Эммарилиус

Тейн Ла́йбрик летел по коридорам цитадели, словно гонимый ветром. Его шаги, быстрые и легкие, эхом отражались от древних каменных стен, смешиваясь с тихим гулом магии, что витала в воздухе плотным, почти осязаемым туманом.

Сердце юного заклинателя бешено колотилось — не только от скорости, но и от осознания того, что сегодня всe изменится. Сегодня он станет Хранителем.

На мгновение он замедлил шаг перед одним из величественных гобеленов, украшавших коридор. На нeм был изображен легендарный Хранитель, который четыре сотни веков назад остановил нашествие мрака. Его лицо, вытканное золотыми и алыми нитями, казалось, смотрело прямо на юношу — строго, но с одобрением.

Но тут же в груди сжалось холодное кольцо сомнения. А вдруг он не справится? Вдруг его силы окажутся недостаточными? Вдруг осколок Цра́лхела не примет его, как когда-то не принял родного старшего брата?

Тейн резко встряхнул головой, отгоняя дурные мысли. И с новым решительным вздохом рванул вперед, к массивным дверям зала, за которыми его ждала судьба.

Двери, высеченные из черного мрамора с прожилками золота, возвышались перед ним, холодные и безмолвные. На них были выгравированы руны, которые Тейн учился читать с самого детства.

Он остановился, склоняя голову. Маг соединил указательный и средний палец, осторожно касаясь ими губ, и тихо произнес:

— Elsimus.

Двери беззвучно разошлись, открывая путь в зал. Круглый, словно отлитый по мерке небесной сферы, он был полон мягкого сияния. В центре, на алтаре из черного обсидиана, парил осколок. Не просто светился — жил. Его пульсирующий свет напоминал дыхание спящего дракона, то разгораясь золотистыми всполохами, то затихая до теплого янтарного свечения.

Тейн замер на пороге, ощущая, как холодный мрамор пола проникает сквозь тонкие подошвы сапог.

— Ты опоздал. — голос Ви́лмота Ла́йбрика, обычно теплый и наставнический, сейчас звучал как удар хлыста.

Юноша вздрогнул, отрывая взгляд от осколка. Его дядя стоял в полном облачении Хранителя: темно-синяя ряса, расшитая серебряными нитями в виде языков пламени, тяжелый посох с рунами, которые слабо светились голубоватым светом. Лицо Ви́лмота было непроницаемо, но в глазах читалось беспокойство — не за опоздание, а за то, что племянник упустил важный момент подготовки.

— Дядя! — радостный возглас сорвался с губ прежде, чем он успел себя остановить.

И тут же — резкое осознание. Они здесь.

Шимо́н, средний из Новых Богов, мягко вздернул уголки губ. Белоснежные волосы, и улыбка, которая могла бы согреть, если бы не ледяная глубина его взгляда. И Ада́д, темноволосый, с вечной усмешкой на лице, скрестивший руки на груди. Его присутствие всегда ощущалось как легкое давление на виски.

Тейн резко выпрямился, сглотнув ком в горле.

— Прошу прощения за опоздание, Великие и Хранитель. — он склонился в почтительном поклоне, чувствуя, как капли пота скользят по спине под тканью одежд.

Услышав за спиной легкий, словно звон серебряных колокольчиков, смех, Тейн вздрогнул от неожиданности. Обернувшись, он увидел Великую Эли́шву— одну из Новых Богов, чьи рыжие волосы казались сотканы из осеннего пламени, а глаза сверкали, как два живых изумруда, вобравших в себя всю зелень летних лесов.

— Юный Тейн, — ее голос был теплым, как свет очага после ненастной погоды, — твой дядя просто предпочитает, когда приходят ранее положенного.

Она лукаво подмигнула, словно делилась с ним какой-то забавной тайной, и жестом указала на массивные песочные часы, стоявшие на резном столике из хайзелевской древесины у стены. Песок еще не успел полностью осыпаться вниз.

Тейн почувствовал, как тяжелый камень тревоги наконец отпускает его грудь. Уголки его губ дрогнули, и на лице расцвела робкая, но искренняя улыбка.

Взгляд невольно скользнул к песочным часам. Детские воспоминания тут же нахлынули волной.

— Снова ошибся, Тейн! — строгий голос наставника.

— Песок не лжет, в отличие от механизмов. — терпеливые объяснения дяди.

Долгие часы тренировок, пока он учился считать время по падающим крупицам...

Он вспомнил тот день, когда осколок впервые отозвался на его прикосновение. Ему едва исполнилось десять, если не меньше. Тогда он еще не понимал, что это значит — быть Хранителем. Но с тех пор каждый его день был подчинен железной дисциплине.

Перспектива стать Хранителем давила на Тейна, словно тяжелый плащ, сшитый из чужих ожиданий. В то время как его братья, сестры и прочие родственники видели в этом предназначении высшую милость, почти благоговейный дар, он ощущал лишь холодную тяжесть на плечах. Для них избрание осколка — крошечной частицы души великого Цра́лхела — было величайшей честью, венцом судьбы. Они готовились к этому с трепетом, словно монахи, принимающие обет. Но Тейн не был похож на них.

Судьба, словно насмехаясь, выбрала самого младшего из Ла́йбриков — того, чей нрав пылал, как неукротимое пламя, кто скорее рвался в бой, чем к тихому служению. Весть о том, что осколок избрал именно его, повисла в воздухе, ошеломляя всех родных и близких. В их глазах читалось недоумение: как этот неугомонный, своевольный юнец сможет нести столь великую ношу?

Но сомнения не значили отказа. Семья взялась за его обучение с фанатичным рвением, словно пытаясь выковать из необузданного металла Тейна идеального Хранителя. Среди всех особенно выделялся дядя Ви́лмот — нынешний Хранитель, чей взгляд, полный понимания и скрытой печали, казалось, видел гораздо больше, чем говорил.

Ви́лмот относился к юноше с терпением, которого хватило бы на целый монастырь смиренных послушников. Он мог быть строгим — да, порой даже занудным, твердящим о долге и традициях, — но никогда не ломал Тейна грубым натиском. Не впихивал в него знания, как в переполненный сундук, не требовал слепого подчинения. Вместо этого он давал ему самое драгоценное — время. Время, чтобы осмыслить. Время, чтобы принять. Даже если это принятие будет горьким, как стебель велариуса.

И Тейн боготворил его за это.

Ви́лмот стал для него не просто дядей — он стал якорем, светом в беспросветном море семейных ожиданий. Настоящим отцом, в отличие от того, чье равнодушие обжигало хуже открытого пламени. Отец не видел в нем сына — лишь очередного Ла́йбрика, Хранителя для осколка. А Ви́лмот... Ви́лмот видел самого Тейна.

Они проводили вместе почти каждый день, и в этих тихих беседах, в совместных тренировках, в молчаливых взглядах юный заклинатель нашел то, чего был лишен с рождения — ощущение, что он не один. Что его слышат. Что его не предадут.

А Хранитель? Он и сам не замечал, как привязался к этому упрямому, пылкому мальчишке. Он понимал, что Тейну нужно куда больше, чем просто заученные заклинания и ритуалы. Ему нужна была опора. Не просто учитель, а тот, кто не отступит, даже когда сам Тейн будет готов сдаться.

И Ви́лмот не собирался его бросать.

Тейн сделал шаг вперед, алтарный воздух сгустился, словно наполненный древним шепотом. Багровый осколок лежал перед ним, пульсируя ровным, почти живым светом — теплым, но с оттенком чего-то нездешнего. Он притягивал взгляд, гипнотизировал, словно зовя без слов. И Тейн не мог сопротивляться.

Что-то глубоко внутри рвалось навстречу этому мерцанию, словно забытая часть его души узнавала родное. Осколок был частицей сердца одного из Старых Богов, и в его дрожащем свечении чувствовалась древняя, нечеловеческая мощь.

Пальцы сами потянулись вперед. Прикоснуться. Хотя бы на миг. Ощутить эту силу в каждой клетке, в каждой капле крови — она обещала огонь в жилах, знание веков, власть над самим временем.

Но он сжал кулаки. Не ему. Не сейчас.

По древнему закону, дотронуться до осколка мог лишь Великий — или тот, кто будет избран. Тот, кто сможет заменить Карра́оса, вобрав в себя ярость и мудрость божественного осколка.

И пророчество гласило, что этот год — последний. Избранный должен явиться. А задача Хранителя была не просто охранять. А найти того, кто не сгорит.

Осознав, сколько работы, забот и ответственности предстояло на этом пути, юный заклинатель тихо вздохнул и отвернулся от алтаря. Тяжесть будущего обрушилась на него, как каменная плита.

Он стоял, чувствуя, как грудь сдавливает невидимыми цепями. Столько работы. Столько жертв. Столько одиночества впереди.

— Ты уверен? — будто прошептал где-то в глубине его сознания холодный голос сомнения.

Но ответ уже созрел в сердце.

Тейн медленно выдохнул, отрывая взгляд от пульсирующего багрового света, и впервые за все время почувствовал спокойствие.

Не потому, что страх исчез. А потому, что выбора больше не было.

— Я готов. — голос не дрогнул.

Голова склонилась не в покорности, а в принятии. Он не хотел этой ноши. Но теперь она была его.

Из полумрака шагнул высокий мужчина. Среди Новых Богов Сарго́н возвышался, как утес среди волн. Он носил в груди осколок сердца Элиота́рна – одного из первых Старых Богов, чье имя теперь произносили лишь в священных текстах. И если другие Боги пытались соответствовать наследию своих предшественников, то Сарго́н – был его живым воплощением. Копия? Нет. Совершенство.

Его борода, черная, как ночь перед грозой, была тронута редкими серебристыми нитями — будто само время осторожно касалось его. Медленно, с непререкаемым величием, он поднял руку и прижал большой палец ко лбу Тейна.

Холод. Мгновенная, пронзительная вспышка и на глабелле вспыхнула руна, серебряным светом выжигая себе место на коже. Она пульсировала, медленно впитываясь, растворяясь во плоти, но оставляя за собой легкую дрожь, бегущую по жилам, и покалывание, будто кто-то вплетал в его кровь звездную пыль.

Заклинатель вздрогнул, но не отстранился. Когда он поднял взгляд, Ви́лмот стоял неподвижно, с привычной сдержанностью кивнув. Но на миг — только на миг — Тейну показалось, что в уголке его губ дрогнула тень улыбки.

Он повернулся к алтарю. Ладонь протянулась вперед. Глаза закрылись. И тогда — ветер. Легкий, почти невесомый, он ворвался в зал, принеся с собой аромат мяты и мускуса, густой, опьяняющий, заполняющий легкие до боли. Сознание поплыло, мысли растворились, и в следующий миг — его кожа вспыхнула.

Руны. Десятки, сотни — они проступали на смуглых руках, словно невидимый писец торопливо выводил древние символы, вплетая их в саму плоть. Дрожь прокатилась волной, от пяток до макушки.

А потом — боль. Резкая, жгучая, словно раскаленная игла вошла в ладонь и пронзила насквозь. Тейн дернулся, инстинкт кричал отдернуть руку, но нет. Не сейчас. Не здесь.

Зубы сжались до хруста, скулы напряглись, но он не отступил. Это было его испытание. Его путь. И где-то в глубине сознания, сквозь туман боли, он чувствовал — на него смотрят.

— Как... интересно... — тонкий, словно шелковый нож, голосок прорезал тишину зала.

Из полумрака колонн лукаво щурились темные глаза — девушка наблюдала за ритуалом с едва скрываемым любопытством, будто знала что-то, чего не знал никто другой.

Ветер стихал, руны таяли на коже, словно утренний иней под солнцем. Тейн медленно выдохнул, опуская дрожащую руку.

— Отныне ты — Хранитель осколка. — голос Сарго́на прокатился по залу, гулкий, как удар колокола.

Облегчение? Да, оно пришло, но лишь на миг. Потому что следом на плечи легла новая тяжесть — тяжесть долга, который теперь будет с ним всегда.

До тех пор, пока не явится тот самый. Избранный. Достойный. Тот, кто сможет принять в себя сердце древнего Бога. Быть избранным — значило вкусить сладчайший мед милости Богов.

Хранитель. Это слово звучало как благословение, как высочайшая честь, о которой мечтали поколения. Оно передавалось из уст в уста с благоговейным трепетом, словно священная реликвия.

Но для Тейна... Для Тейна это было цепью. Тюрьмой без решеток.

Пока его братья и сестры шли туда, куда звало их сердце, он стоял на месте, прикованный к алтарю незримыми узами долга. Они дышали полной грудью, в то время как его собственное дыхание сжималось под тяжестью ожиданий.

Судьба? Да, она была предопределена. Но разве это делало ее справедливой?

Он стискивал зубы, чувствуя, как гнев и горечь поднимаются комом в горле. Почему именно он? Почему не кто-то другой — более стойкий, более готовый, более... желающий этого?

Но затем — тихий голос разума. Он был нужен. Не как Тейн, не как человек — но как щит. Как свет во тьме.

И пусть его ноги гудят от усталости, пусть душа рвется на части — он должен был нести этот груз.

Потому что иначе — кто?

Покинув место проведения ритуала, юноша подошел к большому окну. Цитадель возвышалась над городом, как каменный страж, а Тейн стоял у окна, словно узник, взирающий на мир, который больше не принадлежал ему.

Город раскинулся внизу — оживленный, пестрый, свободный. Дымок из труб, крики торговцев, смех детей, бегущих по мостовым — все это теперь было так близко и так недостижимо.

Башня стала его новым домом. Золотой клеткой. Он сжал ладони, ощущая под пальцами шероховатость свежих рубцов.

— Будешь так хмуриться и морщины появятся раньше времени. — послышался нежный женский голос со стороны круглого зала, нарушая тягостное молчание.

Хранитель резко обернулся — и мгновенно склонился в почтительном поклоне, едва уловив аромат едва распустившихся бутонов люминисса. — Великая Джафи́т.

Она подошла бесшумно, словно ступая не по камню, а по воздуху, и встала рядом, устремив взгляд вдаль. Тейн последовал ее примеру, но вскоре глаза его предательски скользнули в сторону.

В стекле мерцало отражение Богини — совершенное, как Эли́с в ночи, но с теплым огнем в глазах.

Он замер. Не мог отвести своих голубых глаз от этого образа, который казался ему одновременно величественным и загадочным. Поймав на себе взгляд юного заклинателя, девушка улыбнулась. И Тейн вдруг осознал, что краснеет, как мальчишка, поспешно отвернувшись к окну, будто город внизу внезапно стал невероятно интересен.

— Надо же. — ее голос прозвучал задумчиво, словно струна, затронутая ветром.

Богиня смотрела на него свысока, но в ее взгляде не было ни высокомерия, ни снисхождения. Только тихое любопытство, словно она разглядывала диковинный цветок, пробившийся сквозь камень.

— Скажи мне, юный Тейн, ты веришь в перерождение?

Он замер, почувствовав, как что-то сжимается у него внутри.

— Не знаю, — наконец выдавил он в ответ, пожимая плечами. — В нынешние времена все имеет место быть.

Голос предательски дрогнул на последнем слове, сорвавшись в писк, и он стиснул зубы, чувствуя, как горячая волна стыда заливает шею и щеки.

Джафи́т тихо рассмеялась — звук был похож на журчание ручья подо льдом. Она развернулась и прислонилась к оконной раме, закрыв глаза.

Только сейчас Тейн разглядел ее ресницы — длинные, густые, будто черный бархат, отбрасывающие теневые полумесяцы на бледные щеки.

Он смотрел слишком открыто. Слишком нагло.

— На меня давно никто так не взирал, — вдруг прошептала Богиня. — Разве что сам И́вьиц.

Хранитель почувствовал, как в ее словах зазвучало что-то теплое и терпкое — словно мед, настоянный на листьях тавариуса. Этот противный, вяжущий привкус, который сначала обжигает язык, а потом оставляет за собой странную сладость. Нежность. Печаль. Что-то еще...

Он поспешно отвернулся, уставившись на город, но уже не видел его.

— Вы ведь любили его? — слова сорвались с губ раньше, чем разум успел их обуздать.

Повисла тяжелая пауза — и Тейн тут же пожалел о своей дерзости.

— Прошу прощения за вольность, — поспешно склонил он голову, чувствуя, как горят уши. — Я не смел...

— Юный Тейн. — ее голос перебил его, мягкий, но не терпящий возражений. — Скажи, знаешь ли ты, что такое любовь?

Вопрос повис в воздухе, колючий и неожиданный. Ла́йбрик замер, словно споткнувшись о собственные мысли.

— Я... — губы предательски дрогнули.

В голове мелькнули заученные фразы из книг Вилмота — сухие, безжизненные, как пожухлые осенние листья.

— Любовь — это всего лишь выброс гормонов.

Джафи́т слегка усмехнулась, и в уголках ее глаз заиграли искорки.

— Так, несомненно, ответил бы Ви́лмот. — в ее голосе звучала теплая насмешка. — Но я спрашиваю не его. Я спрашиваю тебя.

Тейн замолчал. Его взгляд утонул в свинцовых тучах, веками нависающих над Эргра́дом. Теплая ладонь прижалась к холодному стеклу, оставляя запотевший след, когда он наконец произнес, глядя на расплывчатое отражение Богини:

— Я не знаю.

— Разве ты никогда не любил?

— Те чувства, что воспевают поэты... Я не уверен, что способен их испытывать. Да и вряд ли когда-нибудь смогу.

— Почему ты так уверен? — ее брови приподнялись. — Или, быть может, ты боишься любви?

Вопрос, словно удар кинжалом, застал его врасплох. Боялся? Разве можно бояться того, что он всегда считал недостойной слабостью? Он — Хранитель. Его предназначение возвышалось над всеми мирскими привязанностями. Лишь единицам удавалось совместить долг с семьей. Чаще всего миссия переходила к племянникам, как случилось с ним самим.

Ви́лмот. Его дядя никогда не знал отцовства, принеся личное счастье в жертву служению.

И вдруг Тейна осенило: теперь, когда оковы ответственности спали, у дяди появился шанс. Шанс на ту самую жизнь, которую он сам когда-то отверг.

Но почему же тогда в груди так предательски ныло? Мысль о том, что Ви́лмот покинет цитадель, заставляла сердце сжиматься. Больше не будет их долгих бесед в библиотеке, когда старый Хранитель, не замечая глазевшего в окно племянника, увлеченно рассказывал о падении Эльгра́сии. Да, эти монологи порой раздражали. Но теперь, когда они могли оборваться навсегда, Ла́йбрик вдруг осознал — он готов слушать их вечность.

— Юный Тейн?

Его мрачные размышления растворились, словно утренний туман под редкими лучами Амери́сте, когда прозвучал ее голос — мягкий и мелодичный, будто колыбельная, что мать напевает ребенку. Легкое прикосновение ее руки к его плечу ощущалось как весенний ветерок.

— Я... Я не боюсь любви, — выпалил Тейн, слова его спотыкались, а взгляд упорно избегал встречи с ее глазами. — Она мне просто не нужна.

Сердце Джафи́т сжалось от этих слов. Он ведь еще так молод... В ее памяти всплыл образ озорного мальчишки с растрепанными смольными волосами и озорными небесными глазами. Когда же он успел превратиться в этого угловатого юношу с нахмуренным лбом? Хотя, если приглядеться, в уголках его глаз все еще пряталась та самая мальчишеская живость.

— Хм-м, — легкий смешок сорвался с ее губ, когда она убрала руку. — По годам ты взрослый, а вот сердцем еще совсем дитя.

Тейн резко поднял голову, бровь нервно дернулась вверх. Опять эти снисходительные слова! "Малыш", "неопытный", "наивный" — сколько еще он должен это слышать? Лишь Ви́лмот, лишь он один видел сквозь эту защитную скорлупу, которую юнец так тщательно выстраивал год за годом.

Джафи́т лишь рассмеялась в ответ на его возмущенный взгляд.

— Возможно, где-то в бескрайних мирах, — ее голос зазвучал загадочно, словно эхо из другого измерения, — уже ждет та, что предназначена тебе. Или не в этих мирах вовсе.

Юноша непроизвольно напрягся. В словах Богини сквозило что-то намеренно недосказанное. Но задавать вопросы было себе дороже — он и так сегодня переступил все границы приличия.

— До скорой встречи, юный Тейн. — ее шелковое платье едва слышно зашуршало, когда она скользнула ко входу в зал.

Заклинатель застыл, завороженный совершенством каждого ее движения. Да, Джафи́т была воплощением божественной красоты, но даже мысль об этом казалась кощунственной. В Эльгра́сии за такие фантазии не просто карали — стирали с лица земли целые роды, предавая их пламени.

— Само ее существование священно. — сурово напомнил он себе, с силой сжимая подоконник, пока костяшки пальцев не побелели.