Эммарилиус

Постепенно Тейн начал находить своеобразное умиротворение в работе с документами. Некогда ненавистные бумаги теперь казались ему не столь ужасными — напротив, эти тихие часы стали для юноши возможностью побыть наедине с собственными мыслями или же насладиться обществом верного Ру́вика.

Однажды, когда Тейн был погружен в заполнение очередного отчета, скрип пера по шероховатой поверхности бумаги прервал осторожный стук в дверь. Подняв глаза от объемного фолианта, он увидел, как в дверном проеме сначала появились огненно-рыжие кудри, а затем в помещение торжественно вошли Великая Эли́шва и Великая Джафи́т, грациозно шагая под руку. Тейн мгновенно вскочил с места.

— Приветствую вас, Великие, — почтительно произнес он, склоняя голову.

— Боже правый, малыш Тейн, да расслабься же! — звонко воскликнула рыжеволосая Богиня, стремительно сокращая расстояние между ними.

Ее теплые ладони мягко сомкнулись вокруг рук юноши, словно пытаясь передать ему частичку своего безграничного тепла.

— Ну, как дела? Справляешься с обязанностями? Может, тебе помочь чем-то? — слова лились из ее уст подобно ручью, перебивая друг друга в радостном волнении.

— Помилуйте, нет необходимости! — поспешил возразить Тейн, чувствуя, как кровь приливает к его щекам. — Негоже вам, Великим, заниматься делами простого Хранителя. У вас и без того забот полно.

Тем временем Джафи́т бесшумно скользнула мимо них к огромному окну, прислонившись к каменному откосу. Ее задумчивый взгляд утонул в мерцающих огнях ночного города.

— Мы с Джафи́т только что были неподалеку, — продолжала Эли́шва, ее лицо озарилось радостной улыбкой, — Посетили фермерские угодья, проверяли урожай. Ты просто не представляешь, сколько в этом году будет плодов! — она всплеснула руками, словно ребенок, получивший долгожданный подарок. — Я невероятно счастлива видеть, как процветают простые труженики земли.

Наблюдать за тем, как Богиня искренне восхищается трудами смертных, было для Тейна подобно чуду. Чистому, светлому, оставляющему в душе теплый след. Эли́шва заинтересованно заглянула в раскрытый фолиант на столе, а затем подняла на Хранителя взгляд, в котором читалось немое вопрошание.

— Можно? — прошептала она с детской мольбой.

— Разумеется, — Тейн галантно отступил в сторону, приглашая ее жестом к столу. — Не угодно ли вам чаю и угощений?

— О, мы с Джафи́т так наелись у фермеров их дивного рагу, — рассмеялась Богиня, усаживаясь в мягкое кресло, — что боюсь, даже крошки не поместится. Но благодарим за предложение! Мы ненадолго.

Ее пальцы с любопытством перелистывали страницы отчетов, и вдруг лицо озарилось новой улыбкой.

— Сколько же малышей... — прошептала она, в глазах заиграли теплые искорки.

Тейн между тем украдкой наблюдал за Джафи́т и постепенно, будто невзначай, стал приближаться к окну. Остановившись напротив Богини, он прислонился к прохладной стене. Джафи́т встретила его взгляд, на губах появилась легкая улыбка.

— Радуется всему, словно дитя. И откуда в ней столько света... — задумчиво произнесла она.

Тейн лишь тихо хмыкнул в ответ, внутренне соглашаясь с ее словами. Действительно, Великая Эли́шва разительно отличалась от других Богов. В ней не было и тени высокомерия, присущего Великому Сарго́ну или Великой Роми́не. Ее простота и искренность казались почти человеческими, но хорошо ли это для Божества? Тейн предпочел не углубляться в эти размышления.

Повернув голову, он стал изучать черты Джафи́т: даже в неподвижности она сохраняла царственную грацию, словно изваяние, созданное рукой гениального мастера. Но что-то в ее облике тревожило... Глаза, обычно столь выразительные, сейчас казались бездонными и пустыми, наполненными невысказанной печалью.

— Великая, — осторожно начал Тейн, понизив голос до шепота, — Вас что-то тревожит?

Джафи́т медленно повернула лицо к юноше, ее губы слегка приоткрылись, будто собираясь произнести нечто важное, но слова так и не сорвались с языка. Взгляд ее скользнул к ночному городу, озаренному мириадами огней. После тягостной паузы, показавшейся вечностью, Богиня наконец заговорила.

— Время... Оно так безжалостно быстротечно. Уже четыре тысячелетия я наблюдаю, как одно поколение сменяет другое. И с каждым веком эта тоска в груди становится все тяжелее.

Ее слова заставили Тейна вспомнить, что перед ним, несмотря на божественный статус, стояла когда-то обычная женщина — со своими мечтами, страхами и надеждами. Как и все Новые Боги, Джафи́т прошла путь от смертной к вечной жизни — путь, полный потерь и разочарований.

Хранитель мысленно сравнил это с собственной судьбой: род Ла́йбриков, хоть и обладал долголетием, все же был лишь бледной тенью истинного бессмертия. Но если его семья хотя бы сохранялась на протяжении веков, то Боги... Они видели, как уходят в Небытие все, кого они когда-либо любили.

— Многие смертные молят о вечной жизни, считая ее величайшим благом, — продолжила Джафи́т, голос теперь звучал едва слышно, — но они не понимают, что бессмертие несет с собой лишь бесконечную пустоту. Большинство из нас осознает это слишком поздно... А я до сих пор не знаю, должны ли мы благодарить Старых Богов за этот дар или возненавидеть всем сердцем за такое проклятье.

Тейн почувствовал, как в груди сжалось что-то теплое и болезненное одновременно. Преодолевая робость, он осторожно протянул руку и коснулся ладони Богини. Джафи́т подняла на него глаза, и в этот момент между ними возникло безмолвное понимание, более красноречивое, чем любые слова. Улыбка снова тронула ее губы, когда она с благодарностью сжала пальцы юноши.

— Голубки мои... — раздался вдруг игривый голос Эли́швы, нарушивший мгновение тишины.

Оба вздрогнули, словно застигнутые за шалостью, и поспешили отстраниться друг от друга, уставившись в противоположные стороны.

— Ой, да перестаньте! — махнула рукой рыжеволосая Богиня. — Каждый имеет право на счастье, даже такие древние, как мы!

— Да как я посмел бы... — начал было Тейн, но слова застряли у него в горле.

Его лицо пылало таким жаром, что, казалось, могло растопить снега северных гор. Он поспешно прикрыл лицо прядями волос, в то время как Джафи́т смущенно спрятала руки за спиной.

— Эх... Прекраснейшее из чувств — любовь, — протянула Эли́шва, блаженно откинувшись на спинку кресла.

— Это вовсе не любовь! — хором воскликнули Тейн и Джафи́т, после чего, поймав взгляды друг друга, снова поспешно отвернулись.

— Эти сказки оставьте для тех, кто в них поверит, — отмахнулась Эли́шва, грациозно поднимаясь со своего места. Она подошла к Тейну и дружески хлопнула его по спине.

— Ты прекрасно справляешься, малыш. Я просмотрела твои отчеты — все в идеальном порядке. — затем она повернулась к Джафи́т, положив руку ей на плечо, и торжественно провозгласила — Даю вам свое благословение!

Тейн издал звук, больше похожий на писк перепуганного птенца пред лицом хищника, в то время как Джафи́т вскрикнула:

— Эли́шва, прекрати немедленно!

Но Богиня в ответ лишь рассмеялась и, игнорируя возмущенные возгласы, выскользнула из библиотеки, на прощание весело помахав рукой.

Тейн застыл на месте, словно мигом превратившись в соляной столп. Его лицо приобрело такой насыщенный багровый оттенок, что, казалось, еще мгновение — и из ушей действительно пойдет пар.

— Тейн, не забывай дышать, — раздался спокойный голос Ру́вика, выглядывающего из-за плеча хозяина.

Заклинатель медленно сполз по стене на пол, словно его ноги внезапно превратились в вату.

— Ру́вик... Скажи мне честно, я... Я грешник? — прошептал он, закрывая лицо дрожащими ладонями.

— Нет, — мягко ответил фамильяр, спрыгивая на пол. — Нет ничего предосудительного в том, что она тебе нравится как женщина. Но то, что ты чувствуешь — это еще не любовь.

— Тогда что же это? — пробормотал Тейн, выглядывая сквозь пальцы.

— Ну... — задумался пушистый комочек, — Тебя просто смутили. Основательно.

После паузы, показавшейся вечностью, Тейн убрал руки с лица, уставился на фамильяра ледяным взглядом и сквозь зубы процедил:

— Ты — олицетворение очевидности.

Две недели спустя в цитадели появился неожиданный визитер — Те́ррион Ла́йбрик. Кровный дедушка Тейна по отцовской линии.

В тишине библиотеки, за массивным столом из крепкой хайзелевской древесины, они сидели друг напротив друга, изредка прихлебывая ароматный травяной настой. Между ними стояла изящная фарфоровая тарелка с изысканными съестными изделиями, которые старик принес с собой.

Тейн исподлобья наблюдал за этими угощениями, не понимая внезапного проявления внимания со стороны человека, десятилетиями демонстративно игнорировавшего его существование.

Юный Хранитель отмечал про себя странную метаморфозу, произошедшую в отношении семьи Ла́йбриков. В последние недели он получал дорогие подарки: коллекционные перья для письма, изысканные сладости, письма с показной заботой.

На послания он не отвечал, считая это лицемерной игрой. Все съестные дары тщательно проверял на яды, после чего раздавал городским детям. Наиболее ошеломляющим стал подарок от отца — мантия из заморского шелка высочайшего качества. Тейн даже не распаковал ее, убрав в самый дальний угол шкафа собственной спальни.

— Как твои дела? — неожиданно первым нарушил молчание Те́ррион, выводя внука из тяжелых раздумий.

— Приемлемо, — сухо ответил юноша, делая глоток напитка.

— Понятно.

Тишина снова повисла между ними, словно плотная завеса. Тейн мысленно перебирал возможные причины визита:

"Нужно золото? Но род Ла́йбриков и без того богаче многих королевских династий. Хочет куда-то увезти? Но я не могу покидать цитадель до нахождения Избранного".

Он сжал зубы до боли, гадая, что же на самом деле нужно этому человеку.

— Ты игнорируешь письма семьи, сам не пишешь, — начал Те́ррион, аккуратно ставя чашку на блюдце. — Это... Не совсем правильно. Они волнуются о тебе.

Тейн фыркнул, звук больше походил на саркастический смешок.

— Волноваться нужно было тогда, когда отец методично доводил меня до грани жизни и смерти, — сквозь зубы процедил он, отводя взгляд. — Сейчас ваша забота мне не нужна, как и все эти подарки.

Брови старика дрогнули — возможно, впервые в жизни он почувствовал укол совести. Но возражать не стал — перед ним был не просто внук, а Хранитель, гнев которого мог навлечь небесную кару.

— С чего вдруг это всеобщее внимание? — продолжил Тейн, впиваясь взглядом в старого Ла́йбрика. — Горожане жалуются на мою работу? Иль мне что неизвестно?

— Нет, что ты... — замялся Те́ррион. — Напротив, все только и говорят о твоих успехах.

— А-а... Вот оно что, — растянул слова Тейн, криво усмехаясь. — Вся семья вдруг решила сделать вид, будто ничего не было, когда я стал известен среди простого люда? Никаких жалоб, только похвалы... Подозрительно.

— Ты несправедлив, Тейн. Выслушай.

— Нет, ты выслушай! — вскричал юноша, ударив ладонью по столу так, что чашки подпрыгнули, расплескав несколько капель. — Вот как это выглядит: все девяносто два года моего существования, до назначения Хранителем никто даже пальцем не пошевелил, чтобы спасти меня из того мрака, в котором я проживал изо дня в день. Вы боялись отца, считали его безумцем, но ничего не предприняли. — голос не слушался, дрожал под натиском ярости. — А теперь, когда я добился успеха, все вдруг вспомнили о родственных узах!

Те́ррион замер, будто корни внезапно проросли сквозь его сапоги и приковали к каменному полу. Губы, привыкшие командовать, беспомощно дрогнули, но так и не сформировали слов. Внутри что-то обрушилось — не громко, как падающая башня, а тихо, как рассыпавшаяся в прах древняя фреска.

Перед ним сидел не тот мальчик, которого они когда-то отстранили от фамильных реликвий. Это был Хранитель — с холодными, как горные озера, глазами и прямой спиной, на которой уже не висело бремя их ожиданий.

В словах внука была горькая правда, которую семья предпочитала не замечать. Надеяться, что израненный юноша просто так простит годы мучений, было наивно.

Они могли бы упасть на колени. Разбить лбы о плиты. Обещать золото и клятвы. Но что значили слова перед шрамами, которые уже не стереть? Некоторые раны не заживают. Некоторые двери не открываются дважды.

Молчание растянулось, тяжелое, как погребальный саван.

— Если ты пришел лишь для отчета перед семьей, что со мной все в порядке, можешь идти, — бросил Тейн отворачиваясь.

Поняв бесполезность дальнейшего разговора, Те́ррион тяжело поднялся. У двери он обернулся с последним вопросом:

— Ты... Хорошо питаешься?

Долгая пауза. Тейн сжал губы, затем выдохнул:

— Я готовлю себе сам. Вкус не имеет значения — лишь бы утолял голод. — он сделал глоток отвара, добавив ледяным тоном: — Передай семье — пусть больше не беспокоят. Это мешает работе.

Те́ррион лишь кивнул и вышел. Про работу Тейн, конечно же, солгал. Все дела были давно завершены. Но настроение оказалось безнадежно испорчено. Он уставился на оставленное печенье, затем, цокнув, взял одно. Принюхался.

Сладковатый аромат щекотал ноздри. Откусив кусочек, он медленно прожевал, ощущая на языке гармонию пряного, терпкого и сладкого одновременно.

— Вкусно, — безэмоционально констатировал он, глядя в пустоту.

Дни текли размеренно, как вода в древнем фонтане — те же ритуалы, те же одинокие прогулки по заросшим травой внутренним дворикам, те же долгие часы перед алтарем, где осколок сердца Цра́лхела пульсировал в такт его собственным мыслям.

Но одно изменилось.

Эли́шва и Джафи́т стали навещать его чаще — незваными, но желанными гостями. Их визиты нарушали тишину, как всплески цвета на монохромном полотне его одиночества.

И все же... С каждым визитом взгляд темноволосой Богини становился все мрачнее, а ее отрешенность — все тревожнее. Порой она не сразу откликалась, когда ее звали, будто мысли ее витали где-то далеко, за пределами этого мира.

Такое поведение не могло не насторожить Тейна. Однажды он даже попытался осторожно выведать причину ее состояния у Великой Эли́швы, но в ответ Богиня лишь бессильно пожала плечами:

— Хотелось бы мне и самой знать.

Ситуацию усугубил недавний разговор со стариком. Он напрочь засел в глубинах разума и отказывался уходить. Порой Хранитель подолгу ворочался в постели, обдумывая каждое сказанное слово.

Сожалел ли он о своей резкости? Отчасти. Сожалел ли о том, что высказал накопившееся? Нисколько. Но больше всего его терзало другое — то, что он не произнес эти слова при всей семье, не бросил их в лицо каждому, кто годами отравлял его жизнь.

Жалел, что не сказал этого раньше. Жалел, что не сказал этого громче. Жалел, что не заставил всех их услышать.

История рода Ла́йбрик действительно была великой. Столетия служения. Поколения Хранителей. Бесчисленные подвиги, воспетые в балладах. Но за этими славными страницами скрывалась другая правда — та, о которой не пели менестрели.

Да, он гордился историей своей семьи, но их отношение к нему выходило за границы жестокости — оно было чудовищным, несправедливым, бесчеловечным. Лишь дядя Ви́лмот, старшие брат Вирги́л и сестра Мина́йя относились к нему с теплотой. Только им он был по-настоящему благодарен за заботу, несмотря на отцовские запреты.

Три человека подарили ему больше, чем весь род вместе взятый — они дали ему себя. И этого было достаточно.