Эммарилиус

Оглушительный грохот битвы остался позади, когда Тейн вырвался из Обители. Его ноги сами несли его вперед по длинному коридору, стены которого дрожали от происходящего.

Мельком бросив взгляд в окно, Тейн увидел гибель своего мира. Полчища чудовищ искривленных, с когтями, зубами и пустыми глазницами заполонили город. Они рвали на части все на своем пути. Крики. Мольбы. Детский плач.

Горло сдавило так сильно, что стало трудно дышать. Глаза предательски застилала влага, но нельзя было останавливаться.

Он бежал. Сердце колотилось, легкие горели, ноги подкашивались на поворотах. Он врезался в стены, падал, поднимался и снова бежал.

И вдруг — надежда. Сквозь кровавую мглу он увидел своих. Родные Ла́йбрики сражались на улицах, прикрывая беженцев. Его сестра, обычно такая хрупкая, размахивала посохом, отбрасывая тварей. Старшие братья вытаскивали детей из-под завалов.

Они не сдавались. Значит, и он не мог.

Двери круглого зала распахнулись сами, словно чувствуя его приближение. Осколок ждал. Тейн ворвался внутрь и замер перед алтарем.

— Если ты... действительно избрал меня... — голос прерывался, каждое слово давило на грудь. — Если я и правда достоин...

Он сглотнул ком в горле. Слезы текли сами, скатываясь по горячим щекам и разбиваясь о пол.

— Дай мне силы! — его крик эхом разнесся по залу. — Как тогда, в Обители! Умоляю!

Осколок вздрогнул. Алое пламя вспыхнуло ослепительно ярко, искры заплясали в воздухе. Он медленно поднялся, приближаясь... И замер.

Пальцы дрожали, когда он рвал пуговицы рясы. Рубашка разорвалась с треском — он не чувствовал холода. Только страх. И решимость. Он рухнул на колени, раскинув руки.

— Помоги мне спасти их.

Осколок рванулся вперед. Боль пришла мгновенно. Голос сорвался в нечеловеческом крике. Грудь горела, будто раскаленный клинок пронзал его снова и снова. Тысячи игл впивались в кожу, расплавленный металл лился в вены. Он горел заживо изнутри.

Кровь текла по телу, смешиваясь с потом. Кости трещали, плоть рвалась — осколок входил глубже, в самую сердцевину его существа.

Но он не сдавался. Ногти впились в ладони, кровь капала на пол. Это была цена. Цена за силу. Цена за спасение тех, кто ему дорог. Он должен был выдержать.

С последним судорожным вздохом осколок исчез в его груди. Тейн рухнул вперед, захрипел. Мир плыл. В ушах — писк, звон, голоса.

Юноша схватил посох, сжал его до хруста костяшек — и поднялся. Ноги дрожали, тело обдавало липким потом, но внутри пылало пламя.

С трудом распахнув окно, он шагнул в пустоту. И взлетел.

Ветер рвал волосы, земля уходила из-под ног, сердце бешено колотилось — но это был не страх. Это была свобода.

Он поднимался выше, выше, пока не увидел весь Эргра́д — разоренный, пылающий, но ещё живой. Люди внизу казались букашками. Хрупкими. Беспомощными. И все же — драгоценными. Так вот каково это — чувствовать себя Богом.

— Ensgardus! — Тейн взметнул посох ввысь.

Небо взорвалось огнем. Тысячи алых стрел вспыхнули в вышине, раскаленные, яростные, живые. Раньше он с трудом вызывал с десяток — и те гасли, едва коснувшись воздуха.

На миг Тейн замер, потрясенный собственной мощью. Это был он? Или то, что теперь жило в нем?

Но времени на раздумья не было. Взмах посоха — и град обрушился на землю.

Стрелы вонзались в тварей с ревом бури, сжигая их заживо. Чудовища взрывались в вихрях пепла, взвывали, рассыпались в прах — но ни одна искра не тронула людей. Огонь знал своих.

Тишина. Дым стелился по улицам. И тогда все подняли головы. Туда, где на фоне кровавого заката парил юный заклинатель.

Нет. Уже не просто заклинатель. Не просто человек. Его глаза полыхали бирюзой, волосы трепетали в ветре, а вокруг тела вились древние руны — знаки силы, которой мир не видел века.

— Тейн... — имя, вырвавшееся из губ Вирги́ла, прозвучало как молитва.

Брат стоял, завороженный, не в силах отвести взгляд. Кто этот человек, парящий в небе? Тот ли это мальчишка, что прятался под постелью во время грозы? Или нечто большее — в разорванной, пропитанной кровью рубахе, с бирюзовыми всполохами в глазах, что горели ярче любых звезд?

Ветер трепал темные локоны Хранителя, обнажая шрамы, что уже затягивались — следы его перерождения.

А внизу... склонялись люди. Один за другим. Колено на окровавленную землю. Головы — в знак благодарности. Покорности. Веры.

Голоса сливались в единый гул, ударяющий в самое сердце. И среди них — отец. Гордый, непреклонный Ла́йбрик-старший, никогда не кланявшийся никому, стоял с опущенной головой.

И тогда Тейн почувствовал настоящее воодушевление. Оно разлилось по венам, горячее, чем магия осколка. Он мог свернуть горы. Достать звезды. Переписать саму реальность. Он мог защитить их. Всех.

— Тейн! — голос Ви́лмота прорвался сквозь гул разрушения, ясный, как колокол в бурю.

Юноша обернулся, его бирюзовые глаза постепенно теряли блеск, возвращаясь к своему обычному оттенку. Ноги подкосились, и он опустился на пол, сгорбившись у окна, словно впервые за долгие часы осознавая собственную усталость.

Ви́лмот схватил его в объятия, крепкие, дрожащие. Пальцы впились в черные волосы племянника, будто боясь, что тот растворится, если отпустить.

— Я так рад, что ты в порядке...

Тейн замер, не решаясь пошевелиться, не зная, как принять эту нежность после всего, что произошло.

— Дядя, я уничтожил отродий, — прошептал он, и голос его звучал так тихо, что слова едва долетели до уха Ви́лмота.

Мужчина отстранился, его ладони легкие, но твердые, легли на плечи Тейна. Глаза смотрели прямо в душу.

— Ты потрясающий, Тейн. Я так горжусь тобой. И не потому, что в тебе теперь такая мощь, а потому, что ты нашел мужество взглянуть в лицо своим страхам. В твоем возрасте у меня такого точно не было.

Он усмехнулся, легкая улыбка тронула его губы, и вдруг голос стал еще тише, еще нежнее:

— Но даже не смотря на это... Я рад, что мой любимый племянник... Что мой любимый сын в полном порядке.

Сердце сжалось, горло перехватило. Он не знал, что ответить, как обработать эти слова, поэтому просто уронил лоб на плечо дядя и сжал его рубаху в кулаках.

Слова Ви́лмота ударили Тейна прямо в сердце, сжав горло тугим узлом. Слезы покатились по щекам, оставляя соленые дорожки на запыленной коже. Он открыл рот, чтобы ответить, но кашель Ви́лмота разорвал тишину, а на губах мужчины выступили алые капли.

Тейн замер, впервые по-настоящему рассмотрев дядю.

Бледная кожа, липкая от пота. Дрожащие пальцы, цепляющиеся за собственную одежду, чтобы не упасть. Но он все равно пришел. Преодолел боль, чтобы убедиться, что Тейн в порядке.

Новый комок слез подкатил к горлу, но юноша сглотнул — и это помогло. Хотя бы на время.

Они медленно двигались к круглому залу, каждый шаг давался с трудом. Тейн чувствовал, как дядя ослабевает, как его дыхание становится все тяжелее, но не говорил ничего. Просто крепче прижимал его к себе.

У пустого алтаря он осторожно усадил Ви́лмота, прислонив к холодному камню, а сам опустился напротив. Ви́лмот улыбнулся — слабо, но искренне.

– Дядя... – голос юноши дрогнул – Я могу хоть что-то сделать? Как мне помочь тебе?

Тейн впился в глаза Ви́лмота, ища в них надежду, но увидел лишь тень надвигающейся беды.

Ви́лмот медленно выдохнул, и казалось, будто этот вздох вытягивает из него последние силы.

– Я отправлю тебя... в другое место. Ты должен найти Гервéрута Ла́йбрика.

– Что?.. – Тейн почувствовал, как холодная дрожь пробежала по спине. – Кто это?

Мужчина прикрыл глаза, будто вспоминая давно забытые страницы прошлого.

– Он – наш с твоим отцом кровный брат. Тот, кого изгнали, стерев даже память о нем из летописей Эльгра́сии...

Голос его оборвался, тело содрогнулось – очередной приступ кашля вырвался из груди, и алые капли брызнули на пальцы.

– Зачем?! – Тейн в отчаянии схватил дядю за рукав. – Как я могу уйти, когда вы все... когда ты...!

– Ты обязан! – прошептал Ви́лмот, сжимая его запястье. – Только Гервéрут научит тебя как укротить силу Цра́лхела. Как обращаться с тем, что не должно принадлежать смертным. Иначе она поглотит тебя так же, как и Карра́оса.

– Но Великие... они же управляют ею! Значит, и я смогу!

Глаза дяди вспыхнули горькой усмешкой.

– Они лишь дети, играющие с пламенем. Даже их могущество – ничто перед истинной мощью угасших Богов. Гервéрут знал это... и за эту правду его объявили еретиком. – голос Ви́лмота стал тише. – Он посмел прикоснуться к запретному... и за это был изгнан. Найди его.

В воздухе повисло молчание, тяжелое, как предгрозовая туча. Ви́лмот знал – этот путь будет полон теней и смертельных ловушек. Но выбора не было.

Мужчина медленно опустил руку в карман, пальцы нащупали что-то холодное и гладкое. Он вынул брошь – старинную, с потускневшим серебром и треснувшим камнем, будто пережившую века. Безмолвно протянул ее Тейну, и в этом жесте была вся тяжесть неизбежного.

— Передай ему. Он все поймет.

Тейн сжал брошь в ладони, ощущая под пальцами неровные грани. Казалось, в этом маленьком предмете заключена целая история – чужая, но теперь и его. Он прижал ее к груди, словно пытаясь в последний момент впитать хоть каплю тепла перед дорогой в неизвестность.

Ви́лмот поднял руку, в воздухе между ними вспыхнул свет – сперва робкий, как огонек свечи, но с каждой секундой набирающий силу. Ладони его дрожали, но он сжимал их крепче, и вскоре между пальцами закружилась сфера – ослепительная, как миниатюрное Амери́сте. Она пульсировала, переливаясь голубыми и золотыми искрами, а затем резко сжалась.

Словно сама реальность содрогнулась, шар схлопнулся до размеров горошины, на мгновение повис в воздухе – и с тихим, но зловещим хлопком развернулся в портал. Он напоминал врата в Обитель Великих, но вместо привычного мерцания здесь клубился туман, густой и непроглядный, будто ведущий не просто в другой мир, а в самое его нутро.

— У нас... мало времени... — Ви́лмот закашлял, с трудом поднимаясь на ноги.

Казалось, каждый его мускул сопротивлялся, но он выпрямился, глядя на Тейна с последней, исступленной решимостью.

— Ступай.

Воздух вздрогнул от оглушительного грохота - один, второй, третий взрыв, будто сама твердыня мира трещала по швам. Двери круглого зала с грохотом вылетели из косяков, рассыпаясь на части. В клубах дыма и пыли на пороге вырисовывалась фигура Ха́оса, его тень растянулась по полу, словно живая тьма. Чуть поодаль, с холодным спокойствием в глазах, стояла Джафи́т.

Ха́ос протянул руку со смертельной грацией.

— Мальчишка, отдай мне осколок.

Ви́лмот молниеносно шагнул вперед, едва не спотыкаясь на ослабших ногах, закрыв Тейна собой.

— Даже не смей приближаться! — его крик эхом разнесся по залу.

Ха́ос медленно повернул голову к Джафи́т, и между ними пробежало немое согласие. Богиня сделала шаг вперед, и зал будто наполнился теплым сиянием. Ее губы растянулись в той самой очаровательной улыбке, от которой у смертных сладко замирало сердце.

— Юный Тейн, прошу, отдай осколок.

Ноги юноши сами понесли его навстречу, словно притягимые неведомой силой. Но прежде чем он сделал и шага, железная хватка наставника вцепилась в его плечо.

— Не слушай ее! — проревел Ви́лмот, тряся ученика. — Это чары! Она опутывает твой разум!

Тейн резко заморгал, сбрасывая дурман. Когда он вновь поднял взгляд, в его глазах уже не было и тени сомнения — только холодная ненависть, прожигающая Джафи́т насквозь.

Ха́ос медленно развел руками.

– Раз по-хорошему не хотите... – его голос внезапно потерял все оттенки, став плоским, как скрип клинка по камню, – то вы просто не оставляете мне выбора.

Его ладони окутались черным дымом – не просто тьмой, а чем-то живым, извивающимся, с редкими кровавыми проблесками, будто в глубине клубились молнии. Дым рванул вперед, как голодный зверь.

Ви́лмот среагировал мгновенно. Его рука впилась в плечо Тейна, и прежде чем юноша успел вдохнуть для крика – его швырнуло в сияющий разлом портала. На мгновение их взгляды встретились: мужчина успел улыбнуться – не губами, а одними глазами, этим странным, горько-нежным выражением, которым провожают в последний путь.

– Дядя! – вопль Тейна разорвался в пустоте, но ответом был лишь хлопок закрывающегося портала.

А потом началось падение.

Не то стремительное падение в пропасть, когда ветер свистит в ушах. Не то плавное парение в облаках. Это было... растворение. Исчезновение всех ориентиров, где верх и низ потеряли всякий смысл.

Его тело выкручивало, выворачивало наизнанку невидимыми щупальцами пространства. Свет и тьма сплелись в бешеном танце, образуя водоворот, где каждый сантиметр кожи горел от прикосновения неведомой энергии.

Яркость била в глаза, как раскаленные иглы, выжигая сетчатку. Слезы текли ручьями, но не приносили облегчения – только разъедали кожу едкой солью. Мир превратился в ослепительное белое месиво, где не существовало ни форм, ни теней.

В ушах стоял вой то ли ветра, то ли самих искаженных измерений. Легкие горели, но дышать было нечем. Сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из грудной клетки.

И когда сознание уже готово было погрузиться в пучину Небытия – пространство содрогнулось. Раздался мерзкий, влажный звук – точь-в-точь как рвущаяся плоть. И его выплюнуло.

Выплюнуло с такой силой, будто Вселенная сама стремилась избавиться от инородного тела, нарушившего ее законы.