Арлекин

Прошло ровно пять месяцев, как их не стало: моих родителей и младшей сестры. Каждую ночь мне снятся кошмары. Я вижу во снах свой дом, как он полыхает в пламени, слышу крик сестры Сони. Я стою и ничего не могу сделать, словно я оцепенел. Мне кажется, что это моя вина. Даже Максим не так виноват, как я. Он всегда был непослушным, полная моя противоположность. Мне иногда казалось, что мы не близнецы и даже не родные братья, а совсем чужие люди. В последнее время Макс часто не ночевал дома, зависал у своих друзей. Я же ходил на тренировки и возвращался тоже очень поздно. Я был любящим сыном, но не в тот раз, когда пришел и увидел тучи дыма, которые были на моей улице. Было слишком поздно кого-то спасать. Всё сгорело, и никто не выжил.

Теперь я притворяюсь немым, мне не хочется с кем-либо вести беседы о моём прошлом. Только брат знает всё обо мне. Хитрый лжец не только он, но и я. Мы стоим друг друга. После того как нас привели в детдом «Солнышко», нас разлучили. Ведь Макс псих и всегда им был. Он всегда любил издеваться над слабыми, мучил их, был настоящим садистом. Все наши с ним тайны до конца жизни не рассказать. Теперь мы здесь, и мне это не нравится, все странно смотрят на меня, разглядывают словно подопытную крысу в банке.

Меня привели в класс, где сидела куча ребят моего возраста. Директриса что-то начала говорить им обо мне, но я старался не смотреть на них. Пускай все думают, что я тихий и скромный. И тут директриса обратилась непосредственно ко мне:

— Садись, Паша, за свободную парту, вон, рядом с Катей.

Мне ничего не оставалось делать, как пойти и сесть, но я увидел, что она не очень была рада обзавестись соседом, и когда взрослые вышли, по классу прошелся гул, и все начали пялиться в нашу сторону. Один парень сказал:

— Смотрите-ка, наша Цаца теперь не отшельница, хоть начнет с людьми разговаривать. Эй, новенький, ты откуда?

«Цаца» — звучит смешно. Почему они так её называют? Её лицо не выражает никаких эмоций, словно эта кличка ничего не значит. Я молчу и не собираюсь отвечать парню, я же немой для всех.

— Ты что, немой? — крикнула девчонка за третьей партой, имени которой я не знал. Мне она сразу не понравилась, видно было, что она здесь за главную. На её лице красовалась царапина, как и на лице моей соседки. Я сразу понял, что они «лучшие друзья» с этой Цацей.

Я кивнул в ответ этой девчонке и грустно улыбнулся, пускай все поймут, что их слова ничего для меня не значат, просто пустой звук.

Они что-то ещё сказали Цаце, но для меня разговор по душам закончился. Интересно, что сейчас делает Макс. Мне сказали, что его можно навещать, и когда он станет более или менее спокойным, то, возможно, его переведут сюда. Со своими тараканами в голове я даже не сразу заметил, что моя соседка очень похожа на Соню, только волосы у неё короткие, а не длинные, как у моей сестры. Как будто по щелчку невидимого джина, моя соседка развернулась ко мне и тихо, незаметно для всех прошептала:

— Ты не обращай внимания, она всегда такая. Ты с рождения не говоришь или...

Я не дал ей договорить, а быстро нашел бумагу и написал всё, что мне надо было. Она прочитала и написала ответ: «Меня зовут Катя, я рада с тобой познакомиться, Паша». Мне стало приятно, что она, несмотря на то, что я не разговариваю, пытается как-то утешить меня и не отвергает. Её глаза зеленые, как весенняя трава, но в них нет блеска и тяги к жизни, а улыбка, которую она дарит мне, грустная. Она для меня — девочка с грустной улыбкой и зелеными глазами.