Исповедь узницы подземелья

Второй ярус кровати оставался пустовать и служил нам крышей, защищающей от капель воды, слетающих вниз, и постоянно падающих омерзительных чёрных жуков.

В марте 2004 года Мохов впервые за все время разрешил мне помыться в его ванной. Я не поверила своему счастью, ведь у нас опять появился призрачный шанс на спасение.

Он пришел за мной ночью и вывел на улицу. Под моими ногами хрустел снег, и, несмотря на то, что наш мучитель всю дорогу крепко держал меня за руку, я ощущала свободу каждой клеточкой кожи на своем маленьком измученном теле. Из-за темноты мне никак не удавалось рассмотреть обстановку вокруг, фонари во дворе предусмотрительно были выключены. И я, опасаясь провала, решила повременить с побегом.

Мохов вел меня по узкому коридорчику, не зажигая свет.

– Давай по быстрому потрахаемся и помоешься, – заведя меня в душевую распорядился он.

После омерзительного акта, я наконец-то залезла в ванну и включила воду. Несмотря на то, что комнатенка, в которой мы находились, была грязной и, как всё в моей нынешней жизни, противной, я получала наслаждение от того, что на мою голову льется вода из крана и мне не приходится ее экономить. Намывшись вдоволь, я вылезла из ванны и обернулась выданным мне полотенцем.

– Пойдем в комнату, надо еще раз потрахаться, – схватив меня за руку, он поволок жертву вглубь дома.

Спальня нашего мучителя оказалась маленькой и захламленной. По левой стене от двери устроился старомодный трельяж с зеркалом, дальше шел низенький шкаф для одежды, за ним, под окном, располагался письменный стол. Напротив стола стояла разложенная софа с несвежим постельным бельем. Там, где она заканчивалась, был установлен относительно новый для того времени телевизор с видеомагнитофоном наверху, а позади него пестрел видеокассетами открытый стеллаж.

Меня как магнитом тянуло моё отражение в большом зеркале. Из-за того что в нашем подвале имелось лишь крошечное зеркальце, мне никак не удавалось понять, как я выгляжу. Я принялась рассматривать себя, и отражение во весь рост, моя чудовищная внешность повергли меня в шок. Непропорционально длинные руки, свисающие вдоль тощего детского тельца, по-старушечьи редкие волосы, сквозь которые просвечивается кожа на голове, землистый цвет лица и огромные, в пол впалой щеки синяки под глазами. Мне стало до слез жаль себя. Я всегда была такой хорошенькой девочкой, а сейчас на меня смотрело какое-то жуткое, почти инопланетное существо.

Злость на нашего мучителя достигла предела. Захотелось схватить с телевизора видик и долбить им по его безумной башке, пока она не разлетится на мелкие кусочки. Но… Все мои силы были только в моём воображении. В реальности не существовало ни единого шанса справиться с Моховым, поэтому худенькая тощая девочка продолжала подчиняться его приказам. Изнасиловав меня уже на софе, он все с той же осторожностью отвел меня обратно в подвал.

По реакции Лены мне стало ясно, что она очень расстроилась моему возвращению. Времени до разрешения от бремени оставалось совсем мало, ей стоило огромных усилий добраться до туалетного ведра или, например, поднять с пола авторучку, случайно упавшую на пол во время занятия английским. Её организм был настолько ослаблен, что вряд ли она смогла бы выжить во время родов. Моя бедная подруга очень надеялась, что в этот раз мне удастся сбежать. Она так же, как и я, боролась за жизнь. Однако я понимала: я не имею права на ошибку, и если у меня не получится с первого раза осуществить задуманное, второго шанса может не быть. Наш мучитель, опасаясь побега, с большой долей вероятности исключит всякие вылазки на улицу.

Следующий поход в дом состоялся спустя примерно две недели. Случилось это опять ночью. Я вымылась в ванне, и Мохов проводил меня в свою спальню. Я лежала на его кровати и разглядывала окно. Двойная старая рама, обрамляющая уже привычно грязное стекло, не открывалась, имелась лишь крошечная форточка, которая даже для моих кошачьих габаритов была мала. Да и бежать опять было некуда – окошко выходило во внутренний двор, окруженный высоким забором и хозяйственными постройками. Наш мучитель включил видеокассету с порнофильмом. Отвращение к нему зашкаливало, я ненавидела этого человека за то, что он заставляет меня заниматься с ним сексом под это непотребное кино, за требование воспроизводить звуки, доносящиеся из телевизора, за то, что он пользуется моим телом, будто это его личная вещь. Он хотел, чтобы мне это нравилось! Он сумасшедший?!

Наконец, все закончилось. Мохов закрыл глаза и, кажется, задремал. Я вслушивалась в тишину и смотрела на дверь.

«Я смогу, я это сделаю», – вертелось в голове.

Встала. Шаг. Еще один. Я почти у выхода… И вдруг…

– Куда собралась? – Раздалось за спиной.

Одним прыжком он оказался около меня и больно толкнул в грудь. От удара я отлетела на кровать:

– Я в туалет захотела, – прохрипела я.

Он подошел ко мне и отхлестал по щекам.

Казалось, это конец…

Последний год

Дни тянулись и были похожи один на другой. Сон, еда, рисунки, зачитанные до дыр одни и те же книжки… Даже у белки в колесе больше разнообразия – она хотя бы видит вокруг себя постоянно меняющиеся лица. Наш бункер становился всё мрачнее и не пригоднее для жизни. Плесень разрослась по всему потолку и стенам. Чтобы хоть как-то скрыть эту черноту, я расклеивала свои рисунки по периметру, но и они вскоре начинали гнить. От сырости постельное белье всегда было влажное, а мое тело – липким. Мне стало даже больше нравиться находиться в зеленой комнатке, она, по крайней мере, была сухой и располагалась ближе к свободе.

За все годы моего заточения, кроме ненависти и отвращения я не испытала ни одного чувства к нашему мучителю. Всё в нем раздражало меня: манера общения, ухмылка, похожая на звериный оскал, его голос, взгляд, какая-то замусоленная внешность. Мне постоянно хотелось ударить его, ущипнуть, укусить, сказать что-то неприятное, а еще лучше – задушить своими собственными руками. Если бы в них вдруг откуда-то появилась сила. Я ненавидела его за то, что он может свободно передвигаться по земле, общаться с другими людьми, спать в своей постели, ходить по магазинам и вообще делать, что ему заблагорассудится, в то время как мне приходилось сидеть в этом мрачном подвале, изолированной от внешнего мира.

Часто перед сном я закрывала глаза и мечтала, как гуляю по парку, как покупаю себе мороженое, а потом сажусь на скамейку под раскидистой старой березой. Я наблюдаю за людьми, проходящими мимо, и улыбаюсь солнышку, которое то скрывается, то выглядывает из-за белых пушистых облаков. Слушаю щебет птиц, радостные крики детей, играющих на детской площадке и голоса взрослых, иногда поругивающих малышей за непослушание. Сотни вещей, которые человек, не задумываясь, может делать каждый день, стали для меня недоступны, тысячи звуков престали существовать в моем нынешнем мире. Это сводило с ума и доводило до отчаяния. Я практически сдалась и смирилась со своей злой участью. Как вдруг судьба подарила нам еще один шанс на спасение.

– В следующую субботу в гости пойдем к моей жиличке, – сказал Мохов, выкладывая продукты на порог люка. – Она студентка, снимает у меня комнату.

Я слушала и не верила своим ушам, а он продолжал:

– Скажу что ты моя племянница, приехала на выходные. Посидим, винца красненького попьем, а потом я ей незаметно снотворное подмешаю, – он противно оскалился. – Хочу её попробовать..

Это казалось чудом, что мучитель разрешит мне днем выйти на улицу, пообщаться с новым человеком, побыть в его доме! И хотя студентку было очень жаль, я, несомненно, обрадовалась предстоящему походу.

Мы с Леной тщательно продумали план по освобождению и с нетерпением принялись ждать выходных.

Итак, настал день икс.

Я оделась в свои вещи, которые все эти годы бережно хранила в полке стола. Конечно, они напрочь пропитались запахом плесени, но нам это было только на руку. Мало того, что внешне я выглядела, мягко говоря, нездоровой, так еще и воняла затхлостью и подвалом. У нормального человека (а мы надеялись, что эта студентка адекватная) мой вид вызвал бы подозрения.

Вообще, когда я анализирую поступки Мохова: то, что он вывел меня на улицу, да потом еще и познакомил со своей жиличкой – я до сих пор не могу понять, как он на это решился. Потерял бдительность, уверившись, что мы слишком раздавлены психологически и деморализованы и уже не будем пытаться бежать? Уверился в своей безнаказанности? Был слишком одержим мечтой завладеть новой жертвой? Или он просто жил в какой-то своей реальности, его психическое расстройство начало прогрессировать, и он перестал трезво оценивать ситуацию? Не знаю. В любом случае именно это его решение повлекло за собой наше последующее освобождение из стен ненавистного бункера.

Мохов постучался в дверь к жиличке. Крепко сжимая мою руку, девушка впустила нас. Я жадно стала разглядывать ее. Ростом не больше меня, худенькая, красивые светлые волосы заплетены в косичку, приятные черты лица и глаза, выражающие непонимание и интерес. Мне вдруг безумно захотелось потрогать голубой халатик, в который она была одета, и прикоснуться к ее телу, чтобы убедиться, что она настоящая.

– Ко мне вот на выходные племянница приехала, – промямлил Мохов. – Ей скучно стало, я вас решил познакомить.

Студентка пригласила нас войти. Мы сели за стол, и наш мучитель достал заранее подготовленную бутылку вина. Девушка удивилась, но подала стаканы. Разговор не складывался. Я же сидела и лихорадочно думала только об одном – куда подсунуть записку, которую мы с Леной заранее написали. Я понимала, что куда бы ни всунула это послание, это будет практически как крик о помощи капитана Гранта, вложенный в бутылку и вверенный волнам океана… Но я обязана была воспользоваться этим шансом…

Поскольку следователи передали мне «на память» эту записку, сейчас я могу привести ее полный текст. Вот он:

«Милая девушка! Мы не знаем, как вас зовут, но надеемся, что вы нам поможете. Вы – наш единственный шанс на спасение. Мы знаем, что вы снимаете комнату в доме у мужчины по имени Виктор. Но вы не представляете, что он за человек. Вот уже четвертый год он держит нас в подвале под сараем, который находится в его огороде. Вход туда замаскирован. Наши данные есть в милиции. Нас ищут, но не могут найти. Вас мы просим только об одном – отнесите эту записку в отделение милиции, сообщите адрес дома, в котором вы сейчас живете. Все эти годы, которые мы провели здесь, мы не видели ни одного человека, кроме этого Виктора. Он держит нас тут, издевается, насилует, иногда бьет. Мы знаем, что он производит впечатление нормального человека, но на самом деле это не так. У меня, Елены, от него родилось двое детей, которых он забрал у меня и куда-то отнес. Может быть, вы что-то слышали о маленьких подкидышах. Сейчас я опять беременная, где-то на пятом месяце. Мы очень хотим домой к своим родным, и только вы можете нам помочь. Мы уверены, что вы не сможете остаться в стороне. Только умоляем вас: ни в коем случае не показывайте эту записку Виктору! Не подавайте виду, что она вообще была! Ему грозит большой тюремный срок, и он может убить и вас, и нас, лишь бы никто не узнал об этом и его не посадили. Берегитесь его! Заранее спасибо. Помогай вам Бог! Лена и Катя.

Взгляд мой упал на подоконник, расположенный за моей спиной, заваленный аудиокассетами. Сделав вид, что меня интересует репертуар, я незаметно достала из волос собранных в пучок, заветную бумажку, скрученную трубочкой и от того в размере не превышающую фильтр от сигареты, и положила ее в один из подкассетников. Всё. Дело сделано. Дальше оставалось надеяться только на чудо…

Все время нашего застолья Мохов старался разрядить обстановку, рассказывая анекдоты и расспрашивая её о жизни. Но было понятно, что студентку напрягает наш визит. Видя, что она не пьет вино, в которое он изловчился подсыпать снотворное, пока девушка ставила чайник на газ, наш мучитель предложил ей мороженое и, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты. Я растерялась, да и было от чего. Остаться один на один с человеком, который, с одной стороны, может нас спасти, а с другой – испугаться и выдать меня, если я начну просить ее о помощи, оказалось нелегко. Я сделала выбор в пользу молчания. Времени, чтобы объяснить ей ситуацию, не было, Мохов вернулся буквально через минуту. Просто ходил к себе, где заранее подготовил десерт со снотворным. Студентка приняла угощение и, сославшись на усталость, выпроводила нас. Думаю, что мой облик все-таки подействовал на нее, и она как можно скорее пожелала избавиться от странных гостей.

Я вернулась в свой подвал, и потянулись дни ожидания.

Здесь, с вашего позволения я сделаю небольшое отступление.

Проведя в замкнутом пространстве такое количество времени, человек теряет ориентиры, становится медлительным и неуверенным в себе. А если еще и брать во внимание нашу ситуацию многолетнего психологического и физического насилия в таком замкнутом пространстве, когда мы постоянно находились под гнетом нашего мучителя… Он изо дня в день давал понять, что сбежать не удастся, что у него все под контролем, неверный шаг приведет к наказанию, а быть может, – и смерти. Психика была сломлена, и хоть вера в будущее освобождение не покидала меня, страх умереть от его побоев или быть погребенной заживо в нашем подземелье не уступал в размере желанию обрести свободу.