Глава 39
— Знаешь, друг мой, а ты лицемер, — сказал Никита. Я поднял глаза. Половина его лица в свете от старой настольной лампы казалась изуродованной, другая была скрыта в темноте. Он поднял поцарапанную алюминиевую кружку, покрутил в руках и отхлебнул. Передо мной стояла такая же с еще теплым черным чаем.
— Угу, — кивнул сидящий по левую руку от него парень. Его лицо было освещено полностью, но я не сразу вспомнил, кто он. Крупный нос, широкие скулы. Кувалда. Его я не видел с момента страшной смерти его и четверых парней. Когда волки рвали на куски, он кричал и молил о помощи, которую я был не в силах оказать.
Огляделся по сторонам, пытаясь понять, где нахожусь. Темная комната, стол возле стены. Остальные части интерьера слишком размыты или же недоступны для обзора. Одно я помнил очень хорошо — этого никогда не было. Кувалда обедал в другой части ГЭС, а в доме деда Полины мы ни разу не сидели за одним столом.
— В каком смысле? — спросил я Никиту. Он в ответ мерзко осклабился и покачал головой так, будто был во мне разочарован.
— Па-ра-зит, — произнес он по слогам, приводя меня в замешательство, и повторил, — паразит. Ты сравнил Игоря с собой, предполагая, что у него в голове сидит паразит, такой же, как и у тебя. Вопрос! Тогда почему же он был изгнан, а ты нет?
Я молчал, пытаясь анализировать его слова. В какой-то степени он был прав. Я уже давно представлял угрозу для своих спутников, и с каждым днем мне становилось только хуже. Но если поначалу они относились ко мне не с той настороженностью, с которой следовало, то потом и вовсе забыли об этом. Я и думать не смел о том, что живущее в моей голове чудовище просто ждет своего часа, или же самого подходящего момента. Но для чего? Для убийства? Вспомнил, что свет фонаря на Игоря не подействовал, и застыл в оцепенении. Я светил и себе в лицо. Но и солнечный свет мне никак не вредил, а Игорь предпочел покинуть съемную квартиру до рассвета.
— Я еще никого не призывал покончить с собой, — ответ нашелся сам собой. — А если кому-то и вредил, то только самому себе. И кого можно назвать паразитом? Тебя? Или тебя?
Кувалда опустил уголки широкого рта вниз и пожал плечами. Он был больше похож на себя, чем Никита. Всегда пожимал плечами, если не знал, что сказать.
— И я никого не выгонял и никого не держу рядом с собой, ясно? И Лера и Максим могут собираться и уехать прямо сейчас, но они решили остаться, и никто не заставлял их принять это решение!
— А Полина? — Никита поднял брови, пронизывая меня испытующим взглядом. — Она пойдет за тобой даже со скалы прыгать. Но ты же понимаешь, что это не нормально. Она молодая, наивная. Отпусти.
— Повторяю, — прорычал я сквозь зубы, — я никого возле себя не держу. И Полину в том числе.
— А меня отпустил. Почему?
Из темноты выплыла фигура, и сердце ухнуло вниз, когда стул подо мной начал вязнуть в полу, как в болоте. Я попытался встать, но не смог, как по мановению волшебной палочки оказавшийся привязанным связанным тем же автомобильным тросом. Из груди вырывался крик, но рот, плотно заклеенный скотчем, не открылся. На лице Марины появился хищный оскал, а в руке сверкнул охотничий нож.
— Марина! Что ты делаешь?!
Комната исчезла и начали проявляться очертания гостиничного номера. Гостиница "Уют" в поселке Мадагачи несколько не соответствовала своему названию, и в номере было холодно, только холод не мешал моему телу во сне выделить столько пота, что мне пришлось бежать в ванную и смывать его с лица. Полины рядом не было, но это к лучшему. Ни к чему ей было видеть мое перекошенное от ужаса лицо и слушать тяжелое дыхание как после пробежки.
Постучался в номер Леры и Макса, надеясь найти Полину там. Максим лежал на кровати с ноутбуком на коленях, в очках и весьма сосредоточенный, а девушки сидели за маленьким столиком, обе с набитыми ртами. Увидев меня, напряглись так, если бы их застали за чем-то постыдным. Я сразу понял, в чем дело, бросив взгляд на коробочки с роллами на столе.
— Мы и тебе заказали, — начала оправдываться Полина, кивнув на белый пакет с такими же коробочками внутри.
— Я им говорил, давайте Темыча дождемся, потом пожрете свои роллы, они неее, мол мы щас сдохнем с голоду! — сдал Макс девушек с потрохами.
Я усмехнулся, глядя на виноватую Полину, старательно пережевывающую огомный ролл, который она только что едва смогла положить в рот. На душе немного полегчало.
Этой ночью тьма снова решила нас порадовать и не пришла. Перед сном я не сдержался и в красках рассказал Полине о своем сне. Наверное, после того, что между нами произошло, мне больше не хотелось утаивать от нее свои переживания. Да и раньше это не имело смысла, ибо она рано или поздно все равно обо всем узнавала, и ей было больнее, не столько от очередной ужасающей подробности, сколько от моего недоверия.
— Тут все ясно, ты чувствуешь себя виноватым за то, что случилось с Игорем, — выдала вердикт Полина, буквально через секунду после того, как с моих губ сорвалось последнее слово. — Я тоже. Он ничего плохого нам не сделал, а мы вот так. Ушел и не попрощался. Мне до сих пор не по себе.
— А что насчет меня? Как думаешь, он прав? Может быть, мне тоже уйти? Не поеду к маме на Сахалин, пойду в лес доживать остатки своей никчемной жизни.
— Ни за что, — сказала в ответ Полина. Другого ответа я от нее не ждал.
В какой-то момент я начал думать, что нас решили оставить в покое. Эти три дня мы видели только дорогу, сливающуюся с горизонтом и черное небо, усеянное мириадами звезд из окон придорожных гостиниц. Меньше всего хотелось думать, что это только затишье перед бурей, да и заранее радоваться не спешил никто из нас. Каждый вечер мы с непривычным спокойствием ждали, что тьма как обычно опустится на землю и запирали двери, проверяли, закрыты ли окна. Но ее не было. Идея, что она больше не пришла, потому что я и Полина оказались снова неподвластны ей, казалась абсурдной, и вообще, любые домыслы не имели абсолютно никакой пользы, поэтому мы не больше не стоили догадок, а только ехали вперед, без оглядки. Полина перестала жаловаться на головокружение, а я начал чувствовать себя гораздо лучше, когда пища в мой организм стала поступать с большей регулярностью.
Предпоследним остановочным пунктом перед конечной точкой — поселком Ванино, с которого отходил паром до Сахалина выбрали Хабаровск. По пути я созвонился с мамой узнать, все ли в порядке. Сказал, что нас четверо, и первое пару дней Лере и Максиму придется пожить с нами. Ни мама, ни родственники, в чьем доме она остановилась, возражать не стали, да и вообще, согласились терпеть нас хоть месяц, учитывая, что мы пережили в дороге — мне пришлось рассказать, куда исчезли Игорь и Настя. Возможно, я не должен был этого делать, но врать матери и скрывать от нее обстановку в стране в мои планы не входило. Конечно, она, женщина старой закалки, верила во все с трудом, несмотря на то, что именно последние обстоятельства вынудили ее покинуть Санкт-Петербург, уехать к черту на куличики и настоять на том, чтобы я поехал с ней. По ее словам, все не должно быть так жестоко, ведь по телевизору показывают совсем другое, уверяют, что ничего серьезного не случилось и просят людей оставить панику. Я неоднократно пытался ей сказать, что всю правду по телевизору ей не скажут даже если случится апокалипсис, однако она продолжала вздыхать и причитать:
— Ой, не знаю, ой, не знаю.
— Узнаешь, мам, — саркастически ответил я, и вдруг мне стало стыдно за то, что я светил в лицо фонарем, пытаясь покончить с собой. Сколько горя я бы принес ей, если бы все получилось? Решил пока что не думать об этом, когда-нибудь теплым летним вечером за чашкой чая я обязательно признаюсь, и это останется только как след из прошлой жизни, которую я вряд ли смогу забыть, но и вспоминать о ней больше не буду. Или промолчу, оставлю все в себе, а когда прижмет, и будет казаться, что жизнь катится под откос, вспомню, как рвал себя на части, и пойму, что жизнь не так плоха, как кажется.
Хабаровск встретил нас дождем и мокрым снегом. Я никогда не испытывал особой любви к солнцу, мне больше нравилась приятная прохлада, однако эти несколько дней оно не только пробиралось в окно, раздражая и ослепляя яркими лучами, но и согревало своим теплом наши души, уставшие от постоянного холода, серости и липкой мглы, клубящейся по земле по утрам до самого обеда. Ледяной ветер тоже порядком надоел, его завывания сквозь щели в старых гостиничных номерах нагоняли тоску, а в эти дни, несмотря на перепады температур, днём было безветрено, практически штиль. Хорошего понемножку. Приближалась весна, и такая смена погоды ничуть не удивляла. А если бы не тьма и черная дымка, появляющаяся только в отсутствие солнца, я, возможно бы ни о чем не беспокоился. Добавляло тревоги то, что конец пути был близко, а, зная тьму и то, на что она способна, я боялся того, что она может выкинуть со дня на день. Верить в то, что она ушла и оставила нас в покое, стал бы только дурак.
Гостиницу выбрали на окраине города, но хорошую, с большими номерами, кафе-баром и прачечной. Постирать вещи можно было и на Сахалине, но я подумал, что стеснять хозяев дома хотя бы в первые дни — дурной тон, остальные с этим согласились, к тому же помимо стиральных машин, там стояли сушки, обладающие достаточной мощностью, чтобы высушить вещи полностью. Стирку запланировали на завтрашний день, а оставшийся вечер посвятить отдыху. Я предложил пойти в бар и пропустить по рюмке, или бокалу пива. Девушки были не против, а Макс приуныл. Врачи запретили ему пить алкоголь, пока он принимает лекарства и ставит уколы. Лера уговорила его спуститься с нами, сказав, что в нашей мрачной компании ей будет скучно, и парень, поколебавшись, согласился. Бар совсем не походил на те, что бывают в американских фильмах, ни золотого убранства, зеркал или уютных кресел, обшитых бархатом, вместо этого вышерканные столы, для красоты накрытые скатертями и кожаные диваны, темнота и одинокий диско-шар, слабо переливающийся в тусклом ярко-красном свете. Окон здесь не было.
Заказали по бокалу пива себе и апельсиновый сок Максиму, а на закуску — рыбу на гриле. Все принесли быстро, и, несмотря на не слишком шикарный антураж, еда оказалась очень вкусной, а пиво сносным. Одним бокалом не ограничились, и даже Макс, влившись в атмосферу, похоже, забыл, что он не пьет, и заметно повеселел. Кроме нас в кафе сидела одна парочка, они наливали водку из графина в узкие рюмки на ножках, а в перерывах танцевали медленный танец, независимо от того, какая на тот момент играла музыка. Я же, дождавшись подходящего трека, встал и протянул руку Полине. Она с радостью согласилась, и только наши руки соприкоснулись, музыка исчезла, а в зале погас свет.
— Что происходит? — спросила Лера, вырвав меня из оцепенения.
— Нехорошо, — протянул Максим. Я был согласен с ним, и, хотя по моим расчетам солнце еще не должно было зайти за горизонт, меня начало мучить плохое предчувствие. Полина отпустила мою руку и, взяв телефон со стола, ахнула. Мы потеряли счет времени. Закат наступил пять минут назад.
Пропустив мимо ушей возмущения бармена, бросились наутек, и, за несколько мгновений преодолев лестницу, заперлись в нашем с Полиной номере. Окна были закрыты плотной черной завесой. Мы успели, и свет в номере включился, но страх перед надвигающейся бедой не сходил с лиц молодых людей. Я и сам испугался не меньше. Спокойствие и легкое веселье, казалось, осталось где-то в далеком прошлом. Я сердцем чувствовал, что вот-вот должно произойти, что-то плохое, гнал от себя это ощущение, как мог, но оно не оказалось ложным, как бы нам мне того не хотелось. Кто-то впустил тьму в гостиницу, и спустя некоторое время нам дали об этом знать.