Романтизация зла [18+]

СОЦИОПАТ

СИГЕЛ БЫЛ ОСНОВАТЕЛЕМ международного конгломерата компаний, общественным деятелем, филантропом, обладателем рыцарского титула за особые предпринимательские заслуги и при всём этом ещё и чёртовым извращенцем.

Все это прекрасно знали.

Кто-то говорил, что в его доме в Южном Кенсингтоне, имелась отдельная комната подобная «красной комнате боли» из любимого многими домохозяйками сопливого романа. Я же не мог себе представить его жену, — считающуюся всеми, в том числе и мной, высокомерной, гордой и строгой женщиной, — отшлёпанной или связанной бондажем. Нет, она, конечно, была штучкой очень горячей. Я сам имел потрясающую возможность провести с ней бурную ночку в одном из самых дорогих отелей Лондона, и воспоминания остались одни положительные. Но, по крайней мере, во время наших плотских утех она казалась самым настоящим доминантом. Хотя кто знает, может этот извращенец сам сидит связанный, пока она на нём скачет.

Я старался оставлять Анику позади нас, чтобы Сигел не пытался даже в сторону её глянуть. Пока что Аника — моя собственность, моя личная вещь.

Только моя.

— Итак, вы отправили мне письмо, — садясь за лучший по мнению большинства гостей столик начал говорить Сигел. — Я его подробно изучил.

— Отлично. И что вы думаете?

Аника села за отдельный столик, и я заказал для неё чашку кофе у проходившей официантки.

— Я частично с вами согласен, — закивал Сигел точно как китайский болванчик. — Но у меня сложился такой вопрос: ваш отец в курсе о ваших грандиозных планах?

Злость и гнев смешались в один взрывной напиток, в гремучую смесь где-то глубоко внутри меня. Я искренне ненавидел те самые моменты, когда кто-то смел усомниться во мне, в моих способностях и к тому же сравнить меня с моим отцом. Я ненавидел недоверие и тот скептицизм, который часто просыпался в глазах моих деловых собеседников. Они считали, что я слишком юн, а значит неопытен, глуп и легкомыслен. И сколько бы я не доказывал обратное своими многочисленными удачными сделками, практически ничего не менялось.

Я набрал в лёгкие как можно больше воздуха, чтобы не вылить весь свой негатив на сидящего передо мной Сигела, и начал говорить:

— Вы это к тому, что я слишком молод для самостоятельных планов, касающихся нашей компании? Думаете, я по своей мальчишеской несерьёзности могу что-нибудь подпортить?

— Ничего подобного я не говорил, мой мальчик, я только...

— Вы это имели ввиду. И, пожалуйста, давайте обойдёмся без фраз вроде «мой мальчик», так как подобные словечки не вполне устраивают меня и не сходятся с моим местом в этом обществе. Всё-таки вам не следует забывать, что я — генеральный директор одной из самых успешных в мире химических компаний. Относитесь ко мне с уважением. Ведь отчасти от меня зависит финансирование многих ваших организаций.

Сигел уставился на меня как полный идиот под напором моего взгляда. Его глаза слегка округлились, рот вот-вот мог приоткрыться, но он хорошо владел собой и не показывал лишних эмоций. Громко сглотнув, Сигел поправил галстук на своей морщинистой шее и протянул мне руку.

— Хорошо. Я согласен с вашими условиями, мистер Максвон. Приступать можно, думаю, примерно уже в сентябре, если вам это угодно.

И я широко улыбнулся, когда пожал его руку. Смятение, едва заметно проскочившее на его лице, тут же исчезло окончательно.

— Что ж, меня вполне это устраивает, — откидываясь на спинку стула, сказал я. — И я очень рад, что мы договорились. Здорово, что нам удалось так легко найти общий язык.

Мне хотелось над ним поиздеваться, посмеяться, показать насколько высоко я нахожусь в сравнении с ним. Что я двадцатитрёхлетний мальчишка, который достиг гораздо большего, чем этот мешок с костями, интересующийся бдсм-практиками. Я хотел, чтобы он воочию увидел моё превосходство, мою гениальность, мои потрясающие способности.

Я сам успех, а он полный неудачник.

— Хотите, чтобы я угостил вас чем-нибудь? — спросил я, когда официантка подошла к столику Аники, чтобы забрать пустую чашку кофе.

— Нет, спасибо. — Сигел встал со своего места и подозвал своего помощника, который тут же подлетел с пальто в руках. — Я спешу домой. Думаю, что нашу встречу можно считать уже завершённой.

Я почувствовал страх, пассивность, осторожность, которые от него повеяли.

— Хорошо. — Я встал следом за ним. — Тогда не смею вас задерживать, мой мальчик.

На моё обращение лицо Сигела приняло бесформенность, утратило ту лёгкую улыбку, которая всего секунду назад орудовала на его тонких губах, еле обтянутых кожей.

— Удачи вам и вашей компании, — сказал он напоследок, а затем спешно ушёл из зала.

Я ликовал и зарядился той самой необходимой мне энергией, которой удалось отложить потребность в очередном убийстве.

Когда Сигел исчез, я повернул голову в сторону Аники. Она сидела, совсем не замечая ничего вокруг, глядящая в свой небольшой блокнот, в котором делала заметки. Прямо сейчас я мог бы сделать с ней что-нибудь. Ну, к примеру, сделать какой-нибудь слащавый комплимент, от которого растекаются как мороженое под солнцем все девочки.

Нет-нет. Аника не стала бы реагировать так же, как все те, кому я сладко шептал что-нибудь в ухо. Другие девочки обязательно бы захихикали, а как только я положил бы руку на их коленки, радостно согласились бы на предлагаемое мной продолжение. Они без проблем вошли бы со мной в мою спальню/номер отеля/туалет и долго стонали бы в моё плечо, пытаясь сдержать крики удовольствия.

А Аника вежливо бы отказалась. И меня это даже не разозлило бы.

Когда я вдруг это понял, она уже подняла свой взгляд.

— Будут ли у вас какие-нибудь поручения для меня, мистер Максвон? — спросила Аника, отложив блокнот в сторону.

Её любимый вопрос.

— Да, — кивнул я. — Два поручения: 1) я для тебя просто Энтони, мы ведь договорились обходиться без вежливостей и: 2) садись ко мне.

Аника встала, поправила свою юбку и села на стул напротив меня.

— Как всё прошло? Извини, я всё прослушала.

— Всё прошло намного лучше, чем я ожидал. Спасибо, что интересуешься.

Она держала в руках свой маленький кожаный блокнот и всё время смотрела вниз, на свои пальцы.

Я не мог понять её, даже внимательно изучая. Что значили её жесты, что она чувствовала, когда не глядела мне в глаза? В ней не было никакого ко мне сексуального влечения, это я понимал на все сто процентов. Наверняка её что-то очень тревожило. Возможно, её больной папаша, за которого я выпишу чек на огромную сумму. Подобными действиями я конечно не высказывал свою благородность, щедрость или милосердие, как Аника наверняка посчитала (но по моему, как раз-таки, плану так и должно было быть). Мне всего лишь хотелось расположить её к себе. Может таким способом это удастся? На мою привлекательную внешность или неземные богатства, по крайней мере, она пока не повелась.

— Хочешь чего-нибудь поесть? — спросил я, взглянув на время, показанное на моих часах. — Нужно пообедать.

— Нет, спасибо.

— Нужно пообедать, — повторил я. — К тому же я ведь не могу сидеть и обедать один, пока ты сидишь со мной. Так что сделай мне одолжение.

Я щелкнул пальцами и подозвал официантку. Она подошла сразу, с стервозным выражением лица, но своим появлением неожиданно разбудила во мне нечто неприятное. Её каштановые волосы, высокий рост и яркие глаза резко ввели меня в ступор.

— Я вас слушаю, — спустя несколько секунд моего молчаливого взгляда на неё произнесла она и постаралась улыбнуться.

Кровь, нож, перерезанное горло и вкусный привкус смерти на языке...

— Энтони? — На этот раз заговорила Аника. И только после её голоса я проснулся.

— Да, прошу прощения, — поспешно выдавил из себя я, затем взглянул на меню. От чувства растерянности я возненавидел всё вокруг, но я ведь всегда был первоклассным притворщиком. С этим я тоже справился. — Так, принесите нам, пожалуйста, ростбиф и к нему йоркширский пудинг. — Я поднял голову и посмотрел на Анику: — Что будешь ты?

Она думала недолго и быстро ответила:

— Мне хватит и чёрного чая с небольшой порцией «Итонской путаницы».

— Хорошо, будет сделано, — произнесла официантка, забирая меню со стола. — Сейчас всё принесу.

Она ушла, а я так и остался глядеть ей в спину и вдруг понял, что оно вернулось. Это желание, эта жажда чьей-нибудь смерти. Изощрённой, долгой, сладостной и избавляющей от тяжёлого бремени на моей душе.

Моё желание убивать теперь было больше похоже на ломку, какая бывает у заядлых наркоманов. Я нуждался в ней как в очередной затяжке драгоценной сигареты после долгого времени её отсутствия. Только сейчас я вдруг начал это осознавать.

— Всё в порядке? — откуда-то далеко донёсся до меня голос Аники.

Она не должна ничего понять, не должна просыпаться и вырываться из мира, который я так тщательно вокруг неё создаю. Не должна вдруг перелезть через стены, которые я медленно возвожу.

— Извини. — Я постарался отшутиться, чтобы она расслабилась: — Дел в последнее время прибавилось настолько, что мне кажется — ещё чуть-чуть, и я слечу с катушек.

— Я понимаю, — кивнула она. — Такое со мной происходило во время учёбы. Голова после каждого дня болела так, словно была готова взорваться.

— Не будем о плохом. Расскажи о своих увлечениях.

Она улыбнулась.

— Ну, оно у меня одно. Я люблю изучать психологию.

Мне едва удалось подавить в себе желание издать язвительный смешок.

Вау, это очень-очень интересно.

Психология человека всегда была моим инструментом для управления. Я был предрасположен для лёгкого её изучения с самой своей юности и в какой-то степени считал свои способности врождённым талантом. Я провёл большую часть своей жизни изучая людей, их реакции, их способы общения, их эмоции и чувства, которые они проявляли, и делал я это для того, чтобы не отличаться и вливаться в эту общую серую массу. Мне не удавалось понять в истинном значении большинство из того, что они из себя представляли, так что было совершенно очевидно, что я другой. Может быть, я не знал и до сих пор не знаю точного названия того, кем я являюсь, но разница между мной и всеми остальными всегда была довольно очевидной.

Психология же помогала мне в более искусном управлении людьми, чтобы получить желаемое в конечном итоге.

— И как успехи? — Я сел ближе к столу и внимательно посмотрел на Анику. — Достаточно ли ты разбираешься в людях?

— Думаю, пока я далека от той ступени, когда могу сказать, что хороша в этом. И ты живой тому пример.

Признаться честно, меня её слова неожиданно удивили.

— Я? — переспросил я. — Интересно... И что же ты пока обо мне можешь сказать?

— Пока ничего.

— Совсем ничего?

Аника несколько секунд на меня смотрела, пытаясь, наверное, собрать воедино все свои мысли насчёт меня.

— Я только знаю, что ты очень добр.

В душе я ликовал.

Понятие «доброта» такое же для меня непонятное как понятие «любовь» или «забота» или ещё что-нибудь из того же разряда. Я видел, как эти понятия выглядят в действии, когда человек их испытывает или проявляет. Я в деталях научился их изображать, никак совершенно не отличаясь от других людей. И это точно не то, что я чувствовал внутри себя по-настоящему. Нет никакого смысла в доброте, которое так пропагандируется везде и всеми. Она имеет смысл только когда мне что-то от кого-то нужно.

Ну, Аника Снелл как раз одна из причин того, почему я прибегнул к очередному притворству.

— Я не добр. Я просто делаю то, что считаю нужным.

— Я думаю, только доброта могла толкнуть тебя на то, что ты решил оплатить операцию моего отца, при этом совершенно ни его, ни меня не зная. Разве нет?

Разве нет.

— Ладно, давай поговорим о чём-нибудь другом? — перевёл тему я. — Например, о твоей жизни. У тебя ведь она есть?

Аника коротко улыбнулась.

— У всех нас она есть.

— И какая же она у тебя? К примеру, ты считаешь себя счастливой?

Наверное, мой вопрос показался ей очень сложным, потому что её светлые брови слегка нахмурились, а зубы вцепились в губы, когда она их сжала. Глаза изменили своё направление и смотрели куда-то вперёд, сквозь меня.

— Да. Моя жизнь вполне неплоха.

— Нет, ты не ответила на мой вопрос. И всё-таки, ты считаешь себя счастливым человеком?

— Этот вопрос так тебя интересует?

— Да. Мне хотелось бы знать это.

Она сложила руки в такой позе, которая очень часто означает, что человек достаточно закрыт и вряд ли говорит всё, о чём его спрашивают.

— Ты можешь не отвечать, если не желаешь, — поспешно добавил я при виде её зажатости, чтобы не отталкивать раньше времени.

— Пожалуй, так и поступлю.

Когда она это произнесла, к нам уже подоспела официантка с подносом с заказанным нами обедом в руках. Передо мной мигом появилась тарелка с запечённым куском говяжьего мяса и корзинка с йоркширским пудингом. Аника же получила свой десерт из ягод, безе и взбитых сливок и чашку чёрного чая.

Я старался не смотреть на официантку, чтобы не допускать очередных вспышек в собственной голове.

— Приятного аппетита, — излишне весело пропищала она и вновь исчезла.

Мне удалось вновь прийти в привычное своё состояние.

— На чём мы остановились? — спросил я.

— На моём нежелании рассказывать о моей жизни.

— Не буду настаивать. Может, смогу сам догадаться.

Мы одновременно приступили к обеду.

Я разрезал ростбиф на несколько кусков, неосознанно представляя на месте этого аппетитного мяса

тела двух моих девочек, одна из которых сейчас лежит

в мусорном баке, а вторая гниёт в моём шкафу. Вряд ли меня когда-либо интересовала перспектива стать каннибалом, но признаюсь, эти воспоминания, которые вот в такой момент случайно возникли в голове, меня слегка взбудоражили. Настолько, что рука с ножом непроизвольно задрожала, а сердце ускорило ритм биения от приятного волнения.

Аника отломила вилкой от своего десерта небольшой кусочек и поднесла к своим красным губам. Она откусила его, облизала оставшиеся на губах сливки и отпила немного горячего чая.

Я смотрел на её рот словно под гипнозом. Она ела клубнику, обсыпанную сахарной пудрой, так притягательно и красиво, что я невольно залюбовался. Смотрел на то, как она глотает чай, и представил, каким он, наверное, приятным и слегка обжигающим теплом стекает вниз по её горлу.

Ужасно несправедливо, что я не могу делать с ней всё, что захочу. Нет, я это могу. Но не здесь, не сейчас, не так скоро.

Для начала я должен её приручить.

* * *

Мы вернулись домой ровно в четыре часа дня.

Старина Редклифф, как отец часто называл нашего водителя, всегда считал одной из своих обязанностей открывать нам двери, хоть никто и никогда ему об этом не говорил. Он всегда выглядел как какой-нибудь дворецкий в своём идеально выглаженном костюме, когда вылезал, обходил машину и открывал двери, будто мы сами на это способны не были.

При общении с Аникой я старался казаться идеальным мужчиной, галантным джентльменом, поэтому именно я выходил из машины первым и подавал ей руку. Она принимала, что казалось мне очень добрым знаком.

Но не очень добрым знаком был неожиданно мной замеченный полицейский автомобиль, стоявший возле ворот, и причину приезда которого где-то в закоулках моего мозга чётко проговаривалось моим собственным голосом имя

Патриша Кларк.