Глава 15
Спустя 3 месяца
Кира
Время будто остановилось, превратив моё существование в бесконечный цикл боли и пустоты. Три месяца - или больше? - прошли, а я не чувствую ничего. Ни страха, ни гнева, ничего. Только холодную пустоту, которая заполнила каждую клетку моего тела. Я лежу на старой кровати, смотрю в потрескавшийся потолок, и мысли словно заморожены. Всё, что остаётся, это осознание собственной ничтожности.
Нет. Я чувствую. Я верю что Виктор спасет. Сколько бы дней, месяцев, года не прошло.
На шее тугой ремень - Марк любил, чтобы я задыхалась. Каждое его "я люблю грубо" вытравило из меня что-то важное, что-то, что делало меня живой. Кожа вся в синяках, на губах тонкая струйка крови - последствие очередного "урока". Он был здесь всего несколько минут назад, как всегда, уверенный в своей власти. Теперь комната пропахла его сигаретами, виски и болью, которую он оставил, как очередной автограф на моей душе.
Я не плачу. Слёзы давно закончились, а может, просто ушли туда, куда я больше не могу дотянуться. Я больше не дрожу от страха, когда слышу его шаги. Внутри только тревога - тяжёлая, давящая, как бетонная плита, которую невозможно сдвинуть. Мне противно от себя, от того, что я стала пустой оболочкой, от того, что позволила себе потеряться в этом аду.
Словно в замедленной съёмке я пытаюсь вдохнуть, но каждый вдох обжигает грудь. Я чувствую, как ремень оставил глубокий след на шее, словно метку, знак того, что я теперь принадлежу кому-то другому. Губы трескаются от сухости и боли, но я даже не пытаюсь их вытереть.
В комнате темно, только слабый свет пробивается через маленькое запылённое окно, окрашивая всё в серый. Здесь нет жизни, нет времени. Только я и этот потолок, покрытый пятнами и трещинами, который стал моим единственным собеседником за последние месяцы.
Я медленно поднялась с кровати, чувствуя, как каждое движение отзывается болью в теле. Казалось, будто даже воздух вокруг ранил. Ноги дрожали, но я всё же заставила себя сделать несколько шагов к зеркалу, чтобы увидеть... что? Остатки себя? Или кого-то, кого я больше не узнаю?
Зеркало отражало не человека, а тень, обрывок жизни, растерзанный и пустой. Глаза, некогда живые и тёплые, теперь были мёртвыми - в них не осталось ни страха, ни даже боли. Просто пустота. Волосы растрёпаны, как у куклы, забытой в углу. Белая пижама, измятая, испачканная кровью и грязью, цеплялась за моё тело, как напоминание о том, что даже это - не моё.
Я провела пальцами по шее, ощутила рваные края синяков и следы от ремня, который я сорвала с шеи. На руках и ногах свежие порезы, а под глазами - чёрные тени, будто я давно не знала сна. Каждый сантиметр моего тела был картой боли, нарисованной чужими руками.
Я смотрела на своё отражение долго, бесцельно, как будто пытаясь понять, кто эта девушка. И вдруг улыбнулась. Моя улыбка была мертва, как и всё остальное во мне. Почему? Я не знала. Может, потому что больше нечего было терять. Всё, что могла забрать жизнь, она уже отняла. Всё, что мог отобрать он - Марк, - он забрал.
Я провела рукой по треснувшей поверхности зеркала, размазывая пыль и смотря на то, как моя улыбка становится ещё шире. Эта улыбка была оскорблением всему, что со мной произошло, насмешкой над Марком, над собой. Мне нечего больше терять, но я не сломана. Или, может быть, сломана настолько, что стала неуязвимой.
На следующее утро дверь моей комнаты скрипнула, пропуская тусклый свет из коридора. Никто ничего не сказал - просто открыли и ушли, будто бы я сама знала, куда идти. Я медленно поднялась с кровати, тело ныло, каждая клеточка напоминала о том, через что я прошла. Стиснув зубы, я направилась в ванную.
Тёплая вода текла по моему телу, смывая кровь, грязь, остатки ночных кошмаров, которые уже не отличались от реальности. Я смотрела, как капли стекают вниз, окрашенные красным, и думала, что, может быть, вода могла бы стереть всё. Но зеркало в ванной напоминало - ничего стереть уже нельзя.
Когда я спустилась вниз, в доме уже началась жизнь, если это вообще можно назвать жизнью. В большом холле, заставленном тяжёлой мебелью и тёмными портьерами, стояли девочки. Все молчаливые, смотрящие в пол. Их лица были бледными, руки опущены вдоль тел, а губы шептали что-то, чего я сначала не могла разобрать.
Алания стояла перед ними, высокая и властная, в своём дорогом чёрном платье. В руках у неё была тонкая палка, которой она иногда постукивала по ладони, создавая зловещее эхо. Она командовала холодным, чётким голосом, словно обучала их какой-то уродливой сценической роли: как склонять голову, как улыбаться, как говорить... позорные слова, которых я не могла вынести.
Меня никто не трогал. Алания даже не взглянула в мою сторону, будто я была тенью, не существующей для остальных. Я знала почему. Я не была одной из них. Меня не собирались продавать, не готовили к "хозяевам". Я была вещью Марка, его игрушкой, его способом сломать Виктора.
Я села в кресло в углу комнаты, обитое дорогим, но мрачным бархатом, и молча смотрела на "занятия". Внутри всё сжалось от жалости к этим девочкам, от ненависти к Алании, к Марку, ко всему этому месту. Но я молчала. Слёзы не текли, чувства давно умерли.
К счастью, Марка не было дома. Лишь это позволило мне не задохнуться от гнева и отвращения.
Виктор
Третий месяц. Третий месяц, как я ищу её. Третий месяц, как её нет. Я не могу найти её, не могу успокоиться. Каждый день - это всё хуже. Не контролирую себя. Я становлюсь тем, ради которого ушел чтобы не стать. Я будто зверь, монстр, который больше не знает границ. Как давно я не чувствовал себя человеком? Не помню. Несколько дней назад я убил телохранителей. В порыве ярости, когда не смог себя сдержать. Я мог бы убить больше. Сегодня, если бы Олег не остановил меня, я бы убил ещё. И не чувствовал бы ничего. Я почти потерял себя. Я знаю, что он и так сильно переживает за меня. Но я не могу остановиться. У меня нет другого пути. Я не могу позволить себе потерять её. Я не могу.
Но Марк... Это он всё устроил. Он подставил меня, знал, что я поведусь. Он снова сыграл свою игру, снова ловушка. Он "случайно" выдал координаты, где могла быть Кира, и я, не раздумывая, пошёл туда. Он был уверен, что я поверю. Он знал, что не оставлю попыток, не усмотрю подставы. Я не обратил внимания, когда крикнули: "Это ловушка". Я пошёл. И теперь, даже сейчас, я не знаю, как я выбрался живым. Я потерял людей. Много людей. И, возможно, часть из них - не стоили того, чтобы погибать. Но я не жалею. Я не могу жалеть. В тот момент мне было наплевать на всё. Просто потому, что она всё ещё была где-то там. Она ещё была живой.
Сегодня был первый день за три месяца, когда я оказался дома. Олег настоял на том, чтобы я вернулся. Он знал, как мне это нужно, и уговорил, чтобы я хотя бы пару часов не был там, среди крови и дыма. И ему пришлось позаботиться о том, чтобы вернуть меня сюда. Он велел пятерых телохранителей, удержал меня, как животное, затащил в машину и, как только я оказался на месте, закрыл меня в этих четырёх стенах. Я чувствую, что они тоже боятся меня. Боятся того, кем я становлюсь, и не знают, как мне помочь. Но они не могут меня остановить. Никто не может.
Марк знает, что я пойду за ней до конца. Он видит, как я теряю себя, и это его устраивает. Он доволен этим. Но он не понимает, что я способен на большее. Он думает, что может играть со мной, и в этот раз я не буду прощать его так легко.
Я зашёл в спальню, как в пустую клетку, где раньше была жизнь. Где она была. Всё здесь было таким знакомым и одновременно таким чужим. Я сел на её сторону кровати, на место, которое ещё недавно было заполнено её теплотой. Слева от меня оставалась её подушка, слегка смятая, а на ней - следы её волос. Пустота, которая казалась невозможной, но была реальной. Я взял её книгу, ту самую, которую она часто читала перед сном. Книга, которую я помнил, как она держала в руках, сидя здесь, рядом со мной. Это было так давно... или всего несколько дней назад? Уже не важно.
Моя девочка очень любила читать. Когда она не могла ходить, днями сидела и читала романы. Я был готов создать для неё отдельную, личную библиотеку. Ради её улыбки.
Я посмотрел на книгу и увидел, как по углам страниц лежат разноцветные закладки. Мне стало больно. Эти мелочи - её привычки, её следы - ещё не исчезли. Это было то, что оставалось от неё в этом доме, в этом мире, в котором я не знал, как вернуть. Закладки... они были важны для неё, эти маленькие отметки на страницах. Я открыл книгу, пальцы чуть дрожали, когда я переворачивал страницы, как будто я мог найти ответы на вопросы, которые терзали меня. Я пытался понять, что она отметила, что было важным для неё. Что ей было нужно, когда она читала эти страницы. Она хотела что-то найти, что-то, что её утешало, что могло помочь ей. Или, может быть, она искала выход, как и я.
Я продолжал перелистывать страницы, ощущая, как это давит на меня. Я видел её следы - слова, которые она вычёркивала, или те, что она выделяла. Это были её маленькие секреты, её мысли, её мир. И теперь этот мир казался таким недосягаемым, таким далеким. Мне не хватало её. Не хватало её голоса, её присутствия, её запаха, её всего. Я зажал книгу в руках, словно это могло вернуть её ко мне. Но ничего не возвращало. Ничего.
Я начал листать страницы медленнее, замечая что розовых закладок было больше. Аккуратно вставленные в те моменты, которые, казалось, трогали её сердце. На каждой такой странице были сцены из книги - что-то нежное, что-то, что, видимо, казалось ей прекрасным. Но рядом с этими розовыми отметками всегда был её почерк, тонкий, немного неуверенный, но такой искренний. Карандашом она писала свои мысли.
Я читал строки:
"Он нежно взял её руку, погладил пальцем её ладонь, словно держал что-то хрупкое."
Рядом её заметка:
"Виктор всегда делает это лучше. Его прикосновения будто убаюкивают меня."
На другой странице:
"Он поцеловал её лоб, чтобы она знала, что она в безопасности."
Рядом:
"Когда Виктор целует меня, я чувствую, что всё плохое исчезает. Его поцелуи сильнее слов."
Дальше:
"Он подарил ей маленькую цепочку с кулоном, чтобы она всегда помнила о нём."
И снова её заметка:
"Виктор подарил мне тот браслет, он говорит больше, чем любые украшения."
Я продолжал листать:
"Он обнял её так крепко, что она почувствовала себя единственной."
Её запись:
"Объятия Виктора... такие сильные, такие настоящие. Только с ним я могу дышать."
Последняя закладка:
"Он сказал, что она - его самое дорогое сокровище."
Рядом её карандашом:
"А Виктор... он редко говорит. Он просто смотрит, и в этих взглядах я уже вижу всё."
Каждое её слово отзывалось во мне, как удар. Её мысли, её чувства - всё это было пронизано мной. Я хотел, чтобы она знала, что я всегда был там для неё, но теперь её здесь не было. А её слова... они будто дразнили меня, как призраки. Я сжал книгу сильнее, понимая, что теряю силы. Теряю веру. Но в этих строках был я, был тот, кем она видела меня. И я не мог позволить себе сломаться. Не ради неё.
Кира
Сегодня исполняется четыре месяца, как я здесь. Четыре длинных, бесконечных месяца. Каждый новый день похож на предыдущий - дни слились в одно сплошное, мутное пятно. Меня давно уже не трогают - теперь на это у них нет права. Я их вещь, но вещь ценная. Мое тело больше не принадлежит мне, как и моя жизнь, а ещё теперь внутри меня есть кто-то другой. Что-то другое.
Я сижу у окна, сквозь решётки смотрю на унылый пейзаж за ним. Вид всегда один и тот же: покосившееся дерево, бетонный забор и редкие клочки жухлой травы. Этот вид меня не утешает и не радует - он пустой, как и я. Давно уже сломала зеркало в комнате. Не смогла больше смотреть на своё отражение. На синяки, которые никак не сходят. На пустой взгляд мёртвых глаз.
В комнате теперь чище. Алания распорядилась навести порядок и даже позволила заменить кровать на чуть более удобную. Но это не важно. Здесь ничего не имеет значения. Комната всё равно остаётся клеткой.
За дверью послышались шаги. Я не оборачиваюсь. Даже когда дверь открывается, даже когда внутрь входит Алания. Её узнаешь сразу по звуку каблуков - чёткие, резкие, властные удары о пол. За ней входит одна из девочек, тех, что завтра выставят на продажу. Она молча берётся за уборку, словно тень, стараясь не смотреть мне в глаза.
Алания стоит напротив меня, её холодный, острый взгляд упирается мне в спину, но я всё равно не поворачиваюсь. Наконец её голос разрывает тишину:
- Если ты беременна, это не значит, что тебе всё сойдёт с рук.
Её слова не пугают, не ранят. Ничего уже не ранит. Только слабое, едва заметное движение внутри напомнило мне о том, что я всё ещё жива.
Прошло три недели с того момента, как все узнали, что я беременна. Марк тогда в последний раз тронул меня. Это случилось в ту ночь, когда он вернулся пьяный, еле стоя на ногах, и даже не удосужился использовать защиту. А теперь он радуется. Для него это ещё одна возможность сломать Виктора, ещё одна часть его мстительного плана.
С тех пор всё изменилось, но только на поверхности. Марк приказал Алании следить за мной. Теперь меня заставляют есть три раза в день вместо двух. Еда стала чуть лучше - супы стали теплее, хлеб свежее, иногда даже добавляют фрукты. На меня больше не кричат. Казалось бы, беременность что-то дала, но я знаю, что за этой видимостью стоит не забота, а холодный расчёт.
Тело болит постоянно. Живот то и дело скручивает от боли, особенно когда я слишком нервничаю или думаю о своём положении. Я знаю, что это стресс, но сделать ничего не могу. Внутри меня грызёт тревога, словно острые когти, не давая ни минуты покоя. Я больше не плачу, слёзы закончились ещё недели назад.
Марк почти не приходит. Последнюю неделю его вообще не было. Он больше не нуждается в том, чтобы заходить ко мне - я больше не игра для него. Теперь я инструмент, средство. Но это не значит, что я чувствую себя свободной. Его отсутствие только пугает. Что он задумал теперь?
Алания всё так же холодна и безразлична, но её присутствие неотступно. Она выполняет приказ, следит за каждым моим шагом. Девочки, которые когда-то шептались обо мне, теперь смотрят с тоской и страхом. Кто-то из них даже пытается проявить сочувствие, но что они могут сделать? Мы все здесь - просто тени, которым дали роль на этом уродливом спектакле.
Каждый день я смотрю в окно на одно и то же дерево, забор и клочки травы. Иногда кажется, что я могу посчитать каждую трещину на бетоне. В голове пустота, в сердце тоже. А в животе - новая жизнь. Единственное, что ещё напоминает мне о том, что я жива.
Я сижу у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу, и чувствую, как поднимается к горлу волна тошноты. Но на этот раз не из-за физического состояния, а из-за мыслей, которые заполонили голову.
Ребёнок... Я даже не знаю, что чувствую к нему. Люблю ли я? Ненавижу? Мне противно от одной мысли, что внутри меня растёт плод Марка. Плод человека, который сломал мою жизнь, забрал всё, что у меня было, и превратил меня в ничто. Но в то же время... это ведь жизнь. Новая, ещё не испорченная жизнь.
Иногда я думаю, что хочу его защитить. Не дать этому ребёнку пройти через то же, через что прошла я. Но как я могу защитить его, если сама не могу защитить себя? Он родится в этом аду, станет частью всего этого. Марк сделает из него ещё одно орудие мести. Он будет использовать его, как использовал меня, как использовал всех вокруг.
Или же это будет другой сценарий? Может быть, я сама стану для него такой же матерью, какой была моя? Холодной, жестокой, неспособной дать любовь. Может, я буду ненавидеть его за то, что он появился от монстра. Может, он будет ненавидеть меня так же, как я ненавидела её.
Но что если всё будет иначе? Что если я полюблю его? Что если он станет единственным светом в этом мраке? Единственным, за кого я захочу бороться до последнего. Ведь это ведь не его вина. Он не выбирал своего отца.
Я кладу руки на живот и чувствую, как накатывают слёзы. Они обжигают кожу, скатываясь вниз, капают на одежду.
- Ребёнок монстра, - шепчу я, не отрывая взгляда от своей ладони.
Я не знаю, чего хочу. Хочу ли я, чтобы он родился, или чтобы всё закончилось прямо сейчас? Хочу ли я бороться за него или забыть, что он существует? Единственное, что я знаю - мне страшно. Страшно за него, за себя. Страшно, что у меня не хватит сил.
Алания резко бросает что-то. Её холодный, строгий голос режет воздух:
- Хватит сидеть тут и жалеть себя, - она кидает взгляд на девочку, которая вжимается в стены, убирая осколки разбитого зеркала. - Смотри на неё. Завтра её жизнь станет адом, а ты тут сидишь и строишь из себя мученицу.
Я перевожу взгляд на девочку. Ей, наверное, лет шестнадцать, совсем ещё ребёнок. Она торопливо подбирает осколки, стараясь не встречаться со мной взглядом. Её руки дрожат. Мне становится противно - не от неё, а от себя. Я знаю, что должна что-то сказать, что-то сделать. Но не могу. Я снова опускаю глаза, ощущая, как тяжесть беспомощности накрывает с головой.
- Ты можешь позволить себе это состояние только потому, что Марк велел оставить тебя в покое, - продолжает Алания, её слова остры, как лезвия. - Но не думай, что всё будет так всегда.
Я чувствую, как её взгляд прожигает меня насквозь.
- Девочка, пошевеливайся быстрее, - бросает она в сторону бедной девушки, не дожидаясь ответа. - У нас тут нет времени на твоё нытьё.
Когда девочка заканчивает, она бережно складывает все осколки в совок, словно боится, что они разобьются ещё раз. Алания разворачивается и уходит, не удостоив меня больше ни словом, ни взглядом. Девочка следует за ней, не оборачиваясь. Дверь закрывается с громким щелчком, оставляя меня в одиночестве.
Комната вновь становится тихой. Слишком тихой. Тишина давит на уши, на сердце, на разум. Я опускаю голову на колени и обхватываю себя руками.
Одна. Снова одна.
Виктор
Сегодня был тот день. День, когда Марк, как обычно, выставлял на продажу тех, кого использовал и выжимал до последней капли. Девочек, которых жизнь сбросила на дно, а он, подобно хищнику, вел их к своему аукциону, где решалась их судьба. Все было, как всегда: отборный товар, достойный внимания самых богатых и самых жестоких. Виктор знал, что сегодня, как и каждый год, будет много людей, готовых купить девочек, забывая об их человеческом достоинстве. Но его цель была другой.
Он сидел в своем кабинете, в темной комнате с тяжёлыми шторами, которые не пропускали свет. Офис был полон напряжения. Даже его обычно спокойный взгляд сегодня был исполнен тревоги и злости. Меньше всего он был готов сидеть без действия. Он знал, что Марк будет выставлять девушек, но не знал точно, кто попадет под руку. Теперь у него был план. Он отправил одного из своих самых надежных людей, чтобы тот внедрился в это окружение и купил одну из этих девочек, чтобы выяснить, как можно было отыскать Киру. Тот, кто был способен выжить среди этих людей, мог бы помочь Виктору найти ее, он был готов рисковать.
Он отвел взгляд от стола, на котором лежали бумаги. Задумчиво взглянул на фото Киры, оставшееся на одном из уголков его рабочего стола. Она всё время была с ним в мыслях, но теперь это было не просто переживание. Это была борьба. С каждым днем, чем дальше уходили месяцы, тем больше Виктор терял себя. Его действия становились все более жесткими, бескомпромиссными. Всё ради того, чтобы вернуть её. Всё ради того, чтобы её не потерять.
Он снова взглянул на часы. Часы тикали, и каждый тик отзывался в его сердце, словно лишая его терпения. Он не мог сидеть сложа руки, но его планы могли быть разрушены, если даже единственная ошибка допускалась. Мужчина, которого он отправил, должен был быть незаметным, но в этой ситуации это было практически невозможно. Слишком много проверок, слишком много людей, которые могли бы забрать его и всю информацию. На таких аукционах все было под жестким контролем, каждый человек проверялся, и никакая информация не могла пройти незаметно.
Он встал с кресла, прошелся по комнате, пытаясь успокоить свои нервы. Но ничего не помогало. Гнев на Марка, чувство беспомощности из-за того, что Кира была так далеко от него, и его собственная агрессия, что он оказался в этой ловушке - всё это не давало покоя. Он знал, что ему нужно действовать быстро, но как только дело касается Киры, каждый его шаг становился неоправданным риском.
"Никто не заберет её у меня. Никто", - думал он, сжимая кулаки.
______________________________________
Случилось то, чего так боялись все.. интересно что будет дальше...
Спойлеры, вся информация и больше в моём тгк @noliarr
Всем спасибо за поддержку! 🩷🎀