культурку»! Ну надо же совпадение...

— И я... — пролепетала она. — То есть... Еще не поступила... Я на вокальное иду, мне еще творческий экзамен сдавать. В среду.

— Ого. Даешь. Вокальное! Это же круть!

— Ну как круть... Не консерватория. Так...

— «Так»... Ты же петь будешь!

Он восхищался так искренне, что Вовка даже удивилась.

— Сокурсниками, значит, будем, — заулыбался Илья.

— Вроде того... — озадаченно протянула Вовка.

— Давай я тебя в ВК добавлю, — Илья ловко перекинул свою игрушку в левую руку, а правой выудил из кармана шорт телефон. — У тебя какая фамилия?

— Да я вообще, — замялась Вовка, — без фамилии.

— Это как?

— Ну, не со своей. Там все имя не мое.

— Ну и ладно. Диктуй.

— И вообще, там отчество.

— А если отчество — то все, писать тебе нельзя?

— А ты писать собрался?

Глупый, конечно, вышел вопрос. Может, и собрался, а может, и нет — в ВК ведь и на всякий случай добавляются. Тем более, что они просто-напросто поступают в один универ.

— Могу просто фотки пролайкать, — со смехом предложил Илья.

— Нет, не надо, у меня там их всего две штуки. Я больше в Инстаграме выкладываю.

— Да ты темнила. Давай, говори уже имя-отчество свое.

Вовка выдохнула, зажмурилась и выдала:

— Огнеслава Анимподистовна.

— Что-что-о? — захохотал Илья. — Аним... что?..

— Анимподистовна. Отчество такое, если вдруг не понял.

— Да понял-понял. — Плечи у Ильи все еще тряслись от смеха, пока он заполнял строку поиска. — Мало тебе прозвища...

Вовка надулась.

— Как хочу, так и называюсь. Паспорт в ВК не спрашивают.

— Молчу-молчу, — Илья примирительно поднял ладонь. — О, нашел. Ну еще бы, ты тут одна такая. Принимай заявку.

Вовка привычно хлопнула себя ладонью по карману и только потом опомнилась.

— Телефон сел. Потом приму. А может, и нет, — раззадорилась она. — Подумаю.

Уши у Ильи все еще краснели, так что робость как рукой сняло. Обычный мальчишка. Такой же, как и другие. Улыбка эта косая, красивая. А в остальном — ну дурак дураком.

Но про себя Вовка, конечно, улыбалась.

— А вроде пишет, что ты онлайн, — пожал плечами Илья. — Странно.

— Да нет, глючит, наверное. — Вовка вытащила телефон и понажимала кнопку включения. — У нас дома отрубили электричество, я уже вторые сутки как на необитаемом острове. Все село.

— Повезло, — усмехнулся Илья. — Я б не отказался от такого острова. Иногда, знаешь, тянет прочистить голову.

Вовка быстро глянула на открытую у него страничку — в строке «Сообщения» висело двадцать семь неотвеченных, в «Друзьях» — девять, да еще и отметки на фотографиях. Досмотреть Вовка не успела, отвела взгляд и посмурнела. Ну конечно, таким, как Илья целыми днями написывают какие-нибудь бестолковые девчонки. А Вовке — никто не написывает.

Из необыкновенного у нее — только прозвище, которое она сама же и придумала. Ну, может, еще голос, но какой от него толк... Вот было бы что-нибудь удивительное... Изумрудные глаза, например, или рыжие локоны. А у нее глаза обычные, серые, и волосы — как солома. Бледная моль, да и только. Нет, папа-то, конечно, не уставал приговаривать, что дочка у него девица-красавица, но Вовка его особенно не слушала. Для пап любые дочери красотки, хоть без носа, хоть с третьей рукой. Так что его мнение Вовка в расчет не брала.

Был, правда у нее в девятом классе поклонник — самый настоящий. Узкий, как шланг, таскался за ней хвостиком, так что Вовка окрестила его про себя Крысячьим Хвостом. Да и учился он в восьмом, так что какие там могут быть романы.

И когда-то давно, когда еще не убрали в ВК анонимные мнения, присылал ей какой-то неизвестный стишки. Вовка гуглила: лиричное — Есенин, а хлесткое и странное — Бродский. Общей темой, конечно, была любовь к Вовке, но кто этот анонимный воздыхатель, она так и не выяснила. Это случилось еще до истории с Крысячьим Хвостом, да и писал этот аноним с маленькой буквы, как и сама Вовка, ленился нажимать на «Shift», а Хвост себе такой безалаберности не позволял никогда.

Словом, истории у Вовки были сомнительные и уверенности в себе ей не добавили.

А тут бац — и красные уши. У самого Ильи.

Хотя, может, это у него такая особенность? Всегда уши красные?

Пока Илья рассматривал ее страничку, Вовка вдруг застеснялась и поняла, что больше этого разговора не выдержит. Поговорили — и хватит. Убежать бы и покричать как следует в подушку. Но нет, она же шла к Лёле — у нее дела, вот и отлично! Не стоит демонстрировать свою доступность, как будто Вовка у этого пруда может проторчать полдня.

Она, конечно, может, но Илье об этом знать необязательно.

— Ну, ладно, я... это... побежала, — выдохнула Вовка.

— Какая у тебя спешка. Лето же!

— Это у тебя лето. А мне еще сдавать экзамен.

— А, точно. Ну, тогда удачно тебе сдать, Огнеслава Аним... — он запнулся и сверился с экраном телефона. — Анимподистовна.

Глаза у него смеялись, и весь он был таким летним, таким счастливым, таким беззаботным, что у Вовки перехватило дыхание. Вот бы весь день так с ним стоять — хоть у пруда, хоть в самом пруду, вообще неважно, где. Вовка вспомнила измаранный туалет на третьем этаже и снова задохнулась. Тот самый Илья — и вот он, рядом с ней. Такой обыкновенный и такой близкий. Как будто и не о нем там стены исписаны.

От Ильи она и правда бросилась вприпрыжку. Увидела семнадцатый трамвай и, снова позабыв про карточку, запрыгнула в последнюю секунду. Кондуктора в вагоне почему-то не оказалось, и Вовка проехалась зайцем. Только вот о билетах она даже и не думала.

— Лёлька, открывай!

Она барабанила в дверь уже с минуту. Звонка слышно не было, сколько Вовка на кнопку ни жала. Но уж стук-то не заметить вообще невозможно — сейчас сбегутся соседи.

В кармане вдруг завибрировало. Вовка вздрогнула, схватилась за джинсы и выхватила телефон.

Экран горел. Запоздало заиграла мелодия.

«Неизвестный номер».

Опять.