Заставь меня.

Логан.
Sailor Song - Gigi Perez

16 ЛЕТ.

Моя нога цепляется за что-то, и я с размаху падаю в гостиной. С глухим стуком ладони ударяются об пол, от чего я чувствую только усталость и злость. 
— Что за хрень? — оглядываюсь назад. Я споткнулся о клавиатуру, которая не была здесь вчера. 
— Боже, блять, — рывком поднимаюсь. Наш трейлер всегда в бардаке. Он не грязный — я за этим слежу — но всегда завален хламом. Я просто не могу угнаться за своими мамами. Я пробовал, но это слишком. Они постоянно приносят новые вещи — и старые — и тут же о них забывают. Клянусь, они просто не видят эти горы дерьма. 
Плетусь к холодильнику, чтобы взять что-нибудь поесть. В трейлере тихо, только гудит холодильник. Обе мои мамы на работе, как обычно. 
Прохладный воздух приятно касается кожи, нагретой духотой в трейлере. У меня есть оконный кондиционер, но он едва справляется. Хватаю сырную палочку из холодильника и ем её в тихой кухне. Даже часы не тикают. Смотрю на них. Они остановились. Наверное, сели батарейки. Так... где же они? Я знаю, что у нас есть запасные. Напрягаю мозг, пытаясь вспомнить, где видел их в последний раз. В ванной или в той куче у двери? 
Закончив, насыпаю себе миску хлопьев, быстро съедаю их, а потом хватаю пакет с крендельками. Каждое моё движение кажется таким громким в этой тишине. 
С лёгким возбуждением вспоминаю, что прошёл свою игру вчера вечером. Это была одна из моих любимых — с потрясающей графикой, ковбоями и сюжетом, который держал в напряжении. Само воспоминание заставляет понять, что теперь всё кончено. 
Это осознание приносит с собой пустоту, и я смотрю на пакет с крендельками. Хотел бы я, чтобы было с кем обсудить это. 
Холодильник гудит. Я вдыхаю и готовлюсь к смене. Летом я работаю спасателем. Ну, нормально, наверное. Там есть пара ребят из школы, но они со мной особо не общаются. Как будто думают, что гейство заразное, и они подцепят его, если будут слишком долго со мной разговаривать. Или девчонки пытаются заполучить меня в качестве «гея-лучшего друга», а парни думают, что я хочу их трахнуть. Что отвратительно. У меня есть стандарты, и я бы не стал спать с кем-то из школы. Те немногие, кто нормальные, не часто со мной тусуются, потому что я отказываюсь приглашать людей к себе домой. Я не стесняюсь — я знаю, что мамы тут ни при чём — но я не хочу добавлять масла в огонь слухов о том, что Логан — странный.
Когда я добираюсь до работы, день оказывается ужасным. Детский бассейн приходится закрывать несколько раз из-за «коричневых торпед», то есть дерьма, и родители орут на меня по этому поводу. На улице жарко как в аду, и сколько бы я ни намазывался солнцезащитным кремом, солнце буквально прожигает мои плечи. Минута за минутой смена тянется под оглушительно громкую, ужасную поп-музыку. И, наконец, чтобы завершить всё, когда я делаю последний обход, чтобы убедиться, что все ушли в конце дня, я нахожу ребёнка в раздевалке. Я напугал его так сильно, что его рвёт на пол, прежде чем он убегает. 
Ох. Класс. 
— Логан! — зовёт меня Сэмми через дверь раздевалки. По крайней мере, я думаю, что её зовут Сэмми. Она никогда не обращала на меня внимания. 
Я бьюсь головой о шкафчик. — Просто иди. Я закрою. 
— Ты уверен? — Я слышу, что она хочет уйти. 
— Ага. — У меня есть ключи. К чёрту всё. 
Уборка рвоты занимает у меня ещё двадцать минут. К тому времени, как я заканчиваю, я потный, в отвратительном настроении и чертовски голодный. Закрываю всё и спускаюсь по ступенькам. Парковка затенена деревьями, что сразу снимает часть жары. Большинство машин уже уехали, кроме фургона, припаркованного через несколько мест от моей. 
Я ищу ключи, когда слышу что-то поверх стрекота цикад. Это звучит как музыка… как струны. Это… гитара? Оглядываюсь. Никого не вижу. Ноты чистые и ясные, играющие какую-то завораживающую мелодию. 
Присмотревшись, я замечаю фургон, припаркованный в одиночестве у большого дерева. Из-за дерева торчит нога. Я подхожу ближе и вижу, что кто-то сидит, прислонившись к дереву, и играет на гитаре.

И затем этот кто-то начинает петь. Его голос чистый и… обременённый. Я стою и слушаю, и понимаю, что он звучит так, будто прожил несколько жизней и каждый раз был разочарован. 
Меня тянет ближе. 
Как только я вижу лицо певца, мир замедляется. Я не знаю его, но понимаю, что это один из моих коллег, и он прекрасен. У него пепельно-каштановые волосы, чистая, бледная кожа и пухлые губы. Солнечный свет играет на его лице и руках, пока он перебирает струны. Возможно, он самый красивый человек, которого я когда-либо видел. 
Затем он поднимает глаза, и я встречаюсь с потрясающими карими глазами. Кольцо карамельно-коричневого цвета по краю переходит в светло-зелёный ближе к зрачкам. На мгновение его глаза кажутся полными боли, будто я застал его до того, как он успел надеть маску. Они выглядят… одинокими. Прямо как я.
Затем он подпрыгивает. «Какого хуя?» 
Я вздрагиваю, отрывая свой пристальный взгляд. 
— Что ты делаешь? — Он хватает свою гитару, а его взгляд становится настороженным. 
Я лихорадочно пытаюсь вспомнить его имя. — Я просто закрываю помещение. Думал, все уже ушли. — Как, черт возьми, его зовут? Я видел его лишь мельком на вводном инструктаже, и он всегда держался на другой стороне территории. 
— Окей? — Он смотрит на меня с явным недовольством. 
Я моргаю. — Грейсон! 
Он хмурится еще сильнее. — Ну… да…? 
— Это твое имя. — Я ухмыляюсь. 
Грейсон ставит гитару. — Тебе что-то нужно? 
— Нет, просто подумал… это было красиво. Что ты играл? 
Грейсон поднимает бровь, но ничего не говорит. Видно, что я заставил его чувствовать себя неловко. Он хочет уйти. Сбежать от меня. 
Что только разжигает мой интерес. Что он скрывает? 
— Прости. — Я поднимаю руки. — Не хотел подглядывать. Просто не знал, что кто-то еще здесь. 
Грейсон начинает собирать свои вещи. Что моментально вызывает у меня желание удержать его. — Тебе не обязательно уходить. 
Он игнорирует меня, упаковывает свои вещи, кладет их в фургон и захлопывает боковую дверь. 
Прежде чем он успевает добраться до водительской двери, я подхожу и прислоняюсь к ней. Глаза Грейсона расширяются, когда он замечает меня, затем сужаются. 
— Пошёл нахуй с дороги. 
В его голосе звучит вызов, но я вижу сомнение в его глазах. Он не хочет доводить до конфликта. Волна удовлетворения пробегает по мне. По какой-то неведомой причине я хочу, чтобы он остался. Я замечаю, что у него есть маленькая родинка на подбородке. Она выглядит как большая веснушка прямо посередине, и при определенном свете кажется, будто у него ямочка. 
— Ты завтра будешь на работе? — спрашиваю я. 
Мгновение колебания, затем Грейсон подходит ко мне вплотную. — Отъебись, чувак. — Мы в сантиметрах друг от друга, и внезапно я чувствую электричество вокруг. Все волосы на моих руках встают дыбом, а я вижу, как зрачки Грейсона расширяются. Он пахнет солнцезащитным кремом и чем-то еще… Я делаю глубокий вдох. Лето. Он пахнет хлоркой, горячей кожей и… летом.
— Отойди, — сквозь зубы говорит Грейсон, его зрачки огромные. Он слегка дрожит. Я не хочу отходить. Иррационально, я хочу прижать его к машине и попробовать эти надутые губы на вкус. Я хочу прижаться лицом к его коже и вдохнуть запах солнцезащитного крема, но затем я вижу, как в его взгляде мелькает страх. 
Настоящий страх. Как будто он боится, что я причиню ему боль. Немедленно я поднимаю руки в знак капитуляции и отступаю. — Как скажешь, чувак. 
Грейсон выдвигает подбородок в мою сторону, затем залезает в машину и хлопает дверью. 
Мне нужно всё моё самообладание, чтобы не вырвать дверь обратно и не прижать его к машине. Чтобы спросить, почему он, черт возьми, такой грустный. 
Но я не делаю этого. Я смотрю, как он уезжает, а затем марширую обратно к домику у бассейна, чтобы проверить расписание. Он в нем на завтра, и у нас та же смена. 
Я ухмыляюсь. Мое лето только что стало намного интереснее.

На следующий день Грейсон пытается избегать меня, и чем больше он это делает, тем мне становится интереснее. Почему он не хочет со мной говорить? Весь день он работает в тех местах бассейна, которые находятся подальше от меня. Что мне только на руку. Отсюда я могу наблюдать за ним еще лучше. В конце дня Грейсон спешно уходит, пока я занят отметкой об окончании работы, и уезжает, прежде чем я успеваю его поймать. Он больше не выглядит испуганным. Просто… злым. 
Что только вдохновляет меня стараться еще больше. 
На следующий день я успеваю поймать Грейсона до того, как он уйдет, вставая перед ним, прежде чем он успевает спуститься по ступенькам домика у бассейна. Его кожа сегодня более розовая, как будто он забыл нанести солнцезащитный крем и теперь расплачивается за это. 
— Грейсон! Ты меня избегаешь. — Я скрещиваю руки на груди. 
Он пытается проскользнуть мимо меня, но я спокойно преграждаю ему путь. 
— Отъебись, пидор. — Слова вылетают злобно, а его лицо становится еще краснее. 
Я закатываю глаза. — Я просто хотел поговорить. Немного драматично, не находишь? 
Грейсон скрещивает руки. Он не совсем такого же роста, как я, но близко. Его руки в тонусе, как и всё тело. — Какого черта тебе нужно? 
— Ты заболел? — Я прищуриваюсь на Грейсона. Сегодня днем я видел, как он побежал к забору и его вырвало за него. В тот момент я был занят с ребенком, иначе бы проверил, всё ли с ним в порядке.
— Что? Нет. А теперь отойди с дороги. — Грейсон пытается уйти. 
Я снова преграждаю ему путь, слегка толкая его назад. От этого легкого прикосновения снова пробегает электричество, и я снова чувствую запах солнцезащитного крема. 
— Тогда почему тебя рвало? 
Грейсон поворачивает на меня свои карие глаза, и они полны злости. Они красивые, когда он злится. Ну, его глаза всегда красивые, но мне особенно нравится, когда он смотрит на меня с ненавистью. 
— Не твое дело! — рычит он. 
— Конечно, мое. Это мое дело, когда мне приходится следить за твоей частью бассейна, потому что тебя нет на месте. 
— Я не мог ничего поделать. — Грейсон ерзает, и это вызывает у меня волну удовлетворения. Ему неловко, но он больше не убегает. Мне просто нужно заставить его открыться. Не потому, что детали важны, а потому, что он не хочет мне рассказывать. Всё, что Грейсон хочет скрыть от меня, я хочу узнать еще больше. 
— Я могу рассказать Кэрол. Ты же знаешь, как она строга к правилам. 
Легкий страх мелькает на его лице, сменяясь злостью. — Ну, тогда я расскажу ей, что ты пристаешь ко мне! 
— Пристаю? — Я смеюсь. — Господи, ладно, Шекспир. Как будто ей будет дело. Но ей точно будет дело до того, если подадут в суд, потому что ребенок утонет, пока тебя нет на месте. 
Он сужает глаза. — Ты просто засранец. 
Я ухмыляюсь. — Попал. 
— Пошел ты! 
— Если предлагаешь. А теперь расскажи. 
Он вскидывает руки. — Я видел, как кого-то вырвало. Доволен? Это то, что ты хотел услышать? 
Я смотрю на него и поднимаю бровь. Это не тот ответ, которого я ожидал. 
— А теперь отойди с дороги. — Грейсон пытается проскользнуть мимо меня, но я хватаю его за руку. Прикосновение снова вызывает волну электричества. 
— Ты видел, как кого-то вырвало? — Я хмурюсь, вспоминая, что произошло прямо перед тем, как Грейсон убежал. 
— Да, окей? Меня тошнит, когда кого-то рвет. Смирись уже. А теперь отпусти. — Он пытается вырваться, но я еще не закончил с ним. В основном потому, что мне нравится прикасаться к нему. Мне нравится, когда он смотрит на меня этими злыми, дерзкими глазами. Я хочу его приручить. Увидеть момент, когда он поймет, что может бороться со мной, но не может победить.
Теперь, когда я об этом думаю, я действительно помню, как одного ребенка вырвало в мусорное ведро рядом с местом Грейсона. Я не придал этому значения, но теперь это имеет смысл. 
Грейсон напрягается, и я вижу, как он замахивается для удара, прежде чем он бьет меня. Я отпускаю его, улыбаясь. — Пошел ты. — Грейсон замахивается, но его равновесие и прицел сбиты. Он натягивает рюкзак на плечо и бросается прочь от меня.

Я отпускаю его, потому что выиграл этот раунд. И как же сладка эта победа. Я буду выигрывать каждый раз. Мне скучно этим летом, и Грейсон только что стал лучшим развлечением. 
Каждый день я пытаюсь поймать Грейсона на слове, и каждый день он старается избегать меня. Дни, когда он не работает, теперь кажутся такими долгими. Я узнаю его номер и пишу ему, когда не рядом. Он всегда отвечает что-то агрессивное и называет меня всякими обидными словами, но это только добавляет веселья. Грейсон никогда не блокирует меня, и иногда я замечаю, как он смотрит на меня с нескрываемым интересом, так что я знаю — он мой. Он просто играет в недоступного, и это заводит меня, как никогда раньше. 
В следующий раз, когда кто-то блюет в бассейне, я вскакиваю раньше всех. Грейсон уже бросился к забору, и я успеваю вовремя, чтобы потереть ему спину. Как только он заканчивает, он отшатывается. 
— Что ты делаешь? 
— Убеждаюсь, что ты не подавишься — Я ухмыляюсь. 
— Не трогай меня. — Грейсон тяжело дышит, но не отходит дальше. Он выглядит намного бледнее, чем обычно. 
— Ты в порядке? 
Он делает несколько глубоких вдохов. — Да… да. 
Затем мы идем обратно к бассейну вместе. Ну, я пытаюсь идти с ним, а Грейсон игнорирует меня. 
Так продолжается неделями. Грейсона тошнит каждый раз, когда ребенка рвет в бассейне, а это происходит часто. Это бесконечно забавно. Даже лучше, чем моя игра дома. Теперь же кто-то играет со мной. Я не могу точно предсказать, что он сделает в следующий раз или какое оскорбление бросит мне в лицо. 
Медленно, день за днем, Грейсон перестает бороться со мной. Я узнаю, что он ненавидит, когда его тошнит, и вижу, что ему тайно нравится, когда я стою рядом с ним каждый раз. Он начинает принимать меня, как назойливого ребенка.
Затем, однажды вечером, мы оба переодеваемся в раздевалке. Все остальные уже ушли, и снова моя очередь закрывать. Я натягиваю футболку на плечи. Я провел все лето без ожогов, в основном потому, что каждый день наносил солнцезащитный крем. Его запах напоминает мне о Грейсоне. 
— Так, что будешь делать сегодня вечером? — Грейсон не оборачивается. Мы находимся в состоянии дружеского перемирия, но на этой неделе он кажется более взвинченным, чем обычно. Что-то его беспокоит, но он не говорит, что именно. 
— Не знаю. — Я пожимаю плечами. — Ничего. 
— А. — Тишина становится густой. Я бросаю на него взгляд и замечаю, что он смотрит на меня. Он быстро отворачивается. У меня ёкает в животе. Что происходит? С ним всё в порядке? 
— Хочешь… сходить в торговый центр? — Мне нужно больше времени с ним. Я не могу позволить ему исчезнуть, как он всегда делает после смены. 
— Ох, эм… нет, я как бы устал. — Он словно сдувается. 
Черт. Я секунду колеблюсь. Пригласить его к себе? Я никогда не приглашаю людей к себе. Грейсон запихивает свои вещи в рюкзак. 
— Ты в порядке? — спрашиваю я. 
— Всё нормально. — Он отмахивается, но не смотрит на меня. 
Я скрещиваю руки. Он явно не в порядке. — Ты не в порядке. Ты всю неделю нервничаешь. Так что расскажи, в чем дело. 
Грейсон вздыхает. Его плечи напряжены. Я вижу, что он не хочет говорить. Что меня беспокоит. 
Я понижаю голос и добавляю в него нотку предупреждения. — Грейсон. 
— Ничего. Просто я не хочу идти домой, окей? 
У меня ёкает в животе. Что, черт возьми, происходит у него дома? Я всегда подозревал, что он не счастлив там, но он отказывается рассказывать что-либо о своей домашней жизни. 
— Ладно. — Я пытаюсь сделать вид, что всё нормально. — Мы можем пойти ко мне. Там тише. 
Грейсон молчит и напряжен. Но он не говорит «нет». Он потирает затылок. 
— Давай. — Я хлопаю его по спине, шучу, чтобы разрядить обстановку. — Ты чего боишься? 
— Пожалуй… ладно. Только один раз. — Он вздыхает. 
Возбуждение и тревога одновременно пробегают по мне. В безопасности ли он? Я не знаю, но если он будет со мной, я смогу его защитить.

— Круто. — Я обнимаю его за плечи и тяну за собой. — Но не смей говорить ничего про бардак. 
К тому времени, как мы подъезжаем к моему дому, я уже потею. Это была плохая идея. Очень плохая идея. В последний раз, когда друзья приходили ко мне, они неделями хихикали над моим домом, заваленным хламом. Они всегда говорили, что у них чего-то нет, а потом добавляли: «Но, уверен, у Логана это есть». Я пытался объяснить, что мои мамы не собирают хлам, а просто у обеих ужасный СДВГ, но это ничего не меняло. 
Когда я выхожу из машины, мое сердце колотится. Я не уверен, почему это так важно, но я не хочу, чтобы Грейсон видел этот бардак. 
Он выходит из своей машины, не проявляя никакого осуждения по поводу трейлерного парка. — Есть что-нибудь поесть? — Он проходит мимо меня и поднимается по ступенькам. 
Я сглатываю, следуя за ним. — Да, я эм… — Я замолкаю, открывая дверь, и он заходит внутрь. Дом, как всегда, захламлен, с тропинкой от двери к кухне, а затем налево — в мою спальню. 
— У меня есть бутерброды. — Я пытаюсь заполнить пустоту. 
— Нормально. — Грейсон просто сбрасывает рюкзак на пол. — С ветчиной? — Он не выглядит напряженным. На самом деле, он кажется более расслабленным, чем когда мы были у бассейна. 
— Эм, да. — Я иду на кухню. — Извини, что жарко; в моей комнате есть кондиционер. — Я достаю всё, чтобы сделать бутерброды. 
Грейсон просто пожимает плечами, а затем замечает что-то на диване. — Блин, у тебя это есть? 
Я бросаю взгляд. Это коробка от моей игры. Той, которую я прошел в начале лета. — О, да. — Я делаю бутерброды для нас обоих, добавляя к ним крендельки. Они придают приятный соленый хруст. 
— Черт, я всегда хотел поиграть в это. — Грейсон хватает коробку. 
— Я могу научить тебя. — Я приношу еду к нему, внезапно смущаясь. — Если хочешь. 
— О да. — Грейсон хватает бутерброд, бросая на меня взгляд. Наши глаза встречаются, и снова я вижу ту уязвимость, которую заметил, когда впервые встретил его. В его глазах столько боли, что мне хочется это исправить. Заставить его чувствовать что угодно, только не это. 
Грейсон прочищает горло и шутливым тоном говорит: — Погнали, пидор. 
Я усмехаюсь над прозвищем, которое он дал мне этим летом. — Ладно, красавчик. 
— Не смей так меня называть. 
С бардаком, о котором все забыли, мы пошли в мою комнату, и я научил его играть. 
Это было лучшее лето в моей жизни.