ДРОЗД [18+]

«Есть врата и у нас в головах. Такие, что удерживают во всех нас безумие, чтобы оно не охватило разум» — Стивен Кинг.  

«Птица падает вниз, она снова не встанет;
Крылья свои не поднимет, устанет.
И смерть к ней близка, ведь змий подползает...
Он вонзается в перья и рвёт её горло,
А та, лёжа на солнце, тут же сгорает... мир покидая.
И душа её гаснет, как пепел... пропадает всё сразу не свете.
Всех нас ждёт гибель: что птица угаснет, что солнце уйдёт,
Что скоро угасну и я...» 

— раннее стихотворение Владислава. Ноябрь 2015 г.

«Письмо самому себе»:

...Как будто я пытаюсь самого себя убедить, что всё в порядке. Но порядка нет даже в моей голове. Я словно погибаю изо дня в день. Мне всё надоело, не хочется никого видеть, хочется только забыть о себе, что я всё ещё жив. А жив ли? Это нельзя назвать жизнью. Когда я смотрю на своё лицо, то мне становится хуже, а когда пытаюсь поговорить с кем-то — не могу найти тему, ни одного слова не вырывается. Порой, мне кажется, что я мучаю сам себя специально. Наставляю себе под ноги капканы и сам же в них покорно наступаю. Но сидеть и смотреть на неё — это не самое страшное, чем я казнил себя всё это время. Страшнее была та память, которую я видел, смотря на стены. Я не знаю, нравится ли мне быть одиноким. Раньше это чувство было всегда рядом, а сейчас оно слишком близко. И всё-таки я никогда не был один. Однако к этим людям я попросту боюсь подходить, к близким. Мне кажется, что и они начинают меня бояться. А когда-то я даже не думал переживать, что буду чувствовать себя обречённым. С ней всё было спокойно, всё было именно так, чтобы я мог бороться за счастье. Но после этого... (слова обрываются)
Я собрался начать новую жизнь. Хочется уехать куда-нибудь, пускай даже за границу. Мне всё равно, лишь бы не хватило смелости сюда снова возвращаться. А куда мне ехать? Я понимаю, что не смогу оставить свою память здесь. Её не вырезать из головы, не положить в ящик и не закрыть на ключ. Это ещё больше делает меня слабым.
Возможно, через некоторое время я забуду обо всём. Да, я так и сделаю. Оставлю все мысли внутри себя, но не буду их воспроизводить. И всё-таки... (слова обрываются) 
Зачем я это делаю? Зачем ты это делаешь? Для чего? Что ты хочешь? Ты хочешь собственной смерти? Ты хочешь быть с ней? Но ты не будешь. Выкинь эту тупую мечту. Жизнь сама тебя доведёт, вот увидишь. Если я останусь таким же человеком, если я не поменяюсь, то всё будет именно так. Но как же... (слова обрываются) 
Я люблю её. Я не могу забыть её. Я ложусь спать и она оказывается под моей рукой. Я хожу по улице вместе с ней, как раньше. Как это было когда-то. Она не оставит меня. Потому что я никогда не оставлю её... (слова обрываются) 
Это тебя и погубит.

— Сентябрь 2016 г.

«ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ»

Он закрылся изнутри. Владислав лежал в постели, не накрывшись одеялом. Из открытого на распашку окна дул холодный, почти что ледяной ветер. Его голые ноги уже не чувствовали, как свалились на пол. Владислав словно тужился, чтобы открыть свои веки. Он судорожно искал одеяло, но оно лежало там же, куда упали его стопы. Какой бы холодной не была эта осень, но Владислава она всегда только радовала, хоть и радостью это назвать было сложно. Он хотел проснуться, встать с ложа и направиться в ванную, чтобы в очередной раз взглянуть на себя и понять, что же стало с его лицом, насколько сильно оно изменилось с прошлого раза. Однако он уже знал этот ответ заранее. Владислав пощупал свой нос, обнаружив на нём рваную кожу. Он притронулся к правому глазу и над бровью коснулся вскочившего синяка. Со вздохом он убрал свою руку. Для него в этом не было ничего необычного. Его пугала лишь правая рука, с которой развалился весь гипс. Владислав притронулся и к ней, но не решился смотреть. Левой ладонью он пощупал её в районе предплечья. Сломана, сказал себе он.

Сейчас он был удивлён, что сумел уснуть вчерашней ночью. До этого пару других дней он никак не мог этого сделать. Владислав заметил возле своей кровати несколько пустых бутылок от алкоголя и опустошённую пачку Аминазина. Голову не покинула боль, он всё также испытывал её даже спросонья. Когда внутри него больше не оставалось надежды, что ему что-либо сможет помочь, он решил продолжить свою паршивую жизнь. И мягко встал с постели на ноги.

Его трясло от холода и шатало от слабости. Владислав удерживал своё тело прикосновениями к стенам, по-прежнему не забывая о той жуткой головной боли. Иногда изображение в его глазах резко менялось, становилось тусклым и совсем неразборчивым. Затем ему казалось, что холод он испытывал лишь внутри себя. Он знал, что сейчас в доме был не только он. Татьяна находилась на кухне, приготавливая что-нибудь на целый день, когда ей придётся снова отправиться на долгую работу. Он так и не рассказал ей о своём увольнении, о том, что никаких денег ему не удастся принести в эту квартиру. Татьяне придётся самой копить на ремонт. Владислав умалчивал обо всём, о чём только мог умолчать. Его состояние пугало Татьяну, она бросалась в дрожь при его виде, настолько избитом и не таком, каким он был прежде. Владислав уже перестал замечать, как она плачет из-за него. И каждый новый плачь он переживал спокойно, понимая свою родную мать.

Умывшись, Владислав тут же переступил через грань коридора и серой кухни. Он сел на узкий диван у самого окна. От его одежды пахло слабым потом, Владислав уже и не помнил, как долго он пролежал в своей постели. Он был уставшим и слишком замкнутым цепями своего прошлого. В какой-то момент Владислав даже не мог понять собственные мысли, которые постоянно лезли ему в голову. В особенности те, что заставляли его вспоминать о мёртвой девушке, которую было уже не спасти. И по какой-то причине она мучила его всеми днями и ночами, жесточайше напоминая о себе. Но ему никогда не спрятаться от кошмаров.

— Привет, — тихо сказал своей матери Владислав.

Татьяна слегка повернула на него голову и ответила теми же словами.

— Тебе сегодня на работу?

— Да. А тебе? — спросила она спокойно, всё ещё не поворачиваясь на сына. Владислав лишь смотрел на её блондинистый затылок.

Тот не отвечал, молчал, даже не придумывая какого-либо ответа. Он хотел признаться ей, а сейчас в нём появилось желание просто поговорить с матерью. Но он боялся этой беседы. 

Она глянула на него из-за плеча одним глазом, после чего тут же устремила свой взгляд на порезанные овощи.

— Что с лицом? — спросила его мама.

— Ты же знаешь ответ, — сказал ей он.

После небольшой паузы она снова спросила:

— И зачем тогда жить? — обратилась Татьяна будто бы не к нему, а к себе.

— Что?

— Зачем ты тогда живёшь, если постоянно хочешь... умереть? — еле выдавив из себя это слово, спросила Татьяна. — Человек не может просто так это делать. У всего должна быть причина, цель... А тебе что это даёт? Ты хочешь убиться? — и её нож резко выпал из руки. Татьяна положила руки на края стола.

— Если бы хотел, давно бы меня здесь не было.

— А ты вообще хочешь жить? — спросила она. — Ты что-нибудь делаешь, чтобы перестать мучиться, а? Ты знаешь, как мне тяжело на тебя смотреть? На сына?.. — её глаза заслезились. — Ты не понимаешь, что я тоже страдаю?

— Понимаю.

— Тогда что? Влад, я не знаю, что мне ещё с тобой сделать... Мы же и к психологу ходили, и таблетки ты пьёшь... П-почему ты не хочешь со мной поговорить? Я для тебя пустое место или что? Или ты думаешь, что мне не понять тебя?

Владислав знал, что только одна мама способна прочувствовать всю его боль через себя. Ибо кому, как ни ей зналось, что такое — потерять любимого.

— Я же вас двоих одна растила. Никто мне не помогал, когда ваш папа умер. И вы мне оба клялись, что будете сами помогать. Всегда... Такая вот у вас помощь, да? Мучить мать?

Он ждал, что когда-нибудь этот разговор начнётся сам. И только сейчас ему представилась возможность высказать свои мысли. Рассказать ей правду.

— Ты всё время молчишь... скрываешь что-то... Я понимаю, тебе не хочется со мной говорить. Замкнуться в себе — легче, чем высказаться. Я когда-то вела себя также. Но сейчас совсем не то положение. Ты во что-то ввязываешься, приходишь домой избитый... Боже мой... Почему ты это скрываешь? Почему ты не хочешь поговорить со мной, Влад? Почему ты оттолкнул от себя всех? Почему?..

— Я...

Но Владислав замолчал. Такая правда сделает только хуже. Он встал с дивана и пошёл из кухни вон. Татьяна не могла подобрать слов, чтобы описать своего сына. Она лишь наблюдала за его медленными движениями, покидавшими её. 

— Я люблю тебя, мам, — сказал ей Владислав, почти покинув кухню. — Прости меня... За всё.

— Я тоже тебя люблю, Влад...

Она хотела обнять его, но её слёзы только усилились, когда сын ушёл в свою комнату. Татьяна держала свои эмоции как могла. Но позже в один момент её зрачки покраснели, а сама она уже не понимала, что ей делать дальше. Дождь за окном лишь усилил в ней печаль. Она не знала, как это пережить, как ещё сделать так, чтобы родной сын чувствовал себя хорошо. И ни единого ответа не смогла для себя найти.

Получив сообщение, Владислав открыл дверцу своего шкафа и мигом достал из него пакет с украденными деньгами. Он переложил их в рюкзак, перебинтовал свою больную руку и, одевшись, ушёл из дома. 

«КВАРТИРА ЕЛИЗАВЕТЫ»

Её родители были полны всяких сюрпризов. Когда они внезапно пришли, Лиза сразу же подбежала ко мне с криками, словно это не её родители вернулись, а квартира загорелась. Я напугался, ибо не должен был здесь находиться. Однако её предки встретили меня, неожиданно, по-доброму: не орали, не выгоняли, а посадили за стол. Лиза захотела нас познакомить, а я вообще этого не хотел. Это трудно сделать, когда на тебя уставлены лживые и презирающие взгляды взрослых людей. Нет, вру. Был всего лишь один взгляд. Отцовский.

Утомляющий дождь сменился тусклым солнцем. Как по мне, это не дурной знак. Может, всё у меня и получится, я ведь не хочу подвести свою девушку. Я вижу, как она переживает и сразу же осознаю, что дорог ей. Это даёт мне сил.

Мария — это имя её матери. Однако, когда прозвучало имя отца, я пропустил его мимо ушей. Переспросить у кого-либо из них будет слишком неловко и даже неуважительно. Лиза сидела слева от меня с испуганными глазами, не успевшая накраситься, но по-прежнему такая же красивая. Она похожа на свою маму. У них одинаковые волосы, такой же тоненький носик и такие же губки. Её мама была не совсем молодой, но и не слишком старой. Мне кажется, что ей примерно под сорок. Но когда я посмотрел на её отца, то мне стало совсем страшно. Есть ведь такой вид людей, которые постоянно что-то требуют от тебя глазами. Так вот, он и есть тот самый пример. Меня раздражал его постоянный взор на меня сверху вниз, будто я не могу угодить ему даже внешне. В нём же я ничего особого не увидел: седые волосы, носит очки, длинный нос, однако от него Лизе достались лишь глаза голубого цвета. 

Когда мы сели за стол, он протянул мне свою руку и мне пришлось её пожать. Мария, которая каждый раз переживала, что оставила меня без еды, поставила чайник и достала из пакета торт, купленный ими по дороге. Определённо, для меня этот десерт не был уготовлен, однако я рад, что мне его предложили. Во всяком случае потому, что я голоден с самого утра.

— Ну-с... — сказал её отец.

Он смотрел только на меня и ни на кого больше. В ответ на это я промычал. Мне стало слегка стыдно.

— Вам с сахаром или без? — спросила меня Мария.

— Да, две ложки, пожалуйста, — отвечаю я как можно более любезно.

— Как отдохнули, папа? — спросила Лиза своего отца.

— Да хорошо, — отвечает он. — Хотя нынче в Крыму слишком жарко и дорого всё. Один целлофановый пакет... пакет, Господи, стоит десять рублей!

— Ну ведь санкции... — зачем-то сказал я. — Крым отобрали, надо как-то терпеть это.

Он сразу же вновь оглянулся на меня, убрав взгляд с дочери, вот только это было так, словно мои слова его задели, как будто ему даже не понравился мой голос или что-то ещё.

— Да... Спасибо. Мы знаем, — ответил он.

Мария поставила на стол чашки с горячим чаем, поделила на всех белоснежный хрустящий торт и села к нам за стол. На неё было приятно смотреть, уж очень сильно я разглядывал в ней её же дочь, свою девушку.

— Ну так, значит, Евгений, да? — спрашивает меня её отец.

— Получается, что да, — ответил я стеснённо.

— И давно у вас с Лизой нашей?..

— Не так давно, чтобы вы удивились, — отвечаю я, почти даже расслабленно, не подавая испуганного виду.

— А поконкретнее? — интересуется он.

— Около месяца или вроде того, — мне пришлось соврать. Если бы он услышал цифру шесть, да ещё и месяцев, то был бы очень удивлён.

Он покачал головой и хлебнул чаю, потом снова спросил: 

— И что планируете дальше? — я не успел ответить и даже не знал, что именно сказать. А потом вдруг посмотрел на Лизу, которая сидела в таком же оцепенении, как и я.

— Коленька, тебе разбавить? А-то горячий, — говорит Мария.

Мария только что помогла мне, назвав имя своего мужа.

— Николай? — говорю я резко.

— Да? — он посмотрел на меня.

— Кем вы работаете? — спросил я первое, что пришло мне в голову.

— Я машинист. Уже двадцать лет как... А ты, Евгений? Работаешь где?

— Да нет. Ну... пока нет, — отвечаю я, дёрнув плечами. 

— Пока нет? — переспрашивает он меня.

— У меня есть планы. Вот, хочу отучиться и устроиться на железную дорогу.

— А почему именно на железную дорогу? Ты это сказал просто чтобы ответить или же, действительно, хочешь именно туда?

— Папа, — говорит Лиза, — Женя имеет право выбирать. Если он хочет, значит, так и должно быть.

— Хорошо-хорошо... Допустим. А... а что ты хочешь от жизни в дальнейшем? 

Моё молчание слегка затянулось.

— Ты смущаешь парня, Коля, — заметила Мария. 

— Мне всё равно интересно, что этот «парень» хочет от жизни.

Мне бы сейчас хотелось уйти. Просто вылететь в окно, словно птица, и лететь куда-нибудь, да подальше отсюда.

— Мне... нравится ваша дочь, Николай, — говорю я, — и я бы хотел быть с ней. Вот чего я хочу.

— Тогда мне придётся тебе отказать. Мы знаем уже, что вы тут делали всю неделю...

Я проглотил слюну и немного вспотел.

— Наша соседка всё рассказала. И про вас, и про драку в квартире... — говорит он. — Кто был вторым — это я и знать не хочу. Но один только факт, что здесь произошёл мордобой, меня тревожит. Очень сильно тревожит.

Вот сейчас мне точно нужны крылья за спиной. Надо сказать что-нибудь в ответ, хоть что-то... Но я не знаю, что ему ответить. Он поставил меня в тупик, и я не могу ничего сделать.

— Коля, — говорит Мария, взяв его за руку. — За погром мы, конечно, хотели бы вас отругать... обоих, — покосилась она на дочь, — но раз уж всё не слишком серьёзно, то...

— Это не обсуждается, — заявил он. — Я не хочу терпеть ничего подобного в своей квартире.

— Папа! — крикнула Лиза, привстав. — Это я виновата.

— А я и не отрицал твоей вины, Лиза. Ты в этом виновата даже больше, чем он. Я скажу вам сразу, что всё равно против ваших отношений. И моё мнение не изменится, — тогда он в последний раз на меня взглянул. — Вон дверь.

Я молча встал и ушёл отсюда, как и хотел сделать ещё с самого начала. Быстро одевшись, гремя ногами по паркету, я хлопнул за собой дверью и покинул квартиру своей девушки. Лиза смотрела на меня и будто бы глазами говорила, что тому не быть. Мы всё равно будем вместе. Вот только я и сам не понимаю, нужна ли она мне. И что я за человек?

«В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ. ВЕЧЕР»

Мрачная погода заслонила вдруг вспыхнувшее солнце. Капающий дождь оседал на сырую землю, предзнаменуя грозу. Белое небо сменилось на тёмно-синие тучи, после их появления всё стало ещё темнее. Вечер дался Владиславу слишком нелегко. Он никак не мог побороть себя, чтобы забыть о больной голове. Ему постоянно было плохо, становилось ещё больнее и он уже не мог понять, что с ним происходит.

Шагая по лужам, Владислав лишь углубился в воротник своей куртки, опустив голову в натянутом на неё капюшоне. Он приближался к гаражам на другой окраине города. Среди всех построек и достопримечательностей нельзя не упомянуть именно об этой. Гаражи находились впритык друг с другом, за ними стоял лес, в котором обитали трупы, закопанные на кладбище. Всего в городе было три кладбища, однако то, что стояло за гаражами, слегка пугало своей неизвестностью. Старые могилы, полупустое пространство, закопанное в глубоком лесу практически полностью заставляли человека при первом же виде развернуться и уйти назад. Но Владислав шёл вперёд, будто бы навстречу к тем самым надгробьям.

Рядом с гаражами стояло много небольших деревьев. Владислав видел целый ворох таких на своём пути, но одно из них заставило его остановиться. Он засунул руки в карманы, рассматривая высокое, одинокое, голое дерево серого цвета, почти слившееся с окружением. Тонкие ветви были направлены ввысь, в стволе имелось много круглых отверстий, на глаза попадались даже сквозные. Владислав слегка позабыл о том, куда он именно шёл. Это дерево показалось ему до боли знакомым. Напоминающем его самого. Словно он сам стоит в одиночестве, расправив ветви и ожидая, когда же вновь появятся листья. 

Дойдя до того самого гаража, кажущийся только недавно смазанным новой красной краской, Владислав постучал по воротам всего пару раз. Неспешно из открывшейся щели вылез глаз какого-то человека, которого Владислав не мог разглядеть полностью.

— Кто такой? — спросили его.

— Я к Григорию.

Ворота распахнулись так, чтобы в них смогло уместиться только тело Владислава. Постоянно оглядываясь, неизвестный ему человек впустил его внутрь гаража. И, оказавшись здесь, он обернулся на этого человека за своей спиной, прячущего в руке пистолет.

— Проходи, — сказал ему рыжеволосый парень в олимпийке.

Знакомый голос Григория был в самом конце обширного гаража. Владислав, осматриваясь, всё больше удивлялся этому месту. Расставленная потрёпанная мебель, имеющийся тусклый свет, стоящий в углу квадратный телевизор, испачканный холодильник и кожаный, немного рваный диван, на котором и сидел с закинутой ногой на ногу Григорий Морозов. Он встретил гостя указанным к себе пальцем, который сразу же показывал на свободное место рядом с ним. Когда Владислава оставил рыжеволосый парень, он присел к Григорию и откинул рюкзак в сторону от себя.

— Вижу, ты не особо желал сюда приходить, der Freund...

Владислав почти не заметил его слов, поэтому и не отвечал.

— Тебя не было три дня. Что с тобой произошло? — спросил его Григорий.

— Мне стоит тебе объяснять, что всё пошло не так?..

— Nein, Владислав, я уже слышал про драку. Это была твоя идея?

— Я не думал её начинать. У меня был другой план. Появился один человек, который всему помешал...

— Что за человек?

— Он назвался каким-то... Аркадием. Сказал, что был телохранителем той самой Дианы. 

— А что с ним сейчас? — спрашивал Григорий.

Владислав, немного поразмыслив, ответил:

— Не знаю. Скорее всего, ему мучительно больно.

— Ладно. Перейду к делу. Где деньги, Владислав?

Тот бросил Григорию свой рюкзак. Григорий двинул молнию, глянув на содержимое, а затем отдал его рыжему парню, который отправился пересчитывать каждую купюру.

— Я слышал, вы там хорошо поработали. Поставили на уши весь «богатый район». Кого ты с собой понабрал? Что за звери такие?

— Знакомые, — ответил Владислав.

— А... ты им всё рассказал? — спокойным голосом спросил Морозов, на что-то явно намекая.

— Нет. И не собираюсь. Они должны были мне помочь и помогли. В детали я вдаваться не стал.

— Хорошо. Это мудрое решение, — сказал Григорий. — Кто знает, что могут сделать простые знакомые?.. И всё-таки, я буду тебе очень признателен, если ты и вправду никому ничего не расскажешь. Это не пойдёт на руку ни тебе, ни уж тем более мне. Договорились?

Владислав вяло кивнул. Через пару минут парень с рыжими волосами вернулся к Григорию, сказав:

— Тут всё до рубля. Как и должно быть.

— Schön! — почти что крикнул Григорий, махнув в стороны руками. — Я очень доволен тобой, Владислав. Ты оказался даже полезнее, чем я думал. Знаешь, я всё-таки скажу Косте, чтобы сильно над тобой не издевался, когда ему станет лучше. Уж поверь, он сильно этого хочет...

— Ага... Спасибо, — сказал Владислав, вставая.

Отобрав свой пустой рюкзак, Владислав пошёл к воротам. Однако, не успей он дойти до них, Григорий тут же задал вопрос ему в спину:

— Постой, Владислав. Диана... Она точно мертва?

Владислав остановился. Она появилась у него перед глазами, после чего эта картина лежащей на кровати мёртвой девушки лишь усилила его головные недуги. Он не хотел больше вспоминать об этом, но память всегда возвращалась. Даже против его воли.

— Как ты это узнал? — спросил он.

— Понимаешь, в моём распоряжении большая часть города. Я знаю всех и всё, что в нём есть. А Диана — лишь его самая малая часть, — Григорий положил указательный палец на большой. — Поэтому о её смерти должны узнать многие.

— Она мертва, — сказал Владислав. — Я видел её труп...

Тогда его зрачки резко расширились, а голос изменился на более грозный. Григорий заметил это и, покивав, отпустил. Но Владислав теперь не уходил по собственной воле.

— Знаешь, она ведь не могла сама получить такие деньги. Они принадлежали не ей. Ты сказал мне, что их ещё не отмыли. Чьи они?

— Уходи, Владислав, — посоветовал ему Григорий.

— Просто скажи мне и...

— Я сказал, пошёл к чёрту отсюда! Вали, блядь!

Григорий чуть ли не встал, чтобы его прогнать.

— Я не уйду, пока не узнаю...

Но его вновь прервали, когда рыжий парень приподнял на него пистолет.

— Тебе же сказали уходить, — произнёс он. — Не заставляй после выносить тебя отсюда вперёд ногами.

Владислав не стал кому-либо из них перечить. Он заткнулся и вышел из гаража под самый разгар холодного ливня. Владислав не знал, куда ему теперь идти. Дом будет пуст, улицы утопали под дождём, а сам он сильно намок, даже будучи под курткой. Тогда его телефон потянулся в карман. И Владислав позвонил Руслану с целью встретиться.

«ЧЕРЕЗ ПОЛЧАСА. ТОТ ЖЕ ДЕНЬ»

Владислав доехал до этого места на маршрутке. Его высадили возле вечного огня и большой статуи героя Великой Отечественной войны. Руслан сидел на лавочке, облачённый в чёрное пальто, покуривая свою сигарету в одиночестве. Его волосы промокли, и капли дождя стекали по лицу. Владислав дошёл до Руслана и присел к нему рядом.

— Опять что-то плохое? — спросил Руслан.

— Ты уже знаешь ответ. Плохое со мной будет всегда. Или пока я не умру.

Руслан выбросил окурок.

— Мы с тобой оба знали, что когда-нибудь жизнь нас накажет. Меня она наказала по-своему, у тебя же... у тебя же всё впереди, Влад.

— Меня не за что было наказывать её смертью...

— А с чего ты взял, что это наказание? — спросил Руслан. — Нет, Влад. Это испытание. И то, как ты к нему относишься, уже говорит о том, что тебе оно даётся слишком тяжело. Бог решил проверить тебя. Поиграть с тобой. И когда он отобрал у тебя Дашу, ты сразу же сдался. Разве не так?

— Я не хочу ни с кем бороться. В особенности с богом. Мне всё равно, что он мне там уготовил. Если это была его задумка, чтобы отнять у меня самое дорогое... То он ничем не лучше дьявола.

Эти слова потрясли Руслана. Он задумался над тем, что Владислав давно потерял всякий смысл к самой жизни, что ему гораздо больше плевать на себя, чем на судьбы кого-либо ещё.

— Когда Даша умерла, я чувствовал тоже самое, — говорил Владислав. — Словно с тобой делают самое худшее, а ты этому только подчиняешься. Это невозможно передать словами. Но ты должен меня понимать.

— Давно хотел тебя спросить... Почему ты так к этому относишься?

— К чему именно?

— К смерти, — сказал Руслан.

— Не знаю. Есть много причин. Даже взять в пример моего отца. Я пошёл в него, мама говорила, даже чертами характера, хотя больше мой характер склонен к ней. Он умер, когда я совсем не понимал, кем он вообще мне являлся. Я не знал, что такое смерть. А после всё осознал... В один миг.

Руслан достал из кармана своего пальто серебряную флягу и немного глотнул. Затем он протянул её Владиславу. Тот тоже глотнул, чтобы быть за эту небольшую компанию.

— Смерть, она как алкоголь, — произнёс Руслан. — Вроде, тебе не нравится, не хочется, но в тоже время — это единственное лекарство, чтобы не чувствовать боли.

— Как думаешь: смерть — это рай или ад?

— Она всего лишь перенаправляет нас в другие миры. Рай создан для хороших людей, поэтому смерть и отбирает туда только лучших. В аду же будет плохо всем.

— Хуже чем здесь уже быть не может, — сказал Владислав, смотря на мокрый асфальт.

— Ты хороший человек. Не думаю, что судьба уготовила тебе путь в ужасное место. Я ведь знал, за кого отдавал свою сестру.

— Людям существенно меняться, — ответил Владислав. — Ты сам это знаешь.

— Знаю. Но ты был тем, кого она любила, — сказал Руслан. — И сейчас им же и остался. 

Руслан притронулся к плечу Владислава. 

— Подумай о чём-нибудь другом. Ты ведь ждал этот день. Поэтому мы сходим на кладбище в субботу, через неделю. Придём тогда, когда уйдут родители...

В тот момент к нему пришло то самое «позднее отчаяние», которое не приходило уже давно. Он ждал этого момента, ждал дня, когда снова сможет напиться и не вставать с кровати. И плевать ему было на собственную жизнь, абсолютно на всё. Это было продолжение бессмысленного существования, которое не приносит ему счастья. Мысли о Дарье часто делают его ещё слабее, даже когда эти мысли были только о хорошем. Он слишком сильно к ней привязался и теперь не может оставить её душу. Постоянная мольба на собственный конец... Владислав просто терялся в этом мире. Он сходил с ума.