Глава 37
Яркий свет ударил в глаза, и виски и переднюю часть черепа пронзила резкая боль. Я зажмурился и согнулся пополам, уже не надеясь справиться ни с болью ни с фантомной агонией. Волновало только одно: сколько еще ждать? Когда я наконец потеряю сознание и умру? Это в лучшем случае, в худшем придет адская боль, и я буду кричать, раздирая грудную клетку, моля о том, чтобы все закончилось. Но одержимых свет фонаря убивал мгновенно, выжигал глаза и возможно поражённый тьмой мозг, затем наступала смерть, сравни мгновенной гибели от выстрела в голову. Боль начала отступать, я открыл глаза и увидел сквозь расплывчатое белое пятно, как тьма клубится вокруг области, подсвеченной фонарем. Не сработало. Мой пыл однако не угас. "Ты должен это сделать прямо сейчас, пытаться снова и снова, освободить себя от нее, даже если умрешь, ты больше не причинишь никому зла".
— Артем!!!
— Давай! Давай! Давай!! — кричал я. Снова и снова поворачивал фонарь на себя, делая передышку от боли в голове, пока что-то не вырвало его из моих рук. Фонарь отлетел в стену пятиэтажки и скорее всего разбился, свет погас. Я, не оставляя надежду, двинулся за ним, но не удержался на льду, и упал на одно колено, вытянув руки вперед. Так и остался стоять, несмотря на то, что покрытая тонким слоем льда земля холодом обжигала кожу ладоней, а тело содрогалось от ледяного ветра и охватившего меня с ног до головы ужаса. Полина была где-то рядом. Она продолжала звать меня, я слышал ее приближающиеся шаги и лихорадочно соображал, что мне делать, уже намеревался разбить голову об лед, подобно своей жене, пока мне на плечо не легла легкая рука. Не успел.
— Это ты, не молчи, я знаю. — Я почувствовал слабое дыхание возле лица и притянул Полину к себе.
— Прости, прости, прости меня, — повторял я одни и те же слова. Она пыталась что-то сказать мне, но я не слушал. Важно было прогнать навязчивые гнетущие мысли, постараться сделать то, что не смог свет от фонаря. Потому что я не сошел с ума, и не был одержим. Тьма обманывала меня, обводила вокруг пальца и заставляла играть в свою адскую игру, но она не могла завладеть моим разумом, как бы ни пыталась.
— Вот видишь. Я не особенная. Не я, а мы оба. И все будет хорошо, мы доберемся. Слышишь меня? — залепетала Полина, крепче сжимая меня в объятиях. — Я не злюсь. Меня обидело, что ты разговаривал с Лерой обо мне, и все. Пойдем. — Она помогла мне встать. — В подъезде переночуем.
— Нет, — сказал я, достав ключи из кармана. — Лучше в машине.
Добрались до "Шкоды" наощупь. Тьма ослабила хватку, и казалось, даже кислорода стало чуть больше, дышалось легче, а головная боль постепенно уходила. Но я продрог до костей, а тело от паники выделило немного пота, и теперь меня словно меня окунули в зимний океан, ветер колол кожу ледяными иглами. Полина сама завела мотор, пока я дрожал на заднем сидении, и, сев рядом, начала снимать пуховик. Накинула его мне на плечи, а сама плотно прижалась к моему телу.
— Надо было тебе одеться потеплее, — сказала она. — Дрожишь, как осиновый лист.
— Н-надо было тебе не уб-бегать, — парировал я, стуча зубами. — Я от тебя т-такого не ожидал, если ч-честно. Т-ты вообще о ч-чем д-думала? А?
— Я тебе уже сказала. Ты поговорил с Лерой обо мне, а мне ничего не сказал. Вот я и обиделась. Прости меня. Я виновата, что тебе пришлось это пережить. Скажи только. Ты так кричал. Что ты пытался сделать?
— Ч-что? Н-не понимаю?
— Что ты пытался сделать с фонарем? И зачем разбил его?
— Н-ничего. Не я его разбил. Она вырвала его у меня из рук.
— Я слышала, как ты кричал. Давай, давай... Что ты хотел сделать? Ты собирался... Артем! — Она все поняла, но я не думал оправдываться.
— Да, я хотел себя убить. Я чувствовал, как она вытягивает из меня все страхи. Ты не понимаешь. Знаешь, чего я боялся?
— Ты кричал, чтобы я не подходила. Думала, меня.
Я хрипло рассмеялся и сильнее прижал Полину к себе. Дрожь уже прошла, и тепло разлилось не только по телу, но и в душе.
— Дурочка. Я боялся, что убью тебя. Думаю, у меня хватило бы сил. — Онемевшие руки уже начали согреваться. Я нащупал во тьме ее шею, добрался ладонью и легонько сжал. — Вот так, раз. И руки сомкнулись на нежной шейке... Мне ничего не стоило. И я решил светануть себе в глаза. С Никитой сработало, я полагал, и со мной так же будет.
— Ты понимаешь, что если бы она действительно заставила тебя меня убить, ты бы не стал светить фонарем в глаза, а пошел и убил бы?
— Я думал, что борюсь с собой. Хочешь сказать, я слишком высокого мнения о себе? — я усмехнулся и убрал руку с ее шеи.
— Не слишком. Но ты много на себя берешь. Можно тебя попросить кое о чем?
— Да?
— Не пытайся больше убить себя. Пожалуйста. Даже ради меня.
— Я не могу тебе этого обещать. Иногда мне хочется убить себя просто так. Особенно когда я смотрю в зеркало и уже вижу там свой труп. Когда остаюсь один в темноте. Когда она начинает разговаривать со мной через Марину, Леру, тебя...
— Я живая и я здесь...
— Я очень надеюсь на это, — сказал я, и сердце вновь замерло. — Если это очередные глюки, я просто не выдержу.
— Проверишь?
— Только скажи, как.
Полина в миг отстранилась от меня и скинув с плеч пуховик, в темноте нашла мое лицо и одарила мягким поцелуем. Я ощутил, как внизу живота запульсировала кровь, притянул ее к себе, крепче впиваясь в губы, прерываясь для того, чтобы сделать глубокий вдох. Услышав, как расстегивается молния на ее спортивной толстовке, я отпрянул.
— Ты что?
— А ты не понимаешь? Я хочу, чтобы ты проверил, — прошептала она, снимая толстовку. Следом полетела тонкая майка. Жаль, что я этого не видел. Она помогла мне стянуть свитер, под которым ничего не было, и я, ощутив горячее дыхание на своей шее, понял, как сильно я хочу ее. Хочу ее тело, ее душу, хочу ее полностью, и плевать, что я думал раньше, что меня сдерживало. Я бы дураком. Она стянула бюстгалтер и помогла моей правой руке найти грудь, небольшую, но мягкую и теплую. Тьма обволакивала нас, и это, несмотря на то, что несколько минут назад я был готов проститься с жизнью, вызывало у меня еще больше желания. Словно я совершал что-то постыдное, запретное и чудовищное. Я ничего не видел, но чувствовал, что мое тело само делает то, что нужно, будто мной руководят, и от этого внутри подымался ужас, переплетаясь с дикой страстью, заставлял меня гореть изнутри. Полина стонала и впивалась острыми ногтями в мою спину, а я двигался все быстрее и кусал губы, боясь потерять контроль над собой. Боясь сделать больно ей, потому что мне вдруг захотелось впиться зубами в ее нежную кожу. Не до крови, но чтобы она кричала сильнее, извивалась подо мной, все больше и больше разжигая и без того бушующую огненную бурю в моей голове, сердце и всем теле.
Когда все закончилось, я опустился на нее в изнеможении. В голове постепенно начало проясняться, и я едва не рассмеялся над самим собой. Никто не руководил мной, это мое тело после длительного воздержания уже знало, что делать, даже когда с головой не все в порядке.
— А ты боялся, — улыбнулась Полина. — Видишь, не страшно.
— Я не боялся, — ответил я, ища рукой бутылку воды в кармашке на чехле. Сделав несколько глотков, предложил Полине. Она отказалась и снова прильнула к моим губам.
— Хочешь еще?
— Хочу, — тихо сказал я, отвечая на поцелуй.
В этот раз я был более мягок, умерив свой пыл отдавал предпочтение поцелуям, ласкал грудь, опускался ниже. Мне нравилось, как она раскрывалась передо мной, направляла и отдавалась полностью, отключаясь от внешнего мира и позволяя отключиться мне. Будто и не было тьмы, смерти и страха — ничего, кроме нас двоих. Впервые мне не хотелось отстраниться от нее, уйти, скрывая свои мысли и желания, наоборот, я был готов погрузиться в этот омут и никогда не выплывать из него. Возможно тогда я и почувствовал что-то очень похожее на любовь, и это чувство не ушло, а стало только сильнее, когда она молча лежала на моей груди, голая и накрытая пуховиком, когда ее дыхание выровнялось, а мое сердце перестало выпрыгивать из груди. Спокойствие, к которому я так долго стремился. И которое должно было очень скоро закончиться.
Я вспомнил, что в бардачке лежит пачка сигарет, попросил Полину подняться и принялся наощупь искать свою одежду.
— Куда ты?
— Покурить. Ночь долгая, — ответил я.
— Не ходи. Открой лучше окно. Все равно в темноте сидим.
Найдя пачку в бардачке и зажигалку между сидениями, я опустил стекло и прикурил. Огонь показался, но очень слабо, я видел его будто через черную туманную завесу. Сердце на миг сжалось в комок. Когда я ничего не видел, было легче думать, что тьмы здесь нет, а ничего не видно, потому что глубокая безлунная ночь.
Уснуть долго не получалось. Я все обдумывал случившееся. Влияние тьмы на меня. Я ведь практически стоял на самом краю доски, чуть качнет, или оступлюсь — полечу вниз, в черную бездну, так почему же она в этот раз не смогла лишить меня разума окончательно? Или дело было не в ее силах, а желании? Ей ничего не стоило достать из человека любой страх и обратить против него самого. Я сомневался, что у Полины не было страхов, и хорошо знал свои. "А может быть, все же дело в тебе?", — Я погладил уже спящую на моей груди Полину по голове. Вскоре и сам забылся тревожным сном без сновидений.