10
В то утро, Стюарт вернулся домой, лёг на диван и молча смотрел в потолок, не притрагиваясь ни к книге, ни к тетради. Он не как не мог принять истины, открывшейся ему, никак не хотел осознать, что всё стремится одному единственному возможному итогу. Когда перед глазами проносились видения, а уши слышали то, что не должны были слышать, он лениво протягивал руку на пол, за тетрадью, нащупывал ручку или карандаш и помечал каждое из иллюзорных явлений парой-тройкой предложений. Так он провёл большую часть дня. Но потом, ему позвонили. Он ответил на неизвестный номер и услышал грохочущий прокуренный голос Харрисона Гейзенберга, который звучал причудливо радостно и взволновано:
-Эд! Привет, дружище. Ты не занят вечером? Пойдём отужинаем в "Sandys". Я бы позвал Майки вместе с нами, но этот засранец ещё не вернулся с охоты. Лили за него переживает, но я сказал, что шёл он нахрен, скоро вернётся, это нормально для мужика иногда исчезать, для того чтобы провести время в хорошей кампании своих друзей, ведь в браке такие возможности представляются не часто.
Эдвард не ожидал подобного приглашения, тем более от Харрисона. Тогда он решил, что почему бы и нет: если он откажется, ему придётся погружаться глубже в пучину безумия, поскольку внутренняя тяга к книге была слишком невыносима. Однако, если он согласится, то это задержит голод до тайных знаний, хотя бы до следующей ночи.
-Хорошо. Давайте в семь,-сказал он тихо, чтобы не было слышно, как сильно изменился тембр голоса и манера речи
-Отлично!,-Гейзенберг тут же повесил трубку.
Эдвард лежал, смотря в потолок и всё думал о Майкле Джордане, о том, как быстро тот убегал от протоплазменного создания, от древней миазмы, причину появления которой в своём сне он обьяснить не мог, ибо, во-первых, Джордан должен быть в порядке и сейчас, вероятно
охотился на диких зверей где-нибудь в Хоуптаунских лесах. А во-вторых, местом обитания этих бесформенных ползучих кошмаров была Антарктида. Конечно, он предполагал, что Иннсмаутцы всё же ухитрились протащить живых Шогготов в Иннсмаут, потому что о подобном сценарии можно было подозревать из всех тех неописуемых вещей, которые он видел ежечасно...
Харрисон Гейзенберг очень долго старался перебороть смущение, чтобы позвонить Эдварду и позвать на ужин. Ему было действительно стыдно за то отношение, которому он подвергал парня в минувшие годы. Харрисону очень хотелось, чтобы Джордан тоже поучаствовал в этой встрече, но Майки был недоступен, а Лили, обеспокоено сообщала, что он уехал охотится некоторое время назад и с тех пор от него никаких новостей не поступало.
Он отнёсся к отъезду Джордана просто, они были знакомы много лет и он знал привычки и повадки этого верзилы.
Тем не менее, ситуацию со Стюартом это усложняло. Гейзенберг приехал в Sandys за час до назначенного времени, и пил от переживания одну чашку пуэра за другой. Он комично репетировал встречу, сидя за дальним столиком заведения. Он представлял, как Эдвард будет восторжен этой встречей, как они здорово будут болтать о жизни и о работе. Харрисон был весь в себе и даже не замечал, как сидит и шепчется с невидимым, ещё не приехавшим Эдом. Малочисленные посетители с усмешкой поглядывали на него.
Стюарт прошёл через двери Sandys ровно в семь часов вечера. Он сразу заметил Гейзенберга в его фетровой шляпе, сидевшего в окружении множества пустых чашек.
Он прошёл к столику и сел напротив.
Воодушевление Харрисона тут же поубавилось и его накрыл непреодолимый ужас , перед метаморфозой, случившейся с Эдом. Тот был худой, тоньше, чем сам Гейзенберг, рубашка и штаны висели на нём, как тряпки и только каким-то чудом не падали. На лице застыла каменное выражение безразличия, а глаза горели золотым огнём в сочетании с цветами неизбежного.
-Чёрт,-выдавил он,-Выглядишь отвратительно. Ты давно у врача был?
Эдвард промолчал, а его собеседник всё ещё не мог оправиться от потрясения.
Когда к ним подошёл официант и спросил Стюарта, чего тот желает, Эдвард лаконично ответил:
-Виски. Бутылку,-грубый голос слышался ёмко, многозвучно, необъяснимо гротескно, словно шумы, которые человеческие связки издавать не способны, примешивались к этому звучанию. Теперь пробрало не только Харрисона, но и официанта, тот подавился своим страхом и, нервно улыбнувшись, ушёл, чтобы вернуться через минуту с блестящей бутылкой спасительной влаги.
Они молча пили. Гейзенберг пьянел, но тревога не покидала его, он видел, что пьющий больше, чем он сам Эд остаётся трезв и здравыми, незамутненными глазами смотрит ему в душу.
-Ну, Эм,-протянул Харрисон, почесывая бороду и дергая в ней волосы,-Как Эмили?
-В последний раз, когда мы с ней виделись, меня выгнали,-тут же без всяких чувств выплюнул Стюарт.
-Ты поэтому в таком состоянии?
-Вероятно,-сказала часть Эдварда, всё ещё имевшая связь с реальностью.
И тут началась подбадривающая речь Гейзенберга, длившаяся ближайшие полтора часа. Мужчина, расчувствовавшийся к горю Эда, понимающий, какая это чудовищная боль, когда любимый человек тебя отвергает, заказывал виски снова и снова, плакал в плечо молчаливому и скучающему Стюарту, глядящему куда-то в сторону, уверял, что всё будет Хорошо, что всё будет потрясающе и рассказывал несчетные истории того, как он добивался своей жены.
Загудела рация в кармане Харрисона.
Тот пьяным, отложенным на несколько секунд жестом, достал её из своей кожаной куртки.
-Эд,-икнул он,-послушай ты. Я не в состоянии сейчас что-либо делать.
Стюарт, подчиняясь не столько указаниям старшего коллеги, сколько внутреннему порыву, стал слушать рацию.
«Ближайшим к лесу...труп... на самом въезде»
Он передал эти слова Гейзенбергу.
Тот пошаркал голову ногтями и, подумав, сказал:
-Поехали до туда, а? Я знаю, что тебе нельзя ничего расследовать, но хотя бы довезешь меня. А то я вижу, твои чертовы жёлтые глаза такие чистые, словно я один здесь пил. Сам с рулём не управлюсь.
Стюарт чувствовал потребность поехать. Он помог Харрисону встать, хотя едва ли это было настоящей помощью, ибо Эд сейчас весил в полтора раза меньше, чем его коллега и сил у него было во столько же меньше.
До леса от кафе «Sandys» было рукой подать, не больше километра. Можно было бы даже дойти пешком, если бы Гейзенберг не был настолько разбит.
Добравшись до въезда на эту территорию, официально определяемую как парк, однако, не имевшую никакой границы и уходившую на десятки миль вглубь, они пипарковали автомобиль не далеко от шлагбаума, показали охраннику свои полицейские жетоны и были пропущены.
Не пройдя и двухсот метров, они дошли до слабо защищённой желтой ленты-даже женины показывать не пришлось: один единственный бывший на этом месте полицейский стоял вдалеке, возле непонятного объекта, рассматривая его в ступоре. По-всей видимости, именно он их и вызвал
Харрисон и Эдвард пролезли под лентой и подошли к своему коллеге, застывшему и смотрящему в одну точку. Эд слышал знакомый звук беспорядочного жужжания голодных тварей, чувствовал как они вгрызаются в плоть.
-Эй, дружище, черт тебя подери, что здесь происходит?,-похлопал его по плечу Гейзенберг. Тот не ответил. Стюарт посмотрел туда же, куда смотрел молодой полицейский и сам замер. Гейзенберг, заметив эту его реакцию, тоже кинул взгляд и онемел.
На земле стояло выкрошенное до пояса, окружённое мухами туловище Майкла Джордана, с рассеченной на двое головой.