Разговор с автором | Роман

Утро следующего дня ничем не отличалось от последних. Я не высыпался уже систематически, и это начинало напрягать. Надо будет купить что-нибудь успокаивающее для сна в аптеке. Надо.

Я выглянул в окно и был приятно удивлен. От вчерашней влажной мерзости не осталось и следа. Стояло конкретно-осеннее утро. Красивое такое, солнечное. Слегка облачное небо и переливающиеся, еще не успевшие опасть, но уже успевшие совсем немного пожелтеть, листья березы за окном... Красота. В связи с этим я решил, что пойду сегодня в пиджаке, а не в кофте, как вчера.

Перед работой я благополучно забыл про аптеку и свое успокоительное. Сейчас важно было только одно – проснуться. Да и день обещал быть долгим. Поэтому выбор сразу же был сделан в пользу кофе.

Приятная девушка-бариста пожелала мне хорошего дня и улыбнулась. Наверно, ее развеселил мой потрепанный видок. Вот это другое дело! Вот это обслуживание! Не то что вчера было... После такой приятной девушки и кофе не нужен. Одна ее улыбка взбодрила. Кстати, я ее раньше в этом кафе не видел. Новенькая, наверно.

На работе с самого утра Света уже всех достала со своими котятами. Вернее, с котятами подруги. Ну, той, которая о Свете вспоминает редко и в последнюю очередь. Этих месячных котят она и мне впарить пыталась. Ага... Щас! Только маленького котенка мне для полного счастья и не хватает. Я за собой-то уследить в последнее время не могу. Куда уж там новорожденное животное...

В обеденный перерыв, закурив один на крыльце, я вспомнил, что нужно позвонить этой... как ее... учительнице. Достал телефон, нашел мамино вчерашнее сообщение и начал слушать гудки. Слушать пришлось не долго.

– У меня урок, перезвоню, – раздался голос в трубке.

Ну, конечно! Учительница же... И как я не подумал? Надо было вчера звонить, но было уже поздно. Или сегодня тоже сообщение отправить, мол я такой-то такой-то по такому-то делу. Вот дурак! Что она теперь обо мне подумает? Я раздраженно вдавил сигарету в бок мусорки. Ждать теперь звонка, что делать-то...

Погодка так и манила. Сейчас бы выходной, прогуляться. И почему так всегда? Как погода шикарная – дела какие-то целый день. А нет дел – ливень. Сегодня бы я и к Свете с удовольствием съездил шашлыки пожарить, и другое какое развлечение нашел бы. У Светы хорошо, на самом деле. У нее дом недалеко от города. Уютненький такой домишка. Эх... там бы сейчас у костра греться да выпивать чего-нибудь.

Как только я собрался с мыслями и хотел уже пойти обратно на рабочее место протирать штаны, телефон в кармане зажужжал.

– Алло, Вы звонили? – раздался тот же приятный голос.

– Да... Эм... – Я замешкался. – Меня Андрей зовут. Вам сегодня с книгами помочь нужно было...

– Да, здравствуйте, Андрей, – аккуратно перебила она мои нервные отрывистые реплики. – Как Вам удобно будет встретиться?

Она так связно и уверенно говорила, что я на секунду засомневался в своем праве называться менеджером. Потому что, по сравнению с ней, из меня менеджер был, как из крота пилот.

– Я... у меня работа до семи, – промямлил я и сразу же добавил: – мама должна была Вам сказать.

«На маму ссылается. О, боже! Соберись уже!» – сказал я сам себе мысленно.

– Давайте, я...

– Я заеду за Вами, – опять тактично и уверенно прервала она. Наверно, она уже торопилась и не хотела затягивать разговор. – Отправьте мне адрес на этот номер, я заеду к семи, хорошо?

– Хорошо, – автоматически ответил я и только после ее: «До вечера», осмыслил, что она сказала.

Адрес я отправил и потом еще долго думал о том, какая она поразительно уверенная женщина, что я когда-то был таким же, когда шел на эту работу, и о том, что хорошо бы мне свои навыки переговоров подтянуть.

Работать теперь не хотелось совсем. Ничего не хотелось. Прикинуться больным, что ли?.. Я сел за свой стол, навалился на локти и обхватил голову руками. Она была горячая. Так и кипела. Нет, ну точно заболел!

Я пошел до корпоративной аптечки, откопал там старый электронный градусник, который был весь в чем-то липком, напоминающем остатки скотча. С грехом пополам, скользкими от пота пальцами расстегнул верхние пуговицы на рубашке и, стоя прямо там, возле аптечки, засунул его подмышку. Он пропищал почти сразу же. Тридцать шесть и четыре! Ну, что ж это такое?! Старая развалина. Готов поспорить, есть у меня сейчас температура, просто градусник хреновый. Я, не застегивая рубашки, засунул градусник обратно в черный плотный пакет, называемый аптечкой, и сел на стул там рядом.

С одной стороны, и хорошо. Забирать-то меня учительница все равно будет отсюда. А для нее прикинуться больным у меня духу не хватит. Обещал же...

Мне так стало плохо, что даже тело не слушалось. Хотелось просто лечь и лежать. И я не думал уже про Алису, как про Алису. В смысле, как про человека или девушку. Я думал о ней образами. Ощущениями. Как-то так. Мысль о ней и о прошедших выходных вызывала раздражение. А представление о том, что будет, как я дальше буду жить – бессилие. Даже дышать стало лень. Неужели теперь мне всегда будет на столько плохо? Не-е-ет. Наверно, это все – недосып. Точно недосып. И еще плохая погода. Просто простыл. Ну, не могу же я ни с того ни с сего так хреново себя чувствовать. Не могу!

В этот момент в салон зашел мужик, лет от тридцати до сорока. Выглядел весьма посредственно. Особенно его выдали изношенные кроссовки и потрепанная безвкусная коричневая сумка через плечо. Кто ж так ходит... Сумка? Серьезно?! Тканевая... Ты из какого века? Он осторожно и не спеша, оглядываясь, двигался к представленным машинам. На меня, слава богу, не посмотрел. Я проводил его взглядом, даже не думая сдвинуться с места. И тут откуда ни возьмись сзади возникла Света.

– Ты чего, не подойдешь к нему? У тебя ж планы горят... – ткнув меня в бок локтем, сказала Света.

– Да ну... горят и пусть горят. Я устал уже их тушить, – с наигранной иронией ответил я.

Она усмехнулась.

– Че ты фыркаешь? – я посмотрел на нее боковым зрением. – Спорим, ничего не купит? По нему ж видно, что наши машины не по карману будут. Это все равно если бы я в салон «Порше» зашел.

– Видно – не видно, а с клиентами работать все равно надо. – Света глубоко вздохнула. – Ну, может у тебя и ничего не купит, а у меня – еще посмотрим...

И она двинулась к мужчине большими уверенными шагами. «Вот и славно...» – подумал я и поплелся на свое место.

День медленно полз к вечеру, преподнеся мне всю палитру чувств моего уставшего тела. Похоже, все уже... Старость. Я несколько раз прогулялся до столовой за кофе. Он ни разу не помог. А каждый раз, когда в салон заходил новый клиент – их сегодня было трое, – я молился, чтоб меня никто не трогал. Благо, у всех планы горят под конец отчетного периода, и вместо меня всегда находилось, кому клиента обслужить. Кстати, тот самый первый, с сумочкой, так ничего и не оформил. Он вообще довольно быстро смылся, Света даже не успела его в клиентскую базу занести. Вот так-то... Чутье!

Что касалось моего личного плана, он реально горел синим пламенем. Я на премию и не рассчитывал в этом месяце. Но терять деньги, которые могли бы стать моими, все равно грустно. Я бы закрыл дыру в бюджете, образованную Алисиным ноутбуком, вернее, его починкой. Может, прикупил бы себе чего. Хм... Интересно, а хватило бы мне на те колонки для компьютера, что я давно хотел? Я уже достал телефон, чтоб посмотреть, сколько они сейчас стоят, но тут же передумал. Что толку делить шкуру неубитого медведя? Расстроюсь только.

В общем, я дожил до семи часов, уже оделся, встал у входных дверей и ждал Настасью.

Она приехала чуть с опозданием, но все равно до библиотеки тут было не слишком далеко. Город-то у нас маленький. Приехала, встала у самого входа на своем Ниссан Жук и очень аккуратно как-то бибикнула.

Первое, о чем я думал было впечатление от машины. Вернее, от нахождения в ней. Я только сел и сразу почувствовал какой-то комфорт. Обычно в чужие машины садиться далеко не комфортно. Я в этом деле человек со стажем. В стольких машинах уже пересидел. Но в этой... Даже не знаю, как словами сказать. Например, как в машине у мамы. Она вроде не твоя, но садишься как в свою. Не боишься что-то задеть неудачно, не мешают дурацкие чехлы на сиденьях, и сами сиденья – не кожа скользящая, в них не чувствуешь себя маленьким неловким человечком. Сел так сел. Закрепился, так сказать. И расстояние в ногах идеальное. В общем, комфортно. Я сел и позволил креслу поглотить себя. Если б было темно, то я там прямо по дороге и уснул бы. Настолько меня расслабило. Мы уже успели проехать половину пути и только тогда я начал думать о том, кто же сидит рядом со мной.

Знать-то, как она выглядит, я знал. Мама на фотографиях постоянно ее показывала, на свадьбе еще ее видел. И, что касалось внешности, никаких сюрпризов я в ней не нашел. Одета она была в кэжуал костюм. Обычный красивый женский костюм, который ей очень шел. Пахла приятно и вообще создавала впечатление обычной ухоженной женщины. Но лично мы знакомы не были. Вернее, я с ней только на маминой свадьбе парой слов перекинулся и все. И мне стало интересно, такой ли у нее характер, какой я себе вчера и сегодня представил. Она поглядывала на меня боковым зрением, но до библиотеки мы доехали в абсолютной тишине.

Выйдя из машины, я постарался аккуратно закрыть дверь, не хлопнув. В чужих машинах это всегда самый сложный квест, ведь никогда не знаешь, какая у двери отдача. Слишком легко – закроешь не до конца, потом придется еще раз открыть и закрыть сильнее. А переборщишь – поймаешь недовольный взгляд владельца. Никому же не нравится, когда их дверями хлопают. Но у меня получилось с первого раза. И после этой немой победы я набрался сил завести разговор.

– А Вы вообще музыку в машине не слушаете? – спросил я, потому что вся поездка прошла в тишине. – Вы не подумайте, просто обычно хотя бы фоном радио какое-нибудь играет.

– Нет, – с улыбкой ответила она, заходя в библиотеку, – мне не принципиально. Просто музыку я люблю слушать вдумчиво. Именно слушать, а не... как ты сказал?.. Чтоб фоном. За рулем у меня все внимание на дорогу, все равно музыки не замечаю.

Я утвердительно промычал и кивнул головой.

В библиотеке ее уже ждали. Мы прошли мимо пыльных стеллажей по довольно широкой полосе из темно-красного, такого же пыльного, ковра. Мне всегда нравился запах в библиотеке. Кажется, что он нравился всем. Есть что-то в этом сочетании давно уже пыльных полок и дешевой газетной бумаги. Я в детстве времени в библиотеке не проводил совсем, но почему-то даже для меня она пахнет детством. Как будто этот запах вшит нам на генном уровне как приятный. И даже те, кто до этого никогда не был в библиотеке, если их в нее привести и спросить, приятно ли пахнет, готов поспорить, все ответят, что приятно. А уж Настасья эта явно в таких местах много времени проводит.

В центре помещения за большим пустым столом сидела довольно бойкая тетка. У таких, как правило, характер на лице написан. Она была не как все стереотипные библиотекари. У нее не было уставших глаз и старых рук, она была совсем не худая, но и не толстая. И самое главное – без очков. Настасья быстро и уверенно подошла к ней.

– Настасья Евгеньевна! Здравствуйте, здравствуйте! – голос этой женщины эхом отзывался во всем зале. – Вы что так задерживаетесь? Я же жду, волнуюсь!

Она говорила так громко и пискляво, что хотелось срочно убавить ей звук или хотя бы заткнуть уши пальцами. Ни того, ни другого сделать я не мог. «Ну, будь ты тише... Это же библиотека!» – подумал я.

– Кого это Вы нам тут привели? – библиотекарь высунулась из-за стола и посмотрела на меня. – Помощничек? – Она кивнула. – Как зовут Вас, юноша?

Вот это да! Обращается ко мне, как тетка родная. Вроде на «Вы», но будто давно знакомы. Еще я в этот момент заметил, что кроме ужаснейшего голоса у нее имелись такие же ужасные глаза. Они были огромные, всегда как будто что-то спрашивающие. Нет, сами по себе глаза (разрез) были нормальными, но она их как специально вечно выпучивала. Она была как раз из таких людей, по которым не понятно, удивляются они или это их нормальное выражение лица.

Как только я начал думать о ее выпадающих глазах и представил, как бегу их ловить, я понял, что не ответил на вопрос и мы стоим в тишине уже около полуминуты. Настасья обернулась и смотрела на меня, видимо, подумав, что я сам захочу представиться.

– А-андрей, – опомнившись, сказал я.

Настасья улыбнулась. Эта ее улыбка была очень красивая и очень... Снисходительная.

– Андрей?! У меня сынок Андрей. – Она посмотрела на Настасью Евгеньевну. Та уже поглядывала на свои тоненькие золотые часы. – Торопитесь, наверно. Пойдемте, пойдемте...

Она вышла из-за стола и пошла по рядам с книгами. Мы за ней. Дошли до какого-то закутка у пожарной двери. Там двумя высоченными стопками лежали книги: Достоевский «Преступление и наказание» и Горький «На дне». Я поморщился. Настасья Евгеньевна заметила это и тут же спросила:

– Не любишь классику?

– Не то чтобы не люблю. Просто конкретно этих, – начал я и поймал на себе осуждающий взгляд библиотекаря.

Она выглядела так, будто готова вот прямо сейчас начать читать мне лекцию о правильном чтении, о величии русской литературы и тому подобное. «Сейчас начнется, – подумал я. – Она, похоже, один в один – моя мама в этом плане. Да и чего ожидать?.. Библиотекарь же. Они, наверно, глотку все рвать готовы за этих писак. Как заведет шарманку про нравоучения – не отделаешься. И почему некоторым женщинам так нравится всех подряд переучивать?.. – Я представил, что вместо библиотекаря сейчас стоит моя мама и что бы она сказала. – Зря я вообще начал. Надо с этой темы быстренько съезжать».

– Это все, что надо унести? – реабилитировался я.

Слово «все» прозвучало даже как-то надменно. Будто это ерунда. Но это не ерунда. Книги толстые и их не мало. В один заход точно не управлюсь. Да что там в один. Даже в два – тяжко будет. Я же вам не Дуэйн Джонсон какой-нибудь.

– Да, все эти книги, – ответила Настасья и еще раз указала на них рукой.

Я быстро, не дожидаясь реакции библиотекаря, взял чуть больше половины первой стопки с Достоевским и пошел обратно между стеллажей.

У машины Настасья Евгеньевна меня догнала и любезно открыла багажник. Он у нее был чистый, видимо, заранее подготовленный. Только огнетушитель, маленькая аптечка и постеленное одеялко – ничего лишнего.

Остальные две партии я перетаскал так же быстро, чтоб не вступать больше в контакт с этой надоедливой и громкой библиотекарем. Уже начинало темнеть, когда мы, наконец, сели в машину и поехали в сторону школы.

– Достоевского, значит, не любишь? – сказала Настасья Евгеньевна.

– Если честно, да, – ответил я. – Мне не нравятся его герои.

– А что с ними?

– Слишком страдают.

– Как это, слишком? – усмехнулась она.

– Ну, они же просто лентяи. Сами создают себе проблемы – сами страдают, – ответил я. – По сути, могли бы свою жизнь поменять. То есть, – я запнулся, – они не сильные. Ноют и все.

– Интересное мнение, – еще шире улыбнулась она. – А ты, наверное, никогда не страдал? Сильно...

Я задумался и замолчал. А ведь и вправду. Как раз сейчас-то я и страдаю. При чем так же, как эти чертовы герои. Бессильно и лениво страдаю. В этот момент мне даже отвечать не захотелось. Стало от себя тошно.

– Страдание – это рост. Через муки люди развиваются. И герои Достоевского, в частности Раскольников, потом обретают покой.

Она была бесконечно права. И – надо же – меня это успокоило. Значит, будет все же покой! Будет счастье! Надо просто отстрадать.

– Много читаешь? – опять спросила она.

– Да так... Раньше читал от скуки.

– На остатки знаний от школьной программы твои отзывы не похожи.

И тут она была права. После расставания с Анжеликой я много читал. Читал, чтоб забыться. И Достоевский с его этим Раскольниковым попадался. Он меня тогда взбесил жутко, помню.

– Знаешь, я часто встречаю людей, как ты, – она на долю секунды отвернулась от дороги и бросила на меня взгляд. Я его поймал. – Прочитавших не то и не в то время, спроецировавших на себя и оставшихся недовольными. Но смысл произведений куда глубже. И его анализировать надо отстраненно.

– Отстраненно?

– Переживать героем, а не собой. Ведь автор показывает, как чувствует себя герой. А про тебя он угадать не может. Тем и отличается обычное прочтение от профессионального. Нужно уметь погружаться и уметь понимать.

Мы приехали. А ее слова меня задели. С первого знакомства, почти с первых фраз она умудрилась мне объяснить то, что меня мучило. Мучило в тайне от меня самого. Я не мог читать, не мог ничего смотреть с прошлых выходных. И не мог понять, почему. А она мне вот так взяла и объяснила. Когда я даже не спрашивал.

Мы зашли в школу: я, стопка книг и Настасья Евгеньевна. Я смиренно плелся за ней, пытаясь поймать равновесие и не уронить всю эту огромную кучу разом. В школе сейчас, похоже, был только вахтер. В коридорах стоял полумрак. Я шел позади метра на три-четыре, чтоб она смогла спокойно открыть класс и придержать дверь. Но тут с лестницы послышались очень быстрые громкие шаги. Как будто кто-то бежал, перепрыгивая ступеньки через одну. Этот кто-то промчался мимо меня, слегка задев, так, что я чуть не повалил книжную башню на пол. Промчался и остановился возле Настасьи Евгеньевны.

– Здравствуйте! – вскрикнула запыхавшаяся девочка. – У меня такая проблема... Я не смогу в конкурсе участвовать.

Она еще немного отдышалась, пока Настасья Евгеньевна спокойно подбирала ключ, как будто игнорируя все посторонние звуки. Я подошел ближе и увидел, что возле класса, тяжело и громко дыша, стояла Алиса. И почему-то даже не удивился. Было крайне логично увидеть ее здесь, в клубе для начинающих писателей. Она на секунду бросила на меня взгляд и опять с надеждой уставилась на учителя. Не узнала, наверно. Хотя встретить ее сейчас для меня было ожидаемо... Да, что уж там. Я этой встречи ждал. Мне же все это время хотелось ее увидеть, я о ней думал. Но это было из того же разряда, что и хотеть миллион. Вот ты его хочешь, думаешь о нем. Но в один момент берешь и выигрываешь. Настоящий миллион! Он был лишь в твоих мечтах, ты так этого хотел. И ни разу не думал о том, что будешь с ним делать. Просто хотел миллион, как факт, как вещь, чтоб поставить на полку и гордиться, что у тебя есть миллион. Но миллион – не вещь. И Алиса – не вещь. Да, первые несколько секунд ты рад и даже немного удивлен. А потом нужно что-то делать. И вот тут заключается проблема.

Я хотел, чтоб она со мной говорила. Хотел побыть рядом с ней, посмотреть на нее. Чтоб видеть, как она себя ведет. И, чтоб понять, что меня так зацепило, аж на несколько дней. Почему она так на меня действует. Но сам не знал, что сказать и, что сделать.

Настасья Евгеньевна спокойно открыла дверь, закрепила ее на какое-то специальное приспособление, чтоб она не закрылась и зажгла свет. Я аккуратно протиснулся в дверь, за мной Алиса.

– Можешь оставить здесь, – сказала Настасья и с легкой улыбкой указала на парты. – Спасибо огромное тебе, Андрей. Не знаю, как бы одна все это унесла.

– Обращайтесь, – так же с улыбкой сказал я и уже собрался спускаться за следующей партией.

– Что там у тебя случилось? – обратилась она, наконец, к изнывающей от ожидания Алисе.

– Я не смогу в конкурсе участвовать, потому что он, – она показала на меня пальцем, – уронил меня на ноутбук и теперь он в ремонте! Как мне без ноутбука писать?

Настасья Евгеньевна вопросительно посмотрела на Алису, затем на меня. А я настолько устал и задумался, что сначала даже не понял, что она сказала.

– Как это уронил тебя на ноутбук? – все еще пребывая в непонимании спросила Настасья, обращаясь, как бы, к обоим.

– Я тебе, вообще-то, жизнь спас, на секундочку! – вмешался я.

О, значит, она все же меня узнала! В этот момент я снова почувствовал раздражение, которое накрыло меня в выходные. Раздражение и сильное нежелание здесь находиться и сюда возвращаться.

– Обвинениями она тут еще кидаться будет! – добавил я. – За такое обычно благодарят.

Алиса закатила глаза. Вот ведь малявка неблагодарная.

– Так, давайте спокойней, – слегка повысив голос, сказала Настасья. – Разбираться между собой потом будете, сейчас уже ученики придут. До конца подачи заявок еще неделя. Успеешь...

И я пошел за следующей партией. Что ответила Алиса я не услышал, да и не особо меня это волновало. Мне хотелось скорей закончить таскать книги и пойти домой. Ни голода, ни усталости я не чувствовал. Чувствовал только раздражение и какое-то помутнение в мозгу, не дающее нормально мыслить.

Подойдя к машине, я взял столько книг, сколько мог унести. И когда во второй раз зашел в кабинет, Алисы там уже не было, зато сидели две объективно красивые девчонки, подружки, еще одна куда менее красивая девушка возрастом постарше, в очках и шарфе. Последняя сидела немного поодаль от остальных и с серьезным лицом. Еще в классе был мальчуган, по возрасту похож на Яну. Красивые девочки болтали между собой, а остальные просто сидели и смотрели в пол или на пустую доску. На вошедшего меня кроме Настасьи Евгеньевны никто внимания не обратил. Как только я поставил вторую стопку книг на парту, она рукой позвала меня к себе.

– Ты, если хочешь, оставайся, – благодарно и спокойно сказала она.

В этот момент я даже подумал, что уж кому-кому, а ей точно суждено быть учителем. Я изумился ее спокойствию и умению очень адекватно общаться с подростками. Такими, как Алиса. Вспомнил свою, так называемую, ссору с Яной. Она, наверно, на детей вообще никогда не кричит. Не то что я. Как она это делает?

– Да нет, я лучше домой пойду, спасибо.

Желание как можно скорее оттуда уйти и успокоиться навязчивой нитью скользило в мыслях.

– Лучшего шанса прикоснуться к писательской кухне у тебя не будет, – добавила она.

Не знаю, почему ей так хотелось, чтоб я остался. И мне самому тоже захотелось остаться. Увидеть, услышать, как мыслит Алиса. Посмотреть на других писателей. Проснулся какой-то детский интерес. Может, Настасья Евгеньевна что-то во мне разглядела...

Пока мы говорили, зашла женщина, довольно взрослая, возраста моей мамы или даже старше. Она была в сером длинном платье и с ярким красным шарфом.

– Тут всем рады, – продолжила Настасья. Она на меня не смотрела, тыкала что-то в своем компьютере, но, видимо, почувствовала, что мое желание уйти слабеет. – У нас и старше тебя ученики есть. Оставайся. Бесплатно же.

В библиотеке при первой встрече я не мог понять, зачем такая женщина тратит свое время на послешкольную ерунду. Еще и выяснилось, что ей за это не платят. Никогда не понимал добровольцев. А сейчас понял. Понял, что она сама дышит литературой. Прям-таки живет ею. Она хорошо ладит с подростками и хочет их научить. Передать драгоценный опыт. Возможно, есть что-то в воспитании будущих успешных деятелей. И у нее есть дар. Дар понимания людей. Она даже меня разглядела, увидела усердно скрываемое желание прикоснуться к творчеству. Увидела и давила на него, что было сил. И я сдался.

– Хорошо, хорошо. Только я сзади посижу.

– Как хочешь, – она посмотрела на меня и улыбнулась.

Когда я принес последнюю партию книг, занятие уже началось. Я тихо, стараясь не привлекать к себе внимания, вошел и уселся сзади, повесив пиджак на свой же стул. Так удачно уселся, что из моего угла было видно Алису. Даже ее лицо и глаза. Глаза у нее были красные и уставшие, но они внимательно смотрели на вещающую что-то учительницу.

Я засмотрелся и задумался. Алиса была как Алиса. Все та же растянутая кофта, только другого цвета, лицо с легким румянцем и совсем без макияжа. Она хоть и выглядела простушкой, но от этого свою красоту не теряла. И, забавно, в эту компанию она вписывалась очень даже гармонично. Они все смотрелись гармонично. Как будто актеры в театре. Все разные, но чем-то необъяснимо похожи. Настасья Евгеньевна тихо и спокойно говорила что-то фоном. А они внимательно слушали, сидя в разных позах в разных местах по всему классу. И в какой-то момент все разом повернулись назад.

– Андре-е-ей...

Что? Настасья Евгеньевна тоже смотрела на меня. Я, видимо, очень сильно задумался и пропустил что-то важное. Проморгался и приподнял голову, сигнализируя, что вышел из транса и нуждаюсь в повторении последних фраз.

– Тебя не затруднит?

«Чего она хочет-то?» – подумал я и услышал как предательски громко пробурчал мой голодный живот.

– Эм-м. Повторите, пожалуйста. Я задумался что-то...

– Расскажи нам, что ты думаешь, глядя на каждого в этой комнате?

Ох! Вот это вопрос. Ну зачем она так? Я же не хотел к себе внимания привлекать...

– А это... Это обязательно?

– Ты здесь единственный, кто почти никого не знает. Это полезное упражнение и подходящий момент. – Настасья улыбнулась. – Хорошо, что ты сейчас с нами. Нам нужна твоя помощь.

Да... Давить на совесть она умеет хорошо. И как после таких слов тихо отсидеться?

– Начнем с меня. Мы с тобой практически не знакомы. Что ты можешь сказать обо мне, исходя из нашего сегодняшнего контакта?

Я молчал и судорожно думал.

– Не стесняйся. Можно начать с внешнего вида...

– Ну, Вы умеете убеждать.

Пацанчик сбоку от меня едва заметно хихикнул.

– А еще Вы хорошо общаетесь с детьми. Это звучит очевидно, потому что Вы же учитель. Но, поверьте, не все учителя так находят общий язык. Моя вот учительница в школе была очень суровой те... – чуть не сказал «теткой», – женщиной.

– Хорошо, продолжай.

– Мне кажется, у Вас доброе сердце. И еще рядом с Вами комфортно находиться. Еще Вы сегодня мне сказали всего пару фраз, но попали в самую точку. В целом, мне кажется, Вы хороший человек и хороший учитель.

– Сильно... – она смущенно улыбнулась. – Спасибо. А про эту женщину что можешь сказать? – она качнула головой в сторону дамы с ярко-красным шарфом.

– Ну, с ней мы не общались.

– В этом и смысл. Как тебе ее внешний вид? Реакция?

– Красный шарф на фоне серого платья сильно выделяется. Мне кажется, что она так хочет привлечь внимание...

– Так... Еще что? – подталкивала Настасья.

– Она довольно тихо зашла и села в самом углу. Не знаю... Это как-то странно и не сходится. Наверно, очень скромная и ранимая натура пытается... Я не знаю... Выйти из зоны комфорта, что ли. Может, она нуждается во внимании, но слишком скромна, чтоб пытаться подружиться самой. Я не уверен... Это сложно.

– Да, сложно, – подбодрила Настасья, – но ты хорошо справляешься.

Женщина в шарфе вся съежилась и смотрела на меня с неким недоверием. «Похоже, я ее чем-то зацепил, – подумал я. – Нужно будет потом извиниться...»

– Что скажешь про девочек? – продолжила Настасья, выдернув меня из мысленного потока.

Две подружки посмотрели на меня немного осуждающе и без большого интереса. Казалось, во всей этой комнате то, что я говорю, хотела слышать только Настасья Евгеньевна. Ну, еще пацанчик внимательно меня рассматривал. А Алиса совсем уставилась в стену. Ее пустой безэмоциональный взгляд проходил прямо мимо моей головы. Даже как бы сквозь.

– Подружкам тут как будто не очень интересно...

Я усиленно пытался наполнить свою речь всеми возможными «как будто», «наверно», «мне кажется», чтоб не говорить в лоб и никого не обидеть.

– Может быть, их родители заставили ходить. А, может, ходят ради друг друга... За компанию. Так часто бывает.

– Интересно, – продолжала Настасья.

– А вот мальчику тому здесь явно нравится. – Я кивнул в его сторону, и он тут же поелозил на стуле, как бы выпрямляя спину.

– Он, наверно, сам сюда пришел. Еще мне кажется, что у него не много друзей. – Я хотел сказать, что их вообще нет, но вовремя передумал. – У нас в школе был такой тоже. Его все считали скромным, но на деле он был просто сильно увлечен чем-то своим. – Я усмехнулся над своей же мыслью. – Алиса, кстати, тоже на такого человека похожа.

– На какого?! – удивилась она. Взгляд ее быстро приобрел жизненные показатели, а брови приподнялись.

– На увлеченного чем-то своим, – повторил я. – Тебе как будто весь мир по барабану. Живешь, как говорят, не приходя в сознание.

Она нахмурилась.

– Нет, ну, не так что ли? – продолжил я. – Если б ты смотрела по сторонам, мне не пришлось бы тебя из-под колес вытаскивать. Ты как не из этого мира. И делаешь вид, что тебе не важно, что подумают о тебе окружающие. Дерзкая. Резкая. Агрессивная. За словом в карман не лезешь. И еще у тебя совсем нет понимания границ. Мы в университете про таких, как ты, проходили. Как же это?.. Психопат!

– Сам психопат! – выкрикнула она.

– Ладно, ладно. Хватит. – прервала нас Настасья Евгеньевна. – Алиса... – Алиса отвернулась от меня, и наша учительница посмотрела на нее так, как мамы смотрят на своего непослушного ребенка в людном месте, мол: «Прекращай!» Со сверлящим недовольством посмотрела. – У нас еще один член группы остался, – обратилась она ко мне.

Да, осталась еще та серая мышка в очках. А я уже весь закипал от раздражения. Отсиделся, называется. Как же?! Я, вообще, ничего про Алису говорить не хотел. Тем более плохого. Просто вырвалось. Какая же она все-таки нахалка...

– Скованная. Сосредоточенная, – начал я об очкастой девушке. – Много записывает. Наверно, в школе хорошо училась. Почти как женщина с шарфом, только без потребности в общении. – Что-то я разошелся. Надо заканчивать. – Как-то так...

Алиса так и сидела ко мне спиной, не оборачиваясь. Но из своего угла лицо ее я все же видел. И видел, что оно напряженное и злое.

– Как вы думаете, если бы вы стали персонажами, то в какой бы книге это было? – сказала Настасья Евгеньевна, дав понять, что мой допрос на этом закончен.

– Детектива какого-нибудь, – тихо, как бы для себя, сказал пацанчик.

– Интересно... А почему?

– Ну, он что-то вроде Пуаро... Дает наши характеристики. Еще мы все в одной комнате, нас тут специально собрали.

– А что общего у вас всех?

– Ничего, – продолжал он, – в том-то и дело. В детективах же часто всякие разные люди оказываются вместе в одних условиях. Вот он, – пацан показал на меня пальцем, – и есть наш детектив. Про всех все самое обидное сказал.

Я закатил глаза. Не хотел же высовываться... Ну, как так?!

– Вам так показалось? – с улыбкой сказала Настасья Евгеньевна.

Подружки и пацанчик молча закивали. А по лицу Алисы было понятно, что она бы тоже с радостью высказала мне все, что думает.

– Как же хорошо! – Настасья улыбнулась еще шире. – Потому что тема сегодняшнего занятия – проекция.

Она встала, подошла к доске и молча написала скрипящим мелом это ужасное слово.

Тут меня, как молнией пронзило. Настасья эта снова попала в самую точку. Я сказал про каждого то, что в самом себе вижу и ненавижу. И без дальнейших ее объяснений я уже, вот прямо сейчас, с одного слова понял, что произошло.

Она потом еще долго говорила. Другие вступали с ней в диалог. Обсуждали и делились мнением о разных персонажах и произведениях, добрую половину из которых я даже не знал. Наверно, современные какие-нибудь популярные авторы. И как хорошо, что Настасья меня больше не трогала. Никто на меня не оборачивался, не разговаривал со мной. Я просто сидел, смотрел на все еще злую Алису, слушал интересные мысли и удивлялся им, периодически вспоминал про свой голодный живот, но самое главное – я был учеником. Как же давно я им не был... Не самым, может, хорошим учеником. Но мой учитель восхищала. У нас, вроде, не очень большая разница в возрасте, а она настолько мудрее... Давно я таких взрослых не встречал. Вот именно взрослых взрослых. Мыслящих. Понимающих этот мир. Обычно же взрослые – это просто большие дети. Но она явно не такая... Нет. Она точно что-то знает. Как мудрец. Забавная мысль пронеслась в голове и я от нее заметно хихикнул. А представил я Настасью Евгеньевну в костюме Йоды. С ушками даже. Хихикнул так, что она заметила, но никак не отреагировала. Эх... Если б мне в университете хотя бы один такой преподаватель попался, может и учиться бы интересно было. Не было в ней этого стандартного учительского превосходства. Она со всеми говорила наравне, но и не по-дружески, с уважением. И это притягивало. Вызывало неподдельный интерес к ее, так называемому, предмету.

Когда же она закончила свою последнюю на сегодня мысль о том, как проекция важна и, что ее многие авторы используют в процессе написания, а читатели – во время прочтения, она сказала всем разобрать принесенные мною книги и объявила урок оконченным.

– Интересное вышло занятие, – сказал я, подойдя к Настасье Евгеньевне, пока остальные толпились у задних парт.

– Рада, что тебе понравилось. Еще придешь?

– Я...

Тут телефон, лежащий на столе начал громко жужжать.

– Ой, извини, – прервала она, – сейчас вернусь.

Она взяла свой телефон и вышла из класса.

– Мне обидно вообще-то было! Хоть бы извинился... – сказала, подошедшая ко мне со спины, Алиса.

И тут я вспомнил, что хотел поговорить с той дамой в красном шарфе. Судя по взгляду, я ее тогда сильно задел и нужно было срочно извиниться. Я обернулся, осмотрел класс. А ее уже не было. Ушла...

– Ну и ладно! – продолжила Алиса, как бы разговаривая сама с собой. – Не очень-то и надо!

– Алис... – повернулся я к ней и положил руку на плечо. – Ну прости ты... Просто ты так себя ведешь... Ты... ты меня сама вынуждаешь с тобой в конфликт вступать.

– Это ты первый гадости обо мне говорить начал. – Она дернула плечом и скинула мою руку. – Психопатом назвал. Это же ты меня тогда толкнул. Я тебя не просила мне помогать! И что ты тут вообще делаешь? Преследуешь меня?

– Не преследую я тебя! Успокойся. Прости еще раз за грубость. Но если бы я тогда тебя не «толкнул», как ты говоришь, ты бы попала под машину. Как же ты не понимаешь, а?

– И пусть!

– Да, я уже сам не рад, что тебя спас. Ей богу! И тут я не из-за тебя. Доброе дело сделал, называется! Лучше б шел себе тогда по своим делам. И не надо было бы за твой ноутбук платить...

Тут вернулась Настасья Евгеньевна, и мы оба замолчали.

– Мы собираемся по средам в девятнадцать тридцать. Здесь. Приходи, если хочешь.

– Всего один раз в неделю?

– Да, пока так. Сейчас привыкну к новому классу, может легче станет. Там посмотрим...

– Хорошо, спасибо, – ответил я и пошел к двери.

– Так. Теперь ты. – Она посмотрела на Алису. – Садись, мне есть, что тебе сказать.

Алиса послушно села и с большим вниманием уставилась на учителя. Я уже вышел из кабинета, когда осознал, что что-то точно забыл. Да-а... Алису обвинял в невнимательности, а сам... Я остановился в коридоре и пытался вспомнить, чего же мне так не хватает. Бинго! Пиджак! Пришел-то я в чем-то теплом.

Я вернулся к классу. Тихо зашел обратно. Они не обратили на меня никакого внимания. Вот он, тут! Висит, где оставил. Волей–неволей краем уха я слушал разговор Настасьи Евгеньевны и Алисы. И звучал он так:

– Ты пишешь как-то... Как-то не так. Вот твой герой, он не настоящий. Он даже злится искусственно. Не знаю... Вот ты когда-нибудь так злилась? Или видела, как так злятся?

– Ну...

– Вот! Ты не знаешь, как в жизни это выглядит. Ты не знаешь пока, что испытывает человек, которого предали. И слава богу. И хорошо. Надеюсь, ты никогда этого не узнаешь. Но он искусственный именно потому, что ты не можешь описать то, чего не видела. Ты можешь предполагать, но не чувствовать по-настоящему. А чтоб писать, как мне кажется, надо чувствовать. Персонаж должен жить. Вот я чувствовала. И я знаю, что это не так, как написано у тебя. Пиши ты то, о чем знаешь. Не лезь за популярными темами. Совершенно не важно, насколько популярно ты пишешь, если ты пишешь не интересно, не по-настоящему – не будут тебя читать.

– Но я... А если слишком мало знаешь и не о чем писать?

– Так узнай!

– Это как?

– Ты молодая, энергичная. Пойди, да узнай. Хочешь, чтоб у персонажа были проблемы – найди себе проблемы. Хочешь о бездомном писать – поживи-ка на улице денек-другой. А вообще... – Она остановилась на секунду, осознав, какие страшные вещи и какие неправильные советы говорит такой молодой и хрупкой девушке. Задумалась. – А вообще, в каждой жизни, даже самой, казалось бы, неинтересной, можно найти что-то. Что-то, что можно показать миру под своим углом. Просто тебе нужно это найти и прочувствовать.

В этот момент они меня, наконец, заметили. Алиса обернулась, и я судорожно начал напяливать на себя пиджак как будто так и задумано. Как будто я только что его нашел. И как будто я не стоял сейчас с круглыми глазами последние несколько минут и не слушал их разговор.

– Я поняла, – сказала Алиса Настасье Евгеньевне, но продолжая глядеть на меня.

– Пиджак забыл, – испытывая неловкость ответил я на ее немой вопрос.

Она молча встала, подошла ко мне, взяла оставшиеся две книги с соседней парты и направилась к выходу. А я машинально двинулся за ней.

Попрощавшись с Настасьей Евгеньевной, мы вышли из класса, а потом и из школы. Шли в гордой тишине по темным прохладным улицам. Шли, а напряжение нарастало.

– Чего ты идешь за мной? – обернувшись, сказала Алиса.

Я аж удивился.

– Ты что? Нам же в одну сторону.

Она недовольно промычала в ответ.

– И вообще, темно уже. Давай я тебя провожу хоть.

Она опять обернулась и прищурилась. Думал, сейчас скажет что-то вроде: «Нет уж! Не надо», но нет... Протянула мне руки с книгами и говорит:

– Понесешь?

Я взял книги, и мы вышли из дворов на улицу. Стало настолько холодно, что я хотел застегнуть пиджак, но не мог из-за книг. Так и шел, прижимая их к себе, как дурак. Мерз.

– А ты всегда одна так поздно ходишь? – сказал я, сравнявшись с Алисой.

– Всего девять же...

– Не страшно по темным улицам слоняться?

Она хитро улыбнулась, посмотрела на меня и выдала:

– Я темноты совсем не боюсь в отличии от всяких незнакомых преследователей.

– Да не преследовал я тебя. Я помогал Настасье Евгеньевне перенести эти вот книги. – Я потряс их в руках, как бы демонстрируя.

– А остался зачем? – с той же улыбкой продолжила Алиса.

– Интересно стало.

– Пишешь, что ли, тоже?

– Ха! Нет. Из меня писатель непутевый получится. Просто Настасья Евгеньевна пробудила давно угасший интерес к литературе.

– Да, она умеет.

– Ну, и к авторам тоже, – я посмотрел на нее. – Как вы пишите, как мыслите, как видите этот мир.

– Сложно.

– А?

– Сложно видим, – повторила она, обернувшись.

Возникла пауза. Мы проходили мимо светящегося торгового центра, главной достопримечательностью которого был «Магнит». Я старался не постукивать зубами от холода и думал, как хорошо было бы попасть уже в теплое помещение или хотя бы застегнуться. Мимо этого торгового центра я постоянно хожу. И за тот год, что он тут стоит, его фасад успел уже прилично надоесть. Простецкое такое получилось здание, дешевое. Иногда я даже думал, что, наверно, в деревнях такие же строят. Тут и бабушки иногда появляются с цветочками или носочками на продажу. Усаживаются в ряд и устраивают мини-рынок прямо возле входа. Потом, видимо, их разгоняют. Но спустя время старушки снова приходят на свой пост. И так по кругу.

Сегодня их не было. Даже хорошо. Я бы, если честно, в такую погоду на улице сидеть никому не пожелал. Хотя, бабушки эти морозостойкие такие... Их тут и зимой парочку раз было видно. В такие моменты проходишь и, даже если тебе ничего не надо, все равно хочется у них что-нибудь из жалости купить. Сидят же, бедненькие. Мерзнут.

Мурашки пробежали по моей шее и рукам от очередного порыва ветра. И вдруг Алиса снова заговорила:

– Видишь тех девочек? Да-да, вон тех, что раздают листовки возле магазина. Что ты видишь?

– Эм-м, – замешкался я. – Да обычных девочек-подростков. А что?

– А я вижу, с одной стороны, счастливые детские годы, радость от проведения времени с подружкой. Вижу их счастливые здоровые семьи. Рисую себе, что это подработка по их собственной инициативе, послешкольная забава, чтоб скрасить скучные деньки. Мне хочется верить, что им вовремя и неплохо платят. Что рабочий день не длинный, и они не устают. Что они сейчас придут каждая в свой дом, прогулявшись после работы вместе, потому что живут рядом, и будут кушать ужин каждая со своей семьей.

– Ничего себе как ты подробно обрисовала...

– Да, таков мой писательский мозг. – Она улыбнулась и немного повела головой вверх, как будто гордится своими словами. – А что еще хуже, так это обратная сторона – мой другой взгляд. Под ним видно рабский детский труд за копейки в плохую погоду, взрослых, которые хорошенько наживаются на малолетках, родителей, которые не в состоянии обеспечить своих детей, поэтому им приходится самостоятельно с малых лет зарабатывать себе на одежду, которую не придется донашивать за старшими. Или же родителей, которым все равно на то, чем занимаются их дети. Детей вижу уставших, разбитых, натянуто улыбающихся прохожим, потому что тетенька начальник сказала улыбаться, иначе не заплатят. И вот они стоят, улыбаются... и боятся.

У меня сперло дыханье. Так интересно было слушать Алису, ее странные и такие взрослые мысли. Идти рядом с ней и на нее смотреть. Мне не хотелось уже есть и было не холодно. Я про все это забыл. Забыл и наслаждался. Не чувствовал, наконец-то, раздражения и бессилия, не хотел кого-нибудь ударить или лечь прямо на пол. Просто идти рядом с ней и слушать... Слушать.

– Я все это вижу за секунду. У меня в голове на одного человека рождается несколько судеб, несколько образов. Я не могу сказать, плохой этот мир или хороший, не могу быть оптимистом или пессимистом. Ненавижу свой мозг за это. Он слишком много знает, слишком много разных точек зрения и обстоятельств берет в расчет. Короче говоря, широкий кругозор – это ад. Я бы хотела ничего не знать.

И в этот самый момент я понял, что она, эта маленькая хрупкая девчонка, живет в совершенно другом мире, в другой реальности. Она иначе думает, видит то, чего не вижу я и все такие же обычные, как я. Все ли писатели такие? Или только она? Я не встречал еще таких людей, не вел таких разговоров. Пьяные кухонные посиделки и размышления о философском не стояли даже рядом с мыслями, которые она извлекала из своей головы. И мне стал интересен этот мир. Даже не она сама, а то, что она видит. Рядом с ней я чувствовал, будто весь мой жизненный опыт – ничтожество. Будто я и не жил вовсе. Хотя я был более чем уверен, что жил интересную и насыщенную жизнь, но слушая эту молодую девушку...

– А я бы не смог... – пробормотал я.

– Что не смог?

– Быть писателем.

– Почему?

– Ну, как там Настасья Евгеньевна сказала? Надо личный опыт. А у меня ничего в жизни не происходит интересного...

Алиса улыбнулась и тихо сказала:

– Я же произошла...

Мы дошли до яркой белой вывески «Хочу ноут», и я осознал, что мое путешествие в ее мир совсем скоро закончится. Прошли по протоптанной грязной дорожке в газоне. Зашли во двор. Она остановилась у подъезда красивого кирпичного пятиэтажного дома, который был явно новее, чем мой.

– Ладно, спасибо, – сказала она и протянула руки.

Я замешкался. «Что? Что она хочет? Обняться? Мы же едва знакомы... – думал я. – Хотя, есть же люди, которые любят со всеми подряд обниматься». Я потянулся к ней и только в этот момент сообразил, что руки для обнимания были у меня заняты книгами. «Ну конечно! Ей книги нужны! – озарило меня. – И на что надеялся? Какие объятия?! Дурак...»

Я протянул ей книги. Она бросила: «Пока», – и, погремев ключами, скрылась за толстой металлической дверью подъезда.

Обратно я шел довольный. Довольный собой и всем тем, что сегодня со мной приключилось. Люди вокруг стали как будто приятнее. И воздух свежее. Я вдохнул полной грудью. Теперь-то будет не скучно. Теперь я начну жить. И жить мне будет интересно. Боже, как же хорошо!