Глава тринадцатая
— То, что вы когда-то здесь работали, не даёт вам права проходить внутрь просто так. Предоставьте официальное разрешение.
Охранник смотрел на Мелиссу безжизненным взглядом стухшей рыбы. Он казался не человеком, а каменным изваянием — големом, защищающим владения своих хозяев.
Она предприняла ещё одну попытку. Заведомо неудачную.
— Можно ли вызвать сюда профессора Портмана?
— Профессор Портман здесь больше не работает.
Полный провал.
Мелисса отошла от кабинки, стоящей перед мостом, который вёл на остров, где и располагалась тюрьма, и остановилась у поваленного дерева. За небольшим пролеском слышался плеск воды.
Лео отправил её сюда, чтобы...
Чтобы что?
Она напряглась, пытаясь возродить в памяти детали их беседы. После того как Лео сообщил о том, что Феликс был убит другим человеком, она практически не воспринимала его дальнейшие слова.
И тем не менее она как-то согласилась поехать в тюрьму. Но зачем? Что здесь вообще можно обнаружить?..
«Или... — Мелисса поморщилась. — Я не соглашалась, а... Поехала сама?»
— Не понимаю. Я ничего не понимаю...
Она опустилась на поросший мхом валун и в следующую же минуту вскочила, заметив выезжающую с моста машину. Она остановилась около будки охранника, и вышедший наружу Райдер завёл с ним какой-то разговор.
Следом за ним из салона показался Тео, которого Мелисса не сразу узнала, хотя видела его совсем недавно.
— О, привет! — чересчур радостно воскликнула она, помахав рукой. — Вы тоже тут?
Тео явно не ожидал увидеть её здесь. На его лицо на мгновение лёг тёмный отпечаток недовольства.
— Здравствуй, Мел. Что ты здесь делаешь?
— Да... Привет... — повторила она, проигнорировав его вопрос. — Слушай, я ещё в прошлую нашу встречу хотела спросить, но решила не делать этого при Лео... То сообщение, которое ты мне прислал, оно...
Тео помрачнел ещё больше.
— Я ничего тебе не отправлял.
— А Нова? — потрясённо спросила Мелисса. — Она же просила передать, чтобы я помнила об обещании...
— Нова часто надумывает лишнего. А ты, по-видимому, всё не так поняла. Можешь показать мне сообщение?
Мелисса порылась в рюкзаке и разблокировала телефон. Папка со входящими сообщениями была пуста. Она растерянно уставилась на экран.
Тео внимательно проследил за её изумлённым взглядом.
— Может, тебе показалось? — предположил он и, развернувшись, вернулся в машину.
Мелисса сжала телефон в ладони.
Что со мной происходит?
— Что вы-то здесь делаете? — выкрикнула она.
— Задай этот вопрос себе, — послышалось из машины.
Мелисса разозлилась. Крепко сцепив зубы, чтобы не наговорить лишнего, она всё же процедила:
— Да пошёл ты к чёрту, Тео.
Она закинула рюкзак на плечо и быстрым шагом направилась прочь. Машина, словно в издёвку, медленно проехала мимо и, набрав скорость на повороте, скрылась вдали.
Мелисса пошла вперёд по грязному песку, вконец испачкав старые, и без того пыльные кроссовки. Даже узкие края джинсов были покрыты лёгким слоем грязи. Переставлять тяжёлые ноги с каждой минутой становилось всё сложнее.
Остановившись, Мелисса подняла лицо к серому небу. Щёки моментально обсы́пало мелким дождём. Она вытерла их и оглянулась на здание тюрьмы.
Оно располагалось на небольшом пригорке: не слишком высоко, но достаточно для того, чтобы его было видно с любого расстояния. Мелисса всмотрелась в узкие зарешечённые окна и напряжённо вцепилась в разлохмаченную лямку рюкзака.
Что же нужно было здесь отыскать?..
Она добралась до черты города к вечеру: автобусы ходили два раза в день, и ждать вечернего рейса ей было ни с руки. Ноги напоминали многотонные колонны, стёртые до мяса пятки невыносимо саднило.
Присев на покосившуюся скамейку, Мелисса стащила кроссовки и окровавленные носки, после чего вылила на ступни почти полбутылки воды, протёрла их салфетками и заклеила ранки пластырем. Боль постепенно притупилась.
Она откинулась на треснувшую спинку и призадумалась. Что Тео и Райдер делали в тюрьме? Расследовали новое дело или снова взялись за старое? Лео, опираясь на полученную от Новы информацию, утверждал, что Тео был полностью удовлетворён фальшивым преступником, поэтому второй вариант казался маловероятным.
Но как же странно было то, что этот абсолютно не выдерживающий критики вариант пришёлся ему по душе... Мелисса была уверена, что прежний Тео, тщательно изучавший каждую мелкую деталь в книгах, фильмах и чужих словах, никогда бы не упустил из виду подозрительное чистосердечное признание и добровольную сдачу самого себя полиции.
Однако нужно было признать, что Тео действительно изменился.
Она впилась ногтями в плотную ткань джинсов. Надо взглянуть на это с другой стороны. Тео не общался с Биэном раньше, в отличие от неё, поэтому вряд ли мог знать, как тот себя ведёт и что было для него типичным. Учитывая это, неудивительно, что он так легко поверил искусной подделке.
А вдруг... никакого великого расследовательского таланта у Тео и не было вовсе? Может, он просто... знал, как и когда будет удачно прикрыть то или иное дело?
Мелисса одёрнула себя, чтобы закрутившийся, как торнадо, поток мыслей не унёс её слишком далеко, и — вдруг вспомнила про девушек, которые были жестоко убиты больше десяти лет назад.
Если бы на поведение и внутренние проблемы Биэна обратили внимание ещё тогда, все эти девушки сейчас были живы, а Мелисса, возможно, могла бы спокойно спать по ночам.
Впрочем... Она вздохнула. Чтобы вернуть спокойный сон, следовало начать всю жизнь заново.
Если бы семья ван дер Бергов была нормальной, она бы не оказалась в приюте, а Феликс — не превратился в отцеубийцу.
Если бы мальчишки не затолкали её в «запретный» коридор, она бы не познакомилась с Биэном и не стала объектом его безумной любви.
Если бы родители Лео и Тео не бросили их, у них тоже всё могло сложиться иначе.
Если бы с Эйвери не случилось то, что случилось, Биэн бы не растерял остатки разума.
— Нет, — сказала она самой себе. — Ни слова об Эйвери.
Её и Биэна связывало не только извращённое подобие тёплых чувств: помимо этого, они оба слишком сильно, слишком самоотверженно и безмерно любили Эйвери. И именно это слепое обожание привело к невыносимым душевным мукам.
Приближающийся рёв мотоцикла заставил её оттолкнуть тяжёлые мысли. Когда он, подняв облако пыли, остановился рядом, Мелисса подскочила, едва не уронив рюкзак в придорожную грязь.
Лео, пригладив взъерошенные шлемом волосы, приветливо усмехнулся. С мотоцикла, цепляясь за его плечо, осторожно слезла Нова.
— Ещё немного, и я поверю в то, что вы меня преследуете, — пробормотала Мелисса. — Или в то, что в городе больше нет других людей, кроме нас...
— Простое совпадение, — спокойно ответил Лео и кивнул в сторону частных домов, виднеющихся за высоким забором. — Нова живёт здесь.
Он наклонился, чтобы ткнуться губами в щёку Новы, и Мелисса, вспыхнув, отвернулась. Не говоря ни слова, полицейская направилась к наглухо закрытым воротам.
— Нова! — окликнула её Мелисса. — Позволите задать вам вопрос?
Женщина остановилась. Её узкая спина была напряжена, словно натянутая струна. Лео со скучающим видом примостился на мотоцикле, то и дело поглядывая на наручные часы.
— Помните, вы передали мне напоминание об обещании? Тео сказал, что вы всё не так поняли и ни о чём подобном он вас не просил. Как прикажете это понимать?
— Возможно, что всё действительно так и есть, — после небольшой паузы ответила Нова.
Не оборачиваясь, она ускорила шаг и скрылась за медленно разъехавшимися в стороны воротами. Мелисса уставилась ей вслед, а затем перевела непонимающий взгляд на Лео.
— Она тебе всё равно ничего не скажет, — сказал он, пригладив волосы. — Если Тео сказал молчать, она будет слушаться его, даже если у него съедет крыша. Да и тем более... Ты же его знаешь. То, что он говорит днём, теряет свою силу к вечеру. И он сам профессионально делает вид, что ничего не говорил, и в результате ты чувствуешь себя полным идиотом, пытаясь понять, дурит ли тебя Тео, или ты действительно такой идиот, как он утверждает.
— Ладно. К чёрту всё это...
— Да, — легко согласился Лео. — К чёрту.
Он сел рядом с ней и неожиданно взял за руку. Мелисса не сопротивлялась, хотя в первую же секунду едва не сжала ладонь в кулак.
Лео рассмеялся.
— Помнишь, как раньше все были уверены, что мы встречаемся?
— Ага, — скривилась Мелисса. — У меня в голове до сих пор звучит та лекция директора о правильном предохранении...
— А после этой лекции ты отпрыгнула от меня и сказала, что никогда не подойдёшь ко мне ближе, чем на пять метров.
— На самом деле... — Она аккуратно высвободила руку и спрятала её в кармане. — Было бы неплохо, если бы я придерживалась собственных слов.
Лео помрачнел.
— Ты же знаешь, я жалею обо всём, что произошло. И о том, что сказал, что ты сама виновата...
— Перестань. Я вовсе не о том.
— Нет уж, выслушай меня.
Он поднялся и навис над ней, как грозовая туча — над городом. Она рефлекторно отпрянула.
Слишком свежи ещё были воспоминания о том, как быстро меняется его настроение. И какие последствия идут за этими изменениями.
— Хорошо, — кивнула Мелисса. — Говори.
Лео метнулся к мотоциклу и пнул его ногой. Отросшие волосы, с которых упала слабая резинка, взметнулись в воздух, рассыпавшись по спине золотыми солнечными лучами.
Глаза метали молнии, рот был поджат, острый подбородок — вздёрнут вверх.
Картина, которая так и просится на холст.
Так говорил Эйвери, когда наблюдал за играющими на улице воспитанниками. Для этого ему приходилось всматриваться в небольшое пространство на стекле, что осталось не залитым чёрной краской.
— Тогда мне казалось, что те ребята — невероятно крутые. Крутые и взрослые, потому что у них были пушки, наркотики и дорогие машины. На самом же деле самому старшему из них было не больше тридцати. И теперь, когда мне столько же, я понимаю, что это фигня полная, а не возраст.
Мелисса снова кивнула.
Лео, как и прежде, выражался грубо и эмоционально, но на этот раз говорил правильные вещи.
Почти все приютские дети хотели вырасти как можно быстрее. Уже лет в десять они делали всё для того, чтобы казаться, как сказал Лео, крутыми. Это была неизбежная стадия для большинства из них. Воспитанники помладше ими восхищались, а те, кто уже прошёл этот период, снисходительно смотрели на их попытки рано повзрослеть и тихонько посмеивались.
Все просто пытались так или иначе вернуть себе утраченное детство.
Безуспешно.
— Послушай, Лео, — сказала Мелисса. На удивление, он сразу же замолчал и прислушался. — Извини, но зачем мне нужно было пойти в тюрьму? Что я должна была там узнать?
Он с неподдельным удивлением уставился на неё.
— Понятия не имею. Мы не договаривались, что ты пойдёшь туда.
Мелисса нахмурилась.
— Опять? — участливо спросил Лео.
Она оставила этот вопрос без ответа.
***
Он крепко сжимает верёвку в руках, и она оставляет красные следы на его ладонях.
Проигрыватель, потрескивая, бесстрастно воспроизводит Шуберта. Тоскливая мелодия, как и всегда, вызывает у него слёзы. И щемящее чувство в груди, которое усиливается с каждой нотой.
Аве Мария.
Он закрепляет верёвку на свисающем с потолка крюке. Крюк был здесь всегда, с того самого момента, как он заселился в эту комнату. Словно ждал определённого дня, постоянно напоминая о том, что это неминуемо должно произойти.
Аве Мария.
Он протирает замызганное зеркало, аккуратно причёсывает непослушные чёрные волосы и сгребает их в короткий хвост. Задумчиво прикусывает пересохшие губы и широко улыбается своему отражению.
От этого уголки губ трескаются, и на них выступают мелкие капли крови. Он смахивает краем ладони, размазывая по коже.
Аве Мария.
Он плотно задёргивает шторы, берёт со стола маркер и выводит на стене слова.
ДА ПРОКЛЯТО БУДЕТ ИМЯ ТВОЁ. ДА НЕ ЗАБУДЕТ МЕНЯ СЕРДЦЕ ТВОЁ. ВДАЛЕКЕ ИЩУ Я ТЕБЯ. И КОГДА Я ПРИДУ К ТЕБЕ, РАСПАХНИ СВОИ ОБЪЯТИЯ И КРЕПКО ДЕРЖИ МЕНЯ, МОЁ СОКРОВИЩЕ*.
Подумав, несколькими рваными линиями набрасывает портрет, после чего достаёт из альбома засохший подсолнух и нанизывает его на торчащий из стены гвоздь.
Аве Мария.
Он думает о людях, о которых не хочет думать, и чувствует то, что не хочет чувствовать. Он знает, что в каждом из них есть тёмная сторона, и та, что принадлежит ему, наконец-то взяла верх. Она сильнее всего, что спасало его прежде.
Он же говорил, что случится что-то плохое. Он же говорил, что она разрушит его жизнь.
Ему больше не больно и не страшно. Такое бывает.
Аве Мария.
Проигрыватель замолкает, но он не слышит этого. Музыка по-прежнему звучит в его голове.
На руках — засохшие сгустки оранжевой и красной красок, которыми лучше всего писать её волосы. Все картины тлеют в жестяной коробке позади него. От запаха горелой бумаги щиплет в носу, слезятся глаза.
Он вытирает лицо и не может понять, почему слёзы всё ещё текут, если внутри — пустота.
Аве Мария.
Он стоит на низкой табуретке, просунув голову в петлю, и прижимает к груди единственную фотографию, что у него осталась. Тихие, но в то же время оглушительные звуки, которые он видит, и ползающие по стенам тени, которые он слышит, сливаются в одно чёрное пятно.
На улице оживлённо переговариваются дети. Он понимает, что время обеда уже прошло.
Рвущееся наружу сердце напоминает о том, что он ещё жив.
Как только дверь открывается, и она смотрит на него синими, полными ужаса глазами, он опускает руки и делает шаг.
Фотография плавно падает на пол, как сорвавшийся с ветки осенний лист.
*Verflucht sein dein Name vergiss mich im Herz nicht // So weit in der Fern such ich dich und wenn ich zu dir komm // Dann halt deine Arme für mich ganz weit auf halt mich fest // Mein Schatz — „Ave Maria", eRRdeKa