ДРОЗД [18+]

«Жизнь — штука опасная. И жестокая. Ей наплевать на то, что ты главный герой и что у любой истории должен быть счастливый конец. В обычной жизни происходит много всего плохого. Люди умирают. Битвы проигрываются. Зло часто побеждает добро» — Даррен Шен.

В постоянно расплывавшейся луже он видел своё отражение. Рано или поздно человек переступает через эту лужу, уходит дальше и не вспоминает о ней. Но когда на воде под твоими ногами появляешься ты сам, то возникает страх. Не из-за того, что ты оказался внизу, под самим собой, словно слишком маленький для этого мира. А из-за того, каким ты стал. Видеть себя и ненавидеть — это мучительнее, чем испытывать физическую боль. Твоё лицо плывёт по течению и скатывается в водосточную канаву, где ты себя уже не найдёшь, а тебя оттуда никто не достанет. Он смотрит. Он наклоняется, чтобы чётче рассмотреть, понаблюдать за этим явлением. И вдруг осознает, что это отражение — не его. Здесь нет настоящего, каковым он на самом деле больше не является. Потерянность. Ожесточённость. Все эти слова для него чужие, он никогда и не знал о них. И, понимая это, размышляя над своей судьбой, он кладёт голову на грудь, опустив пальцы к луже. Он притрагивается к каплям мёрзлого дождя, проводя ладонью по спустившимся с небес слезам. Его глаза замечают руки. Чёрные от налетевшей на них краски бинты уже никогда не просохнут. В них так много воды и крови, так много пережитой и причинённой жестокости, что их бы в пору выбросить. Но он не выбрасывает. Для него каждая вещь является памятью. Как и та девушка, его самая близкая и дорогая девушка, которую он хочет забыть, ведь только так у него появится воля, вновь возникнет контроль над собой. Однако он не в состоянии. Он не подчиняется себе, он не способен себя контролировать. Власть у иного, он всего лишь оболочка. Всё, что у него осталось — это память, зарытая в участке головного мозга. И когда осознание этого настолько сильно надавило на его восприятие всего живого, даже на собственные действия, он перестал бродить по кругу. Бессмысленно, сказал себе он. Воспоминания очень быстро бегают. Я ни за что не успею улизнуть.

С лица уже свисали промокшие пластыри. Он даже не старается вернуть их назад, в то же самое положение, чтобы они хоть немного защищали его рваные участки кожи. Однако их больше ничего не удерживает. Все пластыри уносит режущим глаза ветром. И всё, что скрывалось под ними, вновь вышло на всеобщее обозрение. Владислав пригляделся к тому, как один из пластырей ложится на поверхность уже пройденной им лужицы, но тут же резко тонет под напором сильного ливня. Как труп пропадает под песком, который он закапал в могиле.

Владислав заметил, как Лев неохотно идёт за ним. Тот хотел бы вернуться домой, бросить все вещи сушиться и постараться как можно быстрее забыть. Забыть не только то, что он видел, но и этого же самого человека. Лев готов сделать всё, лишь бы вернуться назад во времени. Как и Владислав когда-то, он тоже сделал неправильный выбор. Он захотел помочь своему другу.

Они были близко. Каждый метр, оставшийся позади, приближал их к заведомой «Аллее». В небе проскальзывали искрящиеся молнии, а после где-то вдалеке отсюда издавалось дряблое, но слышимое громыхание. Однако они оба уже чувствовали, что оно приближается. В глазах изображалось некое подобие надвигающегося шторма. Всё утопало, всё пропадало. Тёмно-синее небо, освещённое спрятанной луной, рыдало на этих людей. И от этого плача было не скрыться. Небо жалеет, смотря под себя. Ему только и хочется плакать. Они потеряны, их уже ничто не сбережёт. Тогда Владислав ощутил, как Лев подобрался немного ближе. Он словно ждал, когда тот начнёт его колотить. Но было не за что это делать. Виноват только он.

— Я предупреждал тебя... — сказал Владислав, испытывая на губах скатывающиеся осадки с облаков.

Льву не хотелось с ним говорить. Он даже не слушал, никак не реагировал. Его голова опущена под небесным потолком. А глаза смотрят только вниз.

— Дай мне убежать! — произнёс он спустя какое-то время. — Влад... Влад, пожалуйста...

Он подошёл к нему, хватая за воротник, и стал умолять. Как бога. Но в этом человеке не было ничего божественного. Кроме оставленного отпечатка дьявольской руки.

— Я не хочу умирать!.. — говорил он. — Спаси меня, пожалуйста, Влад!..

— Ты же видел, чем это кончилось! — воскликнул чёрный дрозд, указывая рукой на пройденный ими путь. — Я пытался... Я пытался её спасти! Я пытался спасти всех! Но я никого не спасу!..

— Почему?!

— Потому, что себя я тоже не спас! — крикнул он. — Мы мертвы! Прямо сейчас! Ты... и я! Нас больше нет! — говорил дрозд, пугая друга. — Ты увязался за мной!.. Хотел помочь, да?!

— Да! Да, сука, я хотел помочь тебе! Я не хотел оставлять тебя в беде! Мы многое пережили, мы же были друзьями... Я знал тебя...

— Ты же сам говорил, кем я теперь стал, разве не так? Разве не ты назвал меня уродом? Я не обижался на это потому, что ты сказал правду. Я совсем иной человек. И сам даже не понимаю, кто я такой!

— Ты дашь мне сдохнуть?!

— Я и сам сдохну. Ничего не изменить.

— О... Господи!..

Он не мог держать себя в руках. Тот самый случай, когда человек неожиданно может узнать, что ему конец. Это вызывает безудержную панику, страх, вперемешку с ожиданием. Ожиданием чего-то ужасного. Ожиданием длинною в жизнь.

— Не надо бояться, — сказал Владислав, подойдя к нему. — Как бы я не хотел, чтобы ты остался жив... Но я ничего не могу сделать...

— Давай вместе... — он всхлипывал, — вместе попытаемся. У нас ведь есть шанс?

— Я не знаю, — ответил он честно, закончив этот разговор под дождём. 

Лев обратил свой взор на его покрасневшие глазницы. Он видел в них совсем не того, кого знал раньше.

Было время, когда Владислав вызывал не омерзение. Он лишь притягивал к себе, хоть и был одинок. Многие тогда считали его неким отставным звеном, ведь его стремления были расплывчаты. В юном возрасте он неясно расположил свои намерения. Когда только начинались школьные времена, слишком маленькому Владиславу уже тогда становилось всё труднее. Класс хоть и понимал его важность, все видели его способности, но не все принимали его сущность. Он отстранялся. Потому что был знаком со смертью не понаслышке.

Его отец умер и заставил этим многое перемениться. Изменилось не только повседневное настроение, но и отношения в семье. Мама не осталась столь ласковой, брат всё холоднее относился к общению. Обучение отвлекало его от подобной тяжести на спине ребёнка. Всё больше вырастая, он так и не набрёл на свою цель. Владислав метался, постоянно меняя не только свой характер, которым он желал лишь подстроиться под окружающее его общество, но и свои интересы. Когда в его жизнь нагрянул незнакомец в мусорном баке, убегавший от полиции, Владислав осознавал, что с ним может случиться. Если бы только Руслан не познакомил его с Дарьей.

— А ты бы хотел собаку? — спрашивала она, когда их руки сцепились друг с другом.

— Да. Я люблю животных, — отвечал Владислав. Но больше он любил смотреть в её серые глаза и никогда не уводить от них свои же карие.

— Вот, представь, что ты её завел... Зачем она тебе?

— Ну... как же... Чтобы была. Не ради этого животных-то заводят?

— Нет, не ради этого... Их заводят, чтобы заботиться о них, подарить какую-то надежду. Нашёл ты того же щенка на улице. Мокрого, голодного, будто плачущего. Ты дашь ему шанс на новую жизнь? Ему ведь нужна ласка, твоя помощь. И только ты один можешь ему помочь. Исполнил бы ты его мечту?

Он уже и не помнил, что ей тогда ответил. Как будто она появилась прямо перед ним и тут же расплылась под каплями дождя. 

— У меня есть план, — вдруг сообщил Владислав. Лев резко остановился.

— Что? К-какой план? Ты хочешь вызвать ментов?

— Нет. Они нам не помогут. У него связи в отделении. Это скорее нас могут повязать без всяких вопросов и допросов. Нет, Лев... Мы будем действовать по-другому.

В этот миг обречённость ещё сильнее надавила на его разум. Никто, даже те, кто был на стороне закона, уже не выручат его. В голове появлялся только один путь — отнести украденное и умереть. Но тогда он знал, что должен подарить Льву надежду. Защитить этого человека от гибели. Как того щенка, про которого говорила ему Дарья. Она всегда хотела видеть в нём добро. Она надеется, что хотя бы часть этого в нём ещё уцелела.

— И как?

— Всё, что мы там найдём в той машине, ты заберёшь с собой. Я пойду к нему один.

— Влад... ты же...

— Скажи, ты, правда, хочешь жить?

— Ты же умрёшь...

— Это будет справедливо, — ответил он. — В машине, наверняка, что-то ценное: деньги или драгоценности. Они не должны тебя найти. Просто убегай из города в одиночку. Он не знает, кто ты такой, но будет пытаться поймать... Беги, понял? Не останавливайся. Только так ты спасёшься.

На крышам старых низких гаражей прыгали дождевые капли. Ветер усиливался и дул уже в совсем непонятную сторону. Ему казалось, что даже сама природа пытается его остановить. Под ногами Владислав отчётливо разглядывал намокшие листья, оставленные от голых тополей. Он слышал гром и видел сверкающие над собой белые линии. И вдруг вода потекла с неба ещё сильнее, ещё более холоднее и даже противнее. Дождь словно бил по его лицу. И тогда взгляд обоих направился вверх. Зашелестела опавшая листва, двери проржавевших гаражей судорожно заскрипели. Явилась гроза.

Рядом стоял девятиэтажный дом, состоящий из двух подъездов. Между всей «Аллеей» находилась бесплатная парковка, куда и поставили свои машины не самые обеспеченные жильцы города. Владислав начал смотреть всё дальше, разыскивая нужный ему синий автомобиль.

— Разделимся.

Владислав шастал по лужам, постоянно наступая в грязь. Его одежда промокла до такой степени, что будет сложно даже постараться высушить её за целый день. Он пошёл вперёд, оглядываясь на Льва, не теряя его из виду. Он услышал, как проезжают другие машины по сырой дороге, находящейся в нескольких десятках метров от них. Ему не следовало попадаться на чьи-либо глаза. Не хватало только слежки или же доноса, что он здесь, что будет вскрывать чужой багажник. Вскоре они обошли чуть ли не всю парковку, но так и не заметили нужное авто. Лев почти дошёл до него, испытывая всё больший страх. Здесь было темно, только сверкающая молния могла донести что-то до их глаз. Владислав побрёл ещё дальше. Он знал, что его цель была где-то рядом.

— Она не здесь... не на парковке.

— А... а где тогда? Нас опять обманули?

Он посмотрел на дорогу, на самую её обочину. И тогда же после пролетевшего белого зигзага над его головой, синий автомобиль показался. Им пришлось идти точно до него. Почти у цели.

Они встали на траву. Обочина была пуста и только колёса от машин, несущихся по дороге, оставляли после себя раскатистый звук, доносящийся до ушей всё ближе. Автомобиль стоял на середине обочины. Владислав чувствовал что-то невнятное. Он будто не хотел к нему подходить, даже приблизиться на миллиметр. Словно сейчас кто-то покажет ему настоящий ад. Словно он сам окажется именно в том месте.

В тот же миг он спрятал все сомнения и решил действовать быстро. Каждая секунда имела свою ценность. Он не хотел, чтобы из-за него погиб кто-то ещё. Подозвав Льва, Владислав потребовал ему стоять у багажника. Подойдя к окну, он ударил по нему своим локтем. Треск они почти не заметили. Гром опережал любой иной звук. Выбив стекло, Владислав тут же открыл дверь и пролез половиной тела в салон, где пытался отыскать кнопку.

— Открывай! — потребовал он Льву и тот его услышал.

Водителей становилось всё меньше, как и машин, мчащихся мимо обочины. За этой дорогой только мрак, и больше ничего не видно. Владислав закрыл дверь. Он уловил движение друга, который с огромным трудом вытаскивал из багажника белые, запачканные мешки.

— Помоги! Они тяжёлые!.. — попросил его Лев.

Владислав торопился, бежал от самого времени. Он взял за спину один из мешков, в такой же степени удивившись его тяжести и тут же побрёл из этого места.

— Быстрее. Пока не заметили...

Они не могли утащить их все, ведь количество мешков и их вес этому ни коем образом не позволяли. Тогда Владислав почти потерялся. Он ненадолго сложил руки на своих боках, глядя на деревья у обочины и на кусты, расположенные там же. С лепестков капала вода, приземляясь на зелёную траву. Он решился подавить в себе любопытство.

— Давай посмотрим, что в них...

Он начал рвать руками первый попавшийся мешок. Как вдруг услышал чьи-то шелестящие шаги. Сидя на корточках, Владислав поднял голову вверх. Издался пронзительный звук полицейской сирены. Красный цвет смешался с синим. Дождь закрывал ему глаза. Владислав встал. Полиция была здесь.

— Руки за голову! Руки за голову, сука! Ни с места!

Он не успел спохватиться и что-либо понять. Это была целая засада. За ними следили, их ждали, пока они совершат это преступление. Но в чём оно заключалось, Владислав так и не понял. Пока не опустил глаза. Под его ногами лежал труп.

Дыхание сбилось. Сердце сжалось до предела. Оно резко запрыгало, билось об его грудь, вылетая прямо изнутри. Он больше не имел шанса вздохнуть. Мурашки заполнили всю кожу. Его укачивало, бросало в кольчатую дрожь. Отрубленная голова человека смотрела прямо на него, а вместе с ней и раскиданные по асфальту ступни с порубленными пальцами.

— Подними руки! Я сказал, подними руки!

К ним направлялся полицейский, вооружённый табельным пистолетом. Остальные сидели в патрульной машине в нескольких метрах, открыв двери и выглядывая на это действо. Владислав хотел закричать. Он был настолько беспомощен, что звал свою маму. От этого раздирающего всю его собственную душу чувства слово «мама» почти вырвалось из его уст и произносилось вслух. В голове происходило полное безумие. Возник жар, не ощущались конечности. Из глаз посыпались слёзы.

Взглянув на отрубленную голову, он увидел на ней от света переливающихся мигалок гнилой, почти угольный подбородок. Ему не показалось. Всё это реально. Игра окончена.

Полицейский не успел его поймать. Владислав решил поступить по-иному. Он желал мести и только её. Но щенка больше не спасти.

Прости меня, Даша...

Она была рядом с ним в этот самый момент. Надеялась, что он останется тем, кого она так сильно любила и продолжает любить. Он заметил её взгляд, как и тот же самый вид, к которому так привык. Дарья взяла его за руку.

— Что ты делаешь? — спросила она.

Он не слушал. Он не отвечал. Владислав бежал отсюда, оставляя Льва на растерзание судьбе. За ним гнались, но сразу же отставали. Он ломал себе пальцы на ногах, лишь бы оторваться. Он знал, кто он такой, знал, что заслужил все пережитые им муки. Лев смотрел ему в спину, пока к его запястьям прицепляли наручники и вели к машине. Его жизнь пропала, она обречена. Владислав ничего не видел перед глазами. Он скрывался, убегал всё дальше. И тогда, оказавшись за помойкой какого-то дома, начал судорожно дышать.

— Что ты наделал? — снова спросила она.

Он ничего не сказал. Для себя он навсегда останется тем, кем является сейчас. Чёрным дроздом. Предвестником самого плохого. Он и есть зло. Владислав рыдал, придавив ладонь к своему рту. Он бил себя кулаками прямо в лицо. Почти выкрикивая, он звал, молил боль остановиться. Страх и отчаяние заполнили всю его душу. Владислав перестал чувствовать хоть что-то человеческое. В этом мире для него есть только муки. Всё кончится. И он хотел закончить свою жизнь только последним возмездием.

«НОЧЬ»

Почти выбив собственную же дверь в квартиру, Владислав вынул ключи из отверстия и звучно ею хлопнул. Он ожидал увидеть взволнованную мать, которая бы вновь начала ставить его на истинный путь. Таких вариантов уже не было. Ему больше ничего не оставалось. Слёзы так и не прошли. Владислав нажал на выключатель, дабы увидеть свой коридор. Он взглянул на зеркало во весь рост. И оглядел себя. Чёрный, запачканный, полностью промокший и с окровавленным лицом он стоял перед самим собой, снова думая о том, чтобы разбить, уничтожить своё отражение. Но в какой-то момент к нему пришло озарение. Это последний раз, когда он себя увидит.

Желтый, как от яркого солнца свет в коридоре провёл его до комнаты матери. Не постучав, он вошёл к ней. Телевизор работал сам по себе и показывал какую-то нудную, никому не нужную передачу поздними сумерками. Дождь за окном всё ещё поливал город, но не для того, чтобы он превратился во что-то прекрасное, как обычно такое происходит с цветками. Скорее, лишь затем, чтобы с ним покончить.

Татьяна пребывала во сне. Он подошёл к ней и накрыл одеялом, выключив телевизор. Она не замечала его и было бы совсем плохо, если бы смогла это сделать. Для неё в родном сыне оставалась какая-то вера в то, что ещё не всё потеряно. Теперь же он и сам в этом не уверен. Он уверен только в одном: ему придётся пережить боль. Тогда же он оставил мать. Когда Владислав выходил из её комнаты, ему пришла идея написать ей записку на прощание. Сказать последние слова. Поблагодарить. Попытаться открыться и вновь произнести, что очень сильно её любит. Она и так это знает. Он вышел.

Когда границы стёрлись, в глазах оставалась слепота и безграничная злость. Этот человек не дорожил собственной жизнью, обращаясь с ней, как с туалетной бумагой. Все к нему относились точно также. Владислав больше не думал о пороках, он не думал, что у него даже не осталось сил, и что постепенно он сходит с ума. Это его только смешило. Переступая через край, для него не было больше правил и кодексов. Это как сообщить больному, что ему осталась неделя или всего один день. Он начнёт делать только то, что ему хочется.

Владислав разобрал свой диван, чтобы вытащить из него бейсбольную биту. Он положил эту вещь на пол, снова отправившись в коридор. Там, когда болезненный для зрачков золотой свет освещал ему всё, что тому было необходимо увидеть, Владислав отодвинул дверцу шкафа в сторону, обшаривая его в поисках необходимого инструмента.

В его голове прокручивалось миллион событий, которые случаться с ним в следующий час. И совсем не странным было найти в практически всём миллионе из них себя мёртвым. Владислав забывал, кто он есть. Был ведь уже кто-то другой. И тогда он сел на пол, высыпал из прозрачного пакета восемь гвоздей. В свою руку он вложил молоток, начиная вдалбливать гвозди в биту. Один за другим острые концы оказывались в ней и торчали из неё, придавая устрашающий вид. Такое зрелище могло показаться любому прочему человеку ничем иным, кроме безумия. Справедливости не было. Он знал это, как никто другой. Лгать себе он тоже не хотел. Иногда подобное переходило даже больше, чем за грань. Когда-то он считал враньё самому себе признаком психического нездоровья. Врать остальным можно, но себе — почти глупо. А в итоге себе он врал постоянно, заставлял принимать то, чего не было и никогда не будет... Не будет спасения. Он рылся в том самом сундуке памяти, уже несколько лет не выползая из него. Когда беда вновь его настигла, она к нему явилась... его погибшая девушка, его любовь. Владислав засмеялся. Остался один гвоздь. Он взял его за шапку пальцами и пригляделся. От этого ему стало ещё смешнее. Он видит призраков, видит ложь вместо правды. Расстройство только усиливалось.

Удар молотком вбил последний гвоздь в эту биту. Владислав и не думал её прятать. Глубокой ночью всем наплевать на такого, как он. Ему ведь тоже наплевать на себя. Нужна лишь правда. Он хочет выяснить самое важное, а после либо убить... либо умереть.

Владислав побрёл из своего дома. Однако он уже слышал, как от звука битья молотка в коридор шла его мама. Она открыла дверь и встретилась с его красными, пробирающими до дрожи безумными глазами. Разглядев всё это, всё то, во что он одет и как сейчас выглядит, ей стало плохо. Он и не понимал, что происходит с его матерью. Она хотела подойти к нему, спросить и попытаться остановить. Но он лишь двинулся дальше.

— Влад... постой...

Коснувшись своей рукой, обмотанной в почерневший бинт, ручки на двери, Владислав стремительно покинул свою квартиру.

Дождь кончился, но это ненадолго. Гроза убежала, скрылась из виду, забрав с собой сверкавшую молнию и тонну небесной воды. Он ступал по остатком ещё не испарившихся луж, таща позади бейсбольную биту. Гвозди хватались за асфальт, скребли его, оставляя длинные царапины. Он всё ближе, уже знает эту дорогу наизусть. За следующим правым поворотом начнутся голые деревья, за ними — гаражи, те самые, что он ненавидит, словно вспоминая о них в своих кошмарах. Каждый раз, являясь сюда, Владислав получал новые загадки, терпел унижения и всё больше хотел добраться до белой двери, ведущей к Дарье. Истина скрыта, потеряны все малейшие намёки на правду. Он не знает, во что втянут и почему всё сложилось именно так. Гвозди зацепились за небольшую дыру. Он обернулся. Сзади никого, а впереди — то самое место. Вытащив биту и бросив её на плечо, Владислав был готов начинать.

В гараже издавались какие-то звуки, скорее всего, диалога между двумя людьми. Темнота, сплошной мрак. Снаружи он мало чего мог разглядеть, однако ворота в гараж были открыты, ведь из них прослеживался свет от тусклой, но работающей лампочки. Владислав застыл, подсматривая через эти ворота. Он заметил, как Григорий Морозов надевает свою мешковатую куртку, прихватив кепку для головы. Он взял одну сигарету из пачки и вместе с ней, прикурив, подобрал в руки красную канистру. Другой канистрой пользовался его друг, который обливал содержимым диван, стол и даже стены. Владислав решил помешать им прямо сейчас. Он не хотел, чтобы правда сгорела в огне, а те, кто её украл, навсегда покинули город.

Владислав вошёл в гараж. Его заметили не сразу, однако он сбросил биту со своего плеча, и та звучно коснулась пола. От стука на него обратили внимание. Григорий с дымящейся в губах сигаретой поднял на него лицо, перестав разливать бензин.

— Да ты что?.. — проговорил он по слогам. — А я только и думал, что тебя уже хорошенько пиздят в отделении. Жаль, что ты здесь... Мне вновь придётся марать руки самому.

Владислав закрыл ворота на щеколду. Он стоял ровно, не сводя с Григория глаз. Тот смотрел на него с насмешливым видом, как будто ему всё это нравилось. Григорий подумывал дать Владиславу шанс уйти, но не только из гаража, а даже из страны. Чтобы у него не появлялось желания его отыскать. Однако Владислав был для него помехой, вечно лезущим не в свои дела ребёнком, которого он хотел усмирить. Раз и навсегда. Григорий пнул канистру. Она упала, а вместе с ней бензин начал самостоятельно покрывать пол в гараже. Морозов сложил руки в карманы, затягиваясь табачным ядом. Его товарищ, Сергей, стоял совсем рядом. Он расстегнул свою синюю олимпийку и бросил на диван.

— Вижу, что у тебя осталось мало извилин в мозгу. Раз уж спасся, то мог бы бежать и дальше. А ты ведёшь себя, как наивная шлюха, которой специально не дают денег. Чего тебе надо?

— Убить тебя, — ответил Владислав.

— Я понимаю твои намерения. Мы оба друг другу не нравимся. Я даже скажу тебе напоследок, что сначала от тебя всё же была какая-то польза. Но ты ведь сам всё испортил, Владислав. Полез на меня с кулаками... а теперь пришёл с битой. Даже про гвозди не забыл, gut gemacht! Ну что же, давай поговорим...

Владислав ринулся на Григория, надеясь ударить битой прямо по лицу. Однако Сергей оттолкнул его в сторону. Владислав замахнулся теперь на него, но не попал. Сергей заехал кулаком ему щёку. Владислав не отступился и решил действовать иначе. Он провёл ложную атаку, и когда Сергей закрывал от несуществующего удара верх своего тела, Владислав всадил гвозди в его ногу. Резко выдернув биту, он опрокинул Сергея на спину. Владислав видел на гвоздях кусочки рваного мяса. Тогда же он решил поломать этого человека, однако был произведён выстрел. Григорий предупреждал его остановиться. Сергей стукнул Владислава в живот и медленно вставал. Бита откатилась назад, а сам он оказался среди разлитого, дурно пахнущего бензина. Сергей подбежал к Владиславу, хромая на одну ногу, чтобы схватить его за грудки. Григорий лишь наблюдал за этим поединком, не давая другу проиграть, однако ему просто было интересно, чем всё это кончится и как долго Владислав будет держаться. И тогда Сергей вытащил нож. Он нацелился на брюхо чёрного дрозда, однако Владислав сумел отразить летящее в него остриё. Они поменялись местами, он не мог добраться до своей биты. После взмаха ножом, Сергей быстрым движением порезал Владиславу грудь. Тот держался, всё ещё выдавливая из себя последние силы. Но Сергей не сдавался и замахнулся ещё раз. Владислав подставил свою ладонь, чтобы попытаться увести его руку. Однако кончик ножа разрезал его бинт, порвав мягкую кожу. Всё, что он сейчас мог сделать, это закричать от боли, держась за раненую конечность. Сергей сделал повторный взмах. И тогда Владислав не дал ему себя покалечить. Он мигом схватил его за запястье и второй рукой ударил прямо в глаз. Сергей отстранился, временно потеряв видимость и случайно рухнувшись с ног. Владислав поднял биту с пола. Он посмотрел на Григория.

— Плевать. Валяй, — сказал тот.

Гвоздями он снова зацепился за его ногу. Вот только в этот раз жалеть Сергея он не стал. Он долбил битой по его левому бедру. Гвозди то и дело застревали, и Владислав силой выдирал своё оружие из его ноги. Он стучал по ней раз за разом. Из бедра сочилась кровь, а после очередного удара она уже брызгала по разным сторонам. В гараже звучали только крики. Он мстил, лишая этого человека левой ноги. Тогда он почувствовал взгляд на самом себе. Григорий даже не дёрнулся с места. Пистолет в руке, а другая постукивает по краю сигареты, снимая с неё пепел. Он проделал в его ноге дырявую пробоину. Владислав подошёл к голове Сергея. И держал биту с гвоздями около его виска.

— Положи... ствол! — приказывал он Григорию.

— Думаешь, мне не всё равно? Не-а. Ошибаешься. Мне чертовски интересно, сможешь ты или нет. Давай. Попробуй это сделать.

Владислав посмотрел на кричащего и дрожащего Сергея, парня, который больше не сможет передвигаться нормально. Он не молил о пощаде, принимая собственную смерть. Вскоре от страха он потерял сознание. Владислав взял биту в обе руки и вздохнул, прикрыв веками свои глаза. Он поднял биту вверх, удерживая её в воздухе. Не смог. Бита выскальзывала из его кровоточащей ладони.

— Ну и кто ты тогда? Не убийца, не вор... Из тебя хуёвый бандит выходит. Тебя и человеком даже не назвать. Посмотри на себя. И это вся твоя пройденная дорога? Брось эту хрень... — указав взглядом на биту, сказал Григорий.

— Пошёл ты!..

— Я тебя предупреждаю, — Григорий спокойно направил на него ствол своего пистолета.

 — Тогда стреляй! — закричал Владислав. — Я не сдамся тебе, сука!

— Да? Ты в этом уверен?

Он сжал биту. И тут же полетел на Григорий. Владислав шёл на верную смерть. Но Григорий выстрелил в пол, остановив его на месте, а затем, когда тот растерялся, ударил пистолетом в нос. Словно птица, которая встретилась со стеной и не успела свернуть, Владислав оказался повержен.

— Меня уже задрало играться с тобой...

Григорий увидел его кровавую ладонь и наступил на неё каблуком от туфли.

— Нравится, блядь?! Тебя нравится испытывать боль?!

Он вдыхал запах бензина, что заполнил весь этот просторный гараж.

— Почему?!.. — спросил Владислав.

— И это твоё последнее желание? Хочешь что-то узнать, а не матери позвонить? Ладно, Владислав...

Григорий присел на корточки, не убирая каблук с его ладони.

— Знаешь, ты здесь вообще не играл никакой роли. Всё, что я от тебя хотел, это совершить наказание твоими руками. Однако потом понял, что ты можешь оказать мне услуги. Угрожать тебе и заставлять решать собственные проблемы — и было моим планом. Но ты, мудак, пошёл против того, что должен был делать. Ты стал спрашивать, стал интересоваться. Разумеется, ты ещё и подозревал меня...

— Диана... ты послал меня к ней не просто так... Не просто, чтобы забрать деньги...

Григорий вздохнул с закрытыми глазами.

— Я убил её.

Владислав ощутил, как ему становилось прохладнее. Боль утихала, но появлялась новая, куда более жестокая — боль моральная.

— Год назад всё было хорошо. Я работал вместе с Ловцовым, отцом Дианы, с которым мы вместе делали наркоту и продавали её каждому встречному. Этот бизнес был большим и выгодным, вот только Ловоцову его не хватало. И как-то раз я прознал об втором его роде деятельности. Контрабанде. Мой друг... — Григорий вообразил его рядом. — Натан... Он не сразу согласился со мной отобрать это дело у Ловцова. А позже мы поплатились все. Ловцов задумал ограбление. И в тот день всё и кончилось. В кого-то попали, кого-то убили, других забрали. Я же выбрался, но не нашёл Ловцова. Тогда всё и сошлось. Он подставил меня и моих людей. Из них последним остался только Серёга. Ты не представляешь, что я испытал, — Григорий как будто бы вернулся в тот самый день. — У меня проблем и без того хватало. Я же другого человека ограбил, у которого спёр слишком много денег... Гонял через всю Россию и попал сюда, чтобы найти Ловцова. И сделать ему больно. А для этого мне хотелось ударить по самому больному месту. Когда я узнал, что у Ловцова есть дочь, то бить я решил именно по ней. Диана ведь наркоманка. Она знала, что её батя занимался производством всего этого дерьма, после чего и сама начала употреблять. Долбилась будь здоров. Это пошло мне только в радость. Я сделал, скажем так, свой вид наркоты, которая бы убила её через пару минут. Это, к счастью, и произошло. Мне лишь хотелось убедиться, что она мертва, и чтобы ты забрал хоть немного из квартиры Ловцова, где он прятал отмытые бабки. Так всё и было. Доволен, смертник?

— А тот... тот дом. Что это были за документы?

— Ты создал мне ещё одно осложнение. Телохранитель Дианы мог сдать меня Ловцову. Я знал, что, если тот узнает обо мне, что именно я продал крэк его дочери, меня найдут и сделают это быстро. По тем документам я смог отыскать один пока ещё недостроенный клуб, где и был Аркадий. Владельцем этого клуба является один из моих очень хороших знакомых. Он и выдал мне Борисовича. А потом...

— Ты порезал его на куски... — сказал Владислав.

— Вижу, ты и без меня это понял. Создавала очередную проблему и та дохлая продавщица. Она и наплела про меня Ловцову. Я только убрал одного, но появилась другая. Эта сука пошла на очень рискованный шаг, но и сама не понимала, что делает. Теперь же Геннадий знает про меня и хочет найти, чтобы не просто закопать, а поиздеваться как следует. Зная его характер, я буду мучиться вечность. Но этого не произойдёт. Я уезжаю, Дроздовский.

— И ты не убил меня раньше... когда вместо меня расстрелял продавщицу... — заметил Владислав. — Почему?

— Да. Я хотел покинуть город, замятая о себя всё следы. Нужен был кто-то, на кого бы я мог повесить убийство Аркадия, а вместе с ним и все остальные свои грешки. Тогда-то ты и явился мне на ум. Мои друзья из полиции оказались любезны предоставить помощь. Сначала они развесили твою рожу по всему городу. Я хотел заставить тебя бояться. А после, когда я тебя отпустил, вас должны были накрыть прямо у машины, как мы всё и спланировали. Но, сбежав, ты создал очередную, блядь, проблему... От тебя только их и приходится ждать. Ты одно ходячее неудобство... Как же я хотел убить тебя раньше. Сожалею, что не сделал этого.

— Где Руслан?!

— Всё. Мы закончили.

Григорий поднялся. Он приставил дуло пистолета на лоб Владислава, двинув его прямо в упор. Он ждал. Владислав получил то, что хотел. Он пришёл сюда именно за смертью. Но отказался от неё. Он вспомнил автобус. Он вспомнил Надежду. И ударил Григорий пяткой. С него свалилась кепка. Владислав бросился на ошеломлённого Григория, положив его на лопатки. Он стал избивать его, вбивая кулаки в прямо лицо. Всё быстрее. Владислав кричал после каждого удара. Но потом раздался тот самый выстрел, который очернил всё в его глазах. Из живота сочилась кровь. Владислав дотронулся до собственной раны. Он перестал дышать, ведь больше не мог. Задыхаясь воздухом, он ощутил огонь в своём теле, словно его окунули в самый горячий на всём белом свете кипяток. Григорий сбросил его с себя. Встав, он подтёрся курткой от выпущенной из своего носа крови и решил сделать контрольный выстрел.

Но вдруг раздались стуки по воротам. Григорий отвлёкся.

— Блядь, — прошептал он. — Хоть бы не менты, сука... Что же ты за сволочь такая...

Друзья Григория из полиции сюда явиться никак не могли. Он подумал о тех людях, которые могли услышать выстрел и вызвать других стражей порядка. Поставив пистолет на предохранитель, он спрятал его за спину и двинул закрытую щеколду. Руслан толкнул его вперёд, а после сделал два ровных выстрела в грудь. Григорий упал практически замертво. Весь его рот облился кровью. Руслан стоял над ним с напуганными глазами. Его лицо было непередаваемо. Он плакал от того, что сделал. Но тогда сказал последние слова:

— Прости...

Выстрел в голову. Григорий убит. Руслан глубоко вдохнул, осматривая гараж. Он увидел Сергея без сознания. А затем и самого Владислава, постепенно умирающего от пули в своём животе. Руслан направился мимо него к облитому бензином дивану. Отодвинув его в сторону, он вытащил спортивную синюю сумку, лежавшую у стены. Его последний взор остался на Владиславе, который смотрел на него погибавшим взглядом.

— Мне жаль, Влад... 

Он бросил сумку на плечо и покинул гараж. Владиславу становилось всё хуже. В глазах темнело, появлялся жар и целые литры пота. Кровь не переставала вытекать из его раны. Он приложил обе руки, чтобы хоть немного её успокоить. Тщетно. Он умирает. Ему суждено оставить на земле своё тело. Труп Григория оказался напротив его головы. Красная лужа текла прямо на него. Владислав ощутил, как вся его щека была измазана в ней. Он вставал.

Снова дождь. Ему хотелось дышать. В небе закрепились звёзды, они сверкали и блестели над ним. Луна только что обрела полный размер. Такая яркая, что после неё в глазах оставались отпечатки белого света. Он хотел жить, но всё уже решилось за него. От этого у него появились слёзы. Владислав не сможет обрести новую жизнь. Он запомнится всем именно таким человеком. Мёртвым.

Ливень стёр с него всю оставшуюся чёрную краску. Владислав подходил к какой-то дороге. Он медленно шагал, но постепенно затухал, как фонарь, который больше не будет светить. Ему хотелось ощущать рядом с собой ту рыжеволосую девушку, Надежду. В голове всплыло воспоминание о её улыбке. Он хотел бы напоследок увидеть её.

Надежда спала в своей кровати, думая о нарисованном ею портрете. Эта картина не давала ей покоя, даже спокойно попросту закрыть глаза не удавалось. Надежда включила лампочку. Она поправила свою ночнушку, надев на ноги пушистые тапочки. Кисти лежали в её матовом, прозрачном стакане. Ей казалось, что сейчас у неё был очень сонный вид, однако она чувствовала себя совершенно иначе. Надежда старалась изобразить его во второй раз.

Он шёл через мелкие сваливающиеся с небес капли дождя. Пуля в его животе сокращала дистанцию от жизни до самой смерти. Владислав почти добрался. Однако его закружившаяся голова больше не оставляла веры в то, что он сможет. Столько мыслей о том, что он ничего не успел и больше не успеет лишь усиливали плачь. Боль по всему телу и во всей его жизни. Его колени упали на землю.

Новое изображение было для неё таким, каким она хотела видеть его изначально. Владислав нарисован без единого шрама и синяка. Тогда она и узрела тот самый взгляд, который был у него когда-то. В этом взгляде таилась доброта. Это вызвало в ней грусть. Он показался ей живым, показался любимым. Надежда с горечью легла в постель, перед сном посмотрев на его лицо. Она не хотела его забывать, надеялась, что он где-то рядом. Но его уже не было.

Это был последний вздох. Владислав лежал на мокрой земле, так и не дойдя до дороги, чтобы попросить помощи. Больше некому ему помочь. А все те, кто могли, были брошены им или оставлены. Оставлены навсегда. Он перевернулся на спину и всматривался наверх, устремив взгляд туда, куда однажды хотел добраться, мечтал сесть на том самом небе, покинув эту ничтожную жизнь, за которую он всё равно так безнадёжно цеплялся. Он понимал, что собственные грехи утащат его душу вниз. Звёзды разбрелись по небу. Оно больше не было чёрным. Он видел, как синяя ночь постепенно становилась светлее. Владислав почти не дышит. Ему теперь не суждено с ней встретиться, со своей любимой, а белые двери навсегда закрыты. Дождь ему нисколько не мешал чувствовать свой конец. Слёзы прекратились. И он с отчаянием закрыл глаза.