Кредо Сумрака

После перекуса, мы с Богданом собрали несколько шишек на полянке и положили их на плед.

Чтобы я не волновалась, отвечая на вопросы по истории, и чувствовала себя расслабленно, мы придумали такую игру: за каждый правильный ответ, Богдан будет давать мне одну шишку. И вопросы он будет задавать до тех пор, пока у меня не наберется десять шишек.

— Готова? — Богдан прищурился.

Я сделала глубокий вдох и глубокий выдох.

— Да!

— Поехали! Первый вопрос: в каком году был осуществлен переход к НЭПу?

— Эмм... Пятнадцатого марта тысяча девятьсот двадцать первого года.

— Молодец! Бери шишку.

Я с энтузиазмом схватила и положила перед собой первый приз.

— Что произошло в январе тысяча девятьсот пятом году?

— Легко! В этом году произошла трагедия — кровавое воскресенье.

— Правильно! Бери шишку.

— Кто был президентом США в тысяча девятьсот шестьдесят первом году?

— Ой... Кеннеди?

— Умница. Шишку!

Но со следующего вопроса фортуна меня покинула, и я все чаще стала отвечать невпопад. Не меньше получаса понадобилось, чтобы забрать все десять шишек. К концу занятия, мой мозг кипел, как чайник на газовой плите. Только что дым из носа и ушей не шел.

Мы потихоньку собрались и отправились в обратный путь. Время близилось к пяти часам.

В лесу было спокойнее, чем когда мы шли на полянку, но в какой-то момент я услышала крадущиеся шаги позади нас.

Обернулась.

— Что случилось? — Богдан тоже обернулся.

— Вроде ничего. Показалось, что кто-то идет следом.

Богдан еще раз оглянулся, но никого не увидел. Мы двинулись дальше.

Верхушки деревьев так завораживающе смотрелись среди светлого неба, что я невольно залюбовалась. Подумала о Ване, Диме и Маше, какие новости меня ждут, когда я вернусь домой. До сих пор мой телефон молчал, за исключением звонка от мамы. Я ответила, что гуляю с одноклассницей. Так сказать было легче, чем правду.

— Ты чем-то расстроена, — констатировал факт Богдан.

Я вздохнула.

— Так заметно?

— Да. Когда мы отдыхали, ты была расслаблена, а сейчас кажешься грустной.

— Не знаю, стоит ли рассказывать, — я неопределенно пожала плечами.

— Если поведать другому человеку о том, что тебя беспокоит, он сможет разделить с тобой переживания, и тебе станет лучше. Не нужно держать все в себе, — бархатный голос наполнил мое сердце теплом.

И я рассказала Богдану обо всем, что произошло. Он ни разу меня не перебил, только слушал и задумчиво смотрел вдаль. Его ореховые глаза отливали золотом на солнце. Он был на самом деле очень красив. И это не смазливая красота, а естественная, природная красота молодого человека, которая распускается в сочетании с мужественностью и силой характера. Рядом с таким человеком любая девушка почувствует себя женственной и слабой.

Когда я закончила рассказывать, Богдан все еще молчал. Потом он негромко произнес:

— Не вини себя. Ты ничего не могла сделать. Если тому парню суждено выжить, он справится, — Богдан посмотрел себе под ноги.

— Моя подруга сказала, что напишет, если Иван придет в сознание. Но от нее тишина. Иначе бы она сразу поделилась прекрасным событием.

Лес остался позади.

Мы перешли дорогу, и подошли к автобусной остановке.

— Скоро все выяснится, — сказал Богдан.

Мы стояли одни на остановке, друг напротив друга. Мне показалось, что это самый подходящий момент для первого поцелуя. Хотя бы в щеку. Богдан молчал и я молчала. Богдан смотрел в мои глаза, а я в его.

Вдали замаячил автобус.

— Когда мы сможем встретиться еще раз? — спросил он, не сводя с меня ореховых с золотым отливом глаз.

Сегодня четверг, следующие три дня мне нужно заниматься русским, потому что совсем скоро первый экзамен.

— Может, в понедельник? — предложила я, поглядывая на приближающийся автобус.

Быстро же он подошел все-таки. Как ни странно, но бывают моменты, когда автобус совсем не ждешь.

— Договорились. Тогда не забудь с собой историю, — произнес Богдан и добавил: — Может, сходим куда-нибудь?

— Если честно, меня радует возможность общаться с тобой наедине, потому что...

— Потому что мы учим историю? — он дружелюбно заулыбался.

— Да! — сказала я и захихикала, а в душе скребли кошки.

— Согласен. Тогда в понедельник собираемся у меня. Посидим у камина, поучим историю и поедим пиццу. Будешь пиццу? — глаза Богдана смеялись.

— Буду. Спасибо тебе за замечательный день!

Автобус открыл передо мной двери, и, взбежав по ступенькам, я сразу заняла свободное место. Глядя в окно, улыбнулась Богдану, помахавшему мне рукой.

Весь вечер до одиннадцати часов я просидела на кухне с кружкой горячего ароматного чая с мятой, решая экзаменационные тесты по русскому и по алгебре. Иногда прерывалась на то, чтобы умыться — от переутомления у меня кружилась голова, а прохладная вода хоть как-то приводила в чувство.

В восемь вечера мы созвонились с Машей. Ее допрос прошел спокойно, но не без стыдливых подробностей. Поскольку разговор со следователем производился при матери Машки, той невольно пришлось обсуждать свою рано начавшуюся половую жизнь, чем теть Марина была сильно раздосадована и огорчена. Она знала, что ее дочь рановато повзрослела, но не думала, что настолько. А то, что Маша повзрослела с Иваном Коршуновым, ввело теть Марину в состояние глубокого ужаса. Иван Коршунов никак не фигурировал в ее мыслях как добропорядочный парень, который мог бы претендовать на руку ее дочери. Разумеется, если бы он очнулся.

— Ваня так и не приходит в себя, — продолжила Маша гнусавым голосом. — А если он не очнется?

Я проглотила сухой комок, сковавший горло.

— Будет надеяться, что очнется.

— Он уже несколько дней на ИВЛ. Разве он может прийти в себя?

— Я слышала, что люди, которые годами находились в коме и на искусственной вентиляции легких чудесным образом приходили в себя. А иногда ИВЛ отключают по согласованию с близкими. И пациент может задышать сам...

— Или не задышать совсем, — перебила Машка, громко заплакав в трубку.

Я всхлипнула.

— Маш, хочешь, поедем на выходных в больницу, проведаем Ивана? — предложила я.

— Да. Поехали! Тогда в субботу?

— Договорились, — сказала я и спросила: — Как дела у Димы?

На той стороне повисла пауза, потом раздался тяжелый вздох.

— Он так и сидит в своей комнате. Смотрит в одну точку. Практически не ест и пьет. Дима никого не хочет видеть. Ему звонят из университета однокурсники и куратор. Но он не берет трубку. Куратор звонила маме, и она была вынуждена рассказать, почему Дима не ходит на пары. В общем, его успеваемость стремится к нулю, все надежды на хорошее будущее рушатся в одно мгновенье. А все из-за того, что он решил помахать кулаками! — воскликнула Маша слабым голосом. — Я не могу его по-настоящему винить, видя его состояние, но все же в случившемся он виноват больше всех. В конце концов, я уже достаточно взрослая, чтобы решать, спать мне или не спать с кем-то. А Дима мог не лезть с разборками.

Мы поговорили еще немного и попрощались.

Перед тем, как лечь спать, я посмотрела на свой телефон. Богдан снова не попросил у меня номер. А как было бы приятно получить от него банальное «спокойной ночи».

***

Стас Щербаков был очень взволнован, когда зашел домой. Взволнован и ошеломлен. Так бывает, когда ты увидел нечто из ряда вон выходящее.

Он сделал бутерброды на скорую руку, положил полную тарелку жареной картошки, наполнил стакан колой доверху и отправился в свою комнату. Ему необходимо было поесть и обдумать увиденное.

Он начал неистово закидывать картошку в рот и, практически не глотая, закидывал в себя следующую порцию. Его мозг усиленно работал. Вообще-то это было для него что-то новенькое – думать. Обычно Щербаков не тратил на это время. Все всегда решалось само собой. Но не сейчас.

Он откусил бутерброд с докторской колбасой, мельком попытавшись вспомнить, помыл ли руки перед едой. Мать его всегда за это ругала. Говорила, на руках, мол, миллиард микробов.

Мать работала медсестрой в гнойной хирургии, так что она знала в этом толк. Сегодня была ее смена, и дома он оставался один. Приглашать своего давнего приятеля Сидорова, Щербаков не хотел. Сидоров тоже любил пожрать, но сегодня с пропитанием дело обстояло туго. А делиться оставшейся жареной картошкой Щербаков не хотел.

После уроков он планировал сразу отправиться домой, чтобы поиграть в ГТА, но в его планы вторглась одна девчонка, с которой он познакомился на сайте знакомств. Они общались уже год.

Настя была девчонкой не такой красивой, как Игнатьева Машка. Под красотой Щербаков понимал наличие пышного бюста и большой попы. Поэтому Щербаков не слишком был заинтересован во встречах с ней, но раз с Игнатьевой обломилось, а других вариантов не предвиделось, то и Настюха сойдет.

Хотя Настя и была девушкой миниатюрной, это не мешало ей оставаться милой. Она никогда не хамила и всегда много болтала, чем разгружала и без того незагруженные мозги Щербакова.

Когда Стас сидел на последнем уроке, ему пришло сообщение от Насти, с предложением приехать к ней, потусить.

Она жила с родителями, двумя младшими братьями и собакой в огромном доме в сосновом бору. Даже не обладающий даром созерцания Щербаков признавал это место прекрасным. Он вызвал такси и примчался к ней. Настя накормила его вкусным обедом, после чего они долго целовались, но до большего дело не дошло, благодаря Настиным братьям, громыхающим мячом и не оставляющим в покое Настину комнату. Они ломились в нее, как наемники в крепость в его любимой игре.

Через час Стас засобирался домой, но вызывать такси не стал, потому что дорого, а пошел через лес на автобусную остановку. Он знал краткий маршрут, который быстро вывел его на тонкую дорожку, впадающую в главную тропу леса. Щербаков думал о чем-то своем, когда услышал знакомый голос. Шагах в двадцати от него шла Женька Шишкина. Стас подумал, что она говорит по телефону, но он ошибся. В ее руках не было телефона. Но она продолжала кому-то о чем-то рассказывать. Кажется, она говорила о том несчастном случае с ее другом.

Сколько бы Стас ни прокручивал этот эпизод в памяти, он точно видел, что она поворачивалась в левую сторону, но там...

Нет, Щербаков не мог больше терпеть. Он снова набрал Сидорова. Его подмывало рассказать обо всем кому-нибудь. Для начала Сидорову, а там дальше можно раструбить на весь класс, потом на всю школу. Заодно и Игнатьевой достанется.

На радость Щербакову Сидоров ответил на звонок:

— Да! — раздалось на том конце провода.

— Братан, тут такое....Вообще накал. Давай я щас к тебе подвалю, поговорить надо с глазу на глаз. Срочняк. Даже жрать не могу, как хочется рассказать.

— Ну, ты хоть намекни.

— Женя Шишкина чокнутая, оказывается, — пропел Стас в трубку.

Он чувствовал себя журналистом, которому вперед всех удалось заполучить крышесносную новость. Его раздувало от жажды выложить новую шокирующую сплетню, чтобы никто его не опередил. Значит, действовать нужно немедленно.

— Е-е-е. Давай, жду.

Щербаков отключил вызов и поднялся, оставив недоеденный обед. Он вышел из своей комнаты. И замер.

— Далеко собрался? — промурлыкал мужской голос.

Перед Щербаковым стоял парень примерно его роста, только стройнее. Он был одет во все черное. Кроме этого больше ничего запомнить Стас не смог.

— Я-а-а-а... — язык Щербакова забыл, как произносить слова.

От страха он не мог пошевелить мизинцем на руке.

— Слушай внимательно. Дважды повторять не стану, — от этого голоса Щербаков сверху донизу покрылся мурашками. Этот голос будет ему еще долго сниться в кошмарах. — Будешь лезть не в свое дело — пожалеешь, что родился. Ты меня понял?

У Щербакова не получилось выдавить хоть какой-нибудь звук. Его будто сковало железными ледяными цепями. Он только и мог, что дышать. И то еле-еле.

— Не слышу, — повторил голос жестче.

Стас силился ответить, как вдруг незнакомец оказался за его спиной, одной рукой сжимая горло Щербакова, а другой — проникая через ребра в сердце. Щербаков подумал, что умирает. Никогда в жизни он не чувствовал такой адской боли. Ребра Стаса хрустели, а сердце дико трепыхалось внутри, как пойманная в клетку синица. Стас завизжал, как девчонка.

— Если я сделаю вот так, — визг оборвался, и изо рта Щербакова потекли слюни, а сам он забился в конвульсиях. — Ты умрешь, — мягко произнес голос.

Щербаков был близок к состоянию обморока и слабо улавливал нить разговора.

Незнакомец вытянул пальцы из ребер Щербакова и снова оказался напротив него.

Треснувшие кости мгновенно срослись. Стас упал на колени и, задыхаясь, пытался сделать вдох. Ему каждый раз не хватало воздуха, но постепенно он учился дышать заново.

— Если пикнешь о том, что видел — утром не проснешься. Теперь тебе стало понятнее, птичка-синичка?

Щербаков кивал, боясь посмотреть вперед. Он закрыл глаза, потом приоткрыл один и мельком глянул на незнакомца. Но того уже не было.

Сидя на полу, боясь пошевелиться, Щербаков еще долго приходил в себя. Теперь Стаса не волновало ничего, кроме собственной жизни. Как бы там ни было, а жить он хотел. И только сейчас до него постепенно доходило, что он едва с этим миром не попрощался.

После пережитого, Стас Щербаков принял решение завязать с дурными привычками, жениться на Насте по достижению ими восемнадцати лет и осесть в доме ее родителей. Ведь там-то уж точно он будет в полной безопасности.