Forbidden object

Спустя два часа такси затормозило у моего небоскрёба. Я расплатилась, поблагодарив водителя, и вышла на тротуар. Воздух был сырым, холодным, пропитанным запахом мокрого асфальта. Я поёжилась, жалея, что не послушала Элизабет. Подойдя к подъезду, я вытащила телефон из кармана джинсов и включила экран. Девять вечера. Батарея показывала 20% — надо поторопиться.

Я вошла в подъезд, стеклянные двери мягко закрылись за мной. В холле дежурил консьерж, тот же пожилой мужчина, что и всегда. Он поднял глаза от газеты, кивнул мне с лёгкой улыбкой.

— Добрый вечер, мисс Рауш, — сказал он, его голос был хриплым, но доброжелательным.

— Добрый, — ответила я, улыбнувшись в ответ, и направилась к лифтам. Нажала кнопку вызова, двери тут же открылись. Внутри я нажала на 32-й этаж, и кабина плавно поехала вверх. Я поправила волосы, убирая их за уши, и глубоко вздохнула, готовясь к тому, что ждёт в квартире.

Лифт остановился, и я вышла в коридор. Он был тихим, освещённым мягким светом настенных ламп. Мои шаги гулко отдавались по мраморному полу, пока я шла к своей двери. Вставила ключ, повернула замок — щелчок прозвучал громче, чем я ожидала. Я толкнула дверь и вошла.

В прихожей было темно. Я скинула кроссовки, оставив их у двери, и медленно направилась к кухне, где на столе должна была лежать папка. Сердце колотилось, каждый шорох казался подозрительным. Я включила свет в коридоре, чтобы хоть немного успокоиться.

Войдя в кухню, я сразу посмотрела на стол. Папка. Она всё ещё лежала там. Опер не тронул папку? Я медленно подошла к столу, протянула руку и взяла папку. Открыла её, будто проверяя, что это действительно дело Тома. Листы были на месте: стенограммы, документы, фотографии, отчёты о его боях и преступлениях. Я пролистала несколько страниц. Всё есть. Ничего не пропало.

Я огляделась. Кухня была пустой, его не было в квартире — я это чувствовала. Но всё равно не могла избавиться от ощущения, что он где-то близко. Я сжала папку сильнее, пытаясь прогнать страх.

С папкой в руке я направилась в гостиную. Вспомнила, что на полу осталась моя сумка, а на диване — ноутбук. В гостиной тоже было темно, я включила торшер, и мягкий свет озарил комнату. Подойдя к дивану, я заметила сумку на полу, рядом с ножкой. Наклонилась, подняла её, выпрямилась и взяла ноутбук с дивана. Открыла сумку, сунула внутрь сначала ноутбук, затем папку, застегнула молнию и закинула ремень на плечо.

Вернувшись в прихожую, я посмотрела на кроссовки, но вместо них решила надеть свои чёрные кожаные ботинки, стоявшие у двери. Они были удобнее и лучше подходили к погоде. Я обулась, проверила карманы — телефон, ключи, кошелёк. Всё на месте. Выйдя из квартиры, я заперла дверь и направилась к лифту.

───···───

На улице ощутимо холодало, асфальт блестел от недавнего дождя. Лужи были повсюду, и я аккуратно обходила их, чтобы не промочить ботинки. Я собиралась быстро вызвать такси и вернуться к Элизабет. Вытащила телефон, включила экран — 9:30 вечера. Батарея упала до 15%.

Открыв приложение, я вызвала такси. Через минуту мне перезвонил водитель.

— Мисс Рауш? — голос был усталым, с лёгким акцентом.

— Да, это я, — ответила я, прижимая телефон к уху.

— Слушайте, я не смогу вас забрать. Тут дождь опять начался, сильный, дороги перекрыты, пробки везде. Машины еле ползут, я застрял на Бродвее. Может, через час-два освобожусь, но не раньше. Извините.

Я сжала губы, чувствуя, как раздражение нарастает.

— Серьёзно? — пробормотала я. — А другие машины?

— Все заняты, мисс. Дождь, суббота, Манхэттен — сами понимаете. Попробуйте ещё раз через приложение, может, кто-то ближе будет.

— Ладно, спасибо, — сказала я, стараясь не сорваться, и отключилась.

Я сунула телефон в карман джинсов, ругаясь про себя. И тут, словно из ниоткуда, мотоциклист выскочил из-за поворота. С оглушительным рёвом он промчался по мокрому асфальту, задев колесом огромную лужу. Холодная грязная вода окатила меня с ног до головы. Футболка моментально промокла, джинсы прилипли к ногам, а сумка потяжелела от влаги. Я успела отвернуть лицо, иначе всё попало бы в глаза.

— Слепой идиот! — крикнула я, повернувшись в его сторону. — Ты вообще видишь, куда едешь?!

Я посмотрела на свою одежду. Всё промокло насквозь. Мокрая футболка облепила тело, и, к моему ужасу, я заметила, что красный лифчик просвечивает. Я инстинктивно прикрыла грудь руками, чувствуя, как щёки горят от стыда и злости. Подняв голову, я поправила сумку на плече и замерла.

Мотоциклист затормозил в нескольких метрах от меня. Он резко повернул голову, блеснув визором чёрного шлема. Одна рука лежала на руле, другая — на поясе. Его корпус слегка развернулся, и он смотрел прямо на меня.

— Ты ище и глухой?! — выкрикнула я, сжимая кулаки, готовая разорвать его на куски.

Он не ответил, медленно разворачивая мотоцикл, не спеша, будто нарочно растягивая момент. Плавно подкатив ко мне, он остановился вплотную и опустил ногу на асфальт, заглушив двигатель. Через чёрный визор не было видно глаз, но его взгляд будто прожигал меня насквозь.

— Слушай, детка, у тебя проблемы? — проговорил он низким, хрипловатым голосом, в котором сквозила насмешка, смешанная с чем-то опасным, почти хищным. Он слегка склонил голову набок, будто изучая мою реакцию.

— Не называй меня так, — процедила я сквозь зубы, чувствуя, как кровь кипит в венах. Забыв про лифчик, я резко опустила руки, сжимая их в кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.
— Это ты в меня влетел, урод, и окатил с ног до головы лужей. Думаешь, это не проблема?

Я разглядела его внимательнее. Чёрная футболка плотно обтягивала широкие плечи и мощную грудь, подчёркивая каждый рельеф мышц, будто высеченных из камня. Поверх футболки была расстёгнутая тёмная рубашка, рукава закатаны до локтей, открывая жилистые предплечья с грубыми шрамами — длинными, неровными, и парой ожогов, которые выглядели старыми. Чёрные, слегка мешковатые джинсы сидели идеально, а массивные кроссовки завершали образ. Он был крупным, мощным, и от него веяло чем-то угрожающим.

Он встал с мотоцикла, и шагнув ко мне, он навис сверху, заставив меня почти запрокинуть голову, чтобы встретить его взгляд.

Он был гораздо выше — не меньше метра девяносто, — и его присутствие казалось подавляющим. Я всматривалась в тёмный визор, надеясь уловить хоть намёк на лицо, но мрак скрывал всё. Он усмехнулся под шлемом.

— У тебя лифчик просвечивается, — сказал он, его голос, приглушённый шлемом, был низким и грязным, что у меня мурашки побежали по коже.
— Такая аппетитная грудь. Я бы с удовольствием разорвал этот жалкий кусок ткани и отсосал твои соски до синяков.

Я тут же опустила глаза на футболку и почувствовала, как лицо заливает жар. Какой же стыд, ну и дура. Я совсем забыла, что она просвечивает. Красный лифчик был виден так ясно, будто я стояла полуголая. Я резко прикрыла грудь руками, шагнув назад, чтобы увеличить расстояние между нами.

— Закрой свой поганый рот, придурок! — рявкнула я, голос дрожал от злости и унижения. — Как ты вообще смеешь пялиться на мою грудь?!

Я чувствовала себя раздетой. Футболка промокла сильнее, чем джинсы, и липла к телу, подчёркивая каждый изгиб, каждую линию. Холод пробирал до костей, но стыд жёг сильнее. Он шагнул ближе, а я попятилась, сжимая руки на груди, будто это могло защитить меня от его взгляда. Он начал стягивать с себя рубашку, медленно, держа её в руке, теперь оставаясь только в чёрной футболке, с короткими рукавами, которая ещё сильнее подчёркивала его мощное телосложение. Я отходила, а он подходил, его шаги были неторопливыми, почти ленивыми, будто он наслаждался этой игрой в кошки-мышки.

Вдруг он резко шагнул вперёд, и, прежде чем я успела отшатнуться, схватил меня за запястье. Рывок был грубым, сильным — я вскрикнула, теряя равновесие, и с глухим стуком ударилась о его торс.

Его тело было тёплым, твёрдым, как гранит, пахнущим бензином, кожей и табаком. Я почувствовала, как его грудная клетка тяжело вздымается под моей щекой, он дышал резко, сдержанно. В зеркальном забрале шлема отразилась я — маленькая, растерянная, в его железной хватке, с мокрыми волосами, прилипшими к вискам.

— Хватит. — процедил он глухо сквозь шлем, наклоняясь так близко, что его голос вибрировал у меня под кожей, вызывая дрожь. — Я хочу прикрыть тебя.

Я резко вырвала запястье, но не отступила, просто стояла, задыхаясь, с дрожащими руками. Сердце колотилось в горле, глаза горели, глядя на его шлем. Он накинул свою рубашку мне на плечи, резко дёрнул полы вперёд, укрывая мою грудь, и, будто нарочно, медленно провёл костяшками пальцев по её изгибам, сильнее сдавливая, чем нужно. Я вздрогнула, и отшатнулась, но его рубашка уже висела на мне, тяжёлая, пахнущая им.

Он отступил на пару шагов, продолжая смотреть на меня.

— Я заглажу вину, — сказал он, его голос был спокойным, но с ноткой угрозы.
— Подвезу тебя, куда надо.

— Не нужно, — отрезала я, стараясь звучать твёрдо, несмотря на дрожь в голосе. — Я вызову такси.

Он наклонил голову набок, будто разглядывал меня сквозь тьму визора. Молчание повисло тяжёлым, почти осязаемым напряжением, от которого воздух между нами стал густым.

— Я не спрашивал, — бросил он резко, в его тоне не было ни намёка на просьбу, только приказ. — Сейчас ты сядешь за меня. Держаться будешь крепко. И если скажешь ещё слово про такси — клянусь, я тебя просто возьму на руки и донесу до байка.

Он что, с ума сошёл? Я сжала кулаки, чувствуя, как злость борется со страхом.

— Я не хочу, чтобы ты меня подвозил, — сказала я, стараясь держать голос ровным. — Такси уже едет.

Я соврала, надеясь, что он отстанет. Решив не продолжать разговор, я повернулась, чтобы уйти, обходя лужи на тротуаре. Но не успела сделать и двух шагов, как он оказался сзади, его шаги были бесшумными, как у хищника.

Он схватил меня за бок и бёдра, сжал пальцы с такой силой, что я ахнула, и поднял на руки, как будто я ничего не весила. Я закричала, колотя его по груди и плечам, но мои удары были как комариные укусы для него.

— Поставь меня! — орала я, извиваясь в его хватке. — Ты больной ублюдок, я сказала — не надо!

— Кричи громче, раздирай меня сильнее, детка, — хрипло бросил он, даже не сбавляя шага. Его голос был насмешливым, но в нём чувствовалась стальная уверенность. — Жаль только, что это ни на что не повлияет.

Я металась, но он нёс меня к байку с холодной решимостью, будто знал, что я устану раньше. Его хватка была железной, пальцы впивались в мой бок, оставляя, наверное, синяки. Моё сопротивление, казалось, только забавляло его, как будто он позволял мне вырываться ровно настолько, чтобы я поняла, как это бесполезно.

Подойдя к мотоциклу — чёрному, блестящему, с острыми формами, — он усадил меня на заднее сиденье, с силой прижав к кожаному сидению.

Я попыталась встать, но он тут же навис надо мной, его фигура закрыла свет фонаря, погрузив меня в тень. Он был так близко, что я невольно села обратно, подняв голову, чтобы встретить его взгляд. Его руки упёрлись в мои ляжки, ладони сжали кожу через джинсы, пальцы впились с такой силой, что я стиснула зубы от боли.

Он наклонился, и его шлем оказался в дюймах от моего лица. Я застыла, поймав себя на том, что боюсь. Не просто боюсь — меня сковал ледяной ужас перед тем, что он может сделать.

— Скажи адрес, — потребовал он грубым, требовательным тоном, от которого мурашки побежали по спине.

Я молчала, чувствуя, как страх сжимает горло. Доверять этому ненормальному? А если он отвезёт не к Элизабет, а в какой-нибудь заброшенный склад, где никто не найдёт? Он наклонился ещё ближе, и я упёрлась руками в сиденье, отодвигаясь назад, насколько могла.

— Ты слышала, что я сказал? — прорычал он.

— 432 Парк-авеню, — выдавила я, сглотнув ком в горле.

Он усмехнулся под шлемом, звук был коротким, почти звериным.

— Так-то лучше, — прохрипел он, убирая ладони с моих ляжек, но тут же хлопнул по ним с такой силой, что я вскрикнула от боли. Я попыталась отдернуть его пальцы в чёрных перчатках, но они сжимали меня, как тиски.

— Убери руки! — крикнула я.

Он сжал ещё сильнее, будто наслаждаясь моей реакцией, и только потом отпустил, проведя пальцами по ткани джинсов, как бы дразня. Я задыхалась от злости и унижения.

— Сядь нормально, — бросил он, садясь за руль.

Я подвинулась, выпрямив спину, стараясь не касаться его, и просунула руки в рукава рубашки, поправляя ткань на груди. Он повернулся, его корпус слегка развернулся ко мне, будто проверяя. Затем он потребовал:

— Держись за меня.

— Не хочу тебя трогать, — огрызнулась я.

Он не стал церемониться. Схватил мои запястья, сжал с такой силой, что я ахнула, и притянул к себе. Я откинулась вперёд, ударившись грудью о его крепкую спину, и он обвёл мои руки вокруг своей талии, сжимая мои пальцы, пока я не вцепилась в ткань его футболки. Я чувствовала, как его мышцы напрягаются под моими ладонями, твёрдые, как сталь.

— Последний, сука, раз говорю, — прорычал он, сдавливая мои пальцы до боли, от которой я стиснула зубы.
— Вцепись в меня, или ты хочешь, чтобы я тебя по кускам домой отправил?!

Он не просто злился — кипел, его голос дрожал от едва сдерживаемой ярости. Я пожалела, что вообще заговорила с ним, но выбора не было.

Страх пересилил гордость, и я сделала, как он велел: прижалась к нему сзади, обвила руки крепче, чувствуя, как его рёбра вздымаются под моими пальцами. Его тело теперь было горячим, несмотря на холод ночи.

— Вот так, хорошая девочка, — хмыкнул он, удовлетворённый.
— Назови адрес ещё раз.

— 432 Парк-авеню, — повторила я, стиснув зубы, чтобы не сорваться.

Он завёл двигатель, и мотоцикл рванул с места. Рёв мотора заглушил шум улиц, огни Манхэттена слились в размытые полосы, как в калейдоскопе. Ветер хлестал по лицу, проникая под мокрую футболку, и я невольно прижалась к нему сильнее, чтобы не замёрзнуть. Его спина была широкой, твёрдой, и под моими пальцами я чувствовала, как напрягаются мышцы пресса, когда он наклонялся на поворотах.

Он начал прибавлять скорость, и моё сердце сжалось.

Я боялась скорости с детства, с той аварии, когда школьный автобус, в котором мы ехали с подругой, сорвался с трассы. Она чудом выжила, а я с тех пор не могла спокойно сидеть в машине, если стрелка спидометра переваливала за 80.

Теперь же мы мчались, и стрелка, мелькнувшая перед глазами, показывала 130 км/ч. Я вцепилась в него ногтями, крича:

— Сбавь скорость, идиот!

Он не повернулся, молчал, будто не слышал. Только наклонился сильнее, выкручивая газ до упора. Мотоцикл взревел, и нас будто вытолкнуло вперёд. Я вцепилась ещё сильнее, чувствуя, как сердце бьётся в горле, а страх сковывает лёгкие. Мы мчались с молниеносной скоростью, асфальт под колёсами превратился в размытую чёрную ленту.

Вдруг сзади раздалась сирена. Я обернулась, и моё сердце упало. Патрульная машина гналась за нами, её фары слепили. Из громкоговорителя донеслось:

— Немедленно остановитесь! Это полиция Нью-Йорка! Прижмитесь к обочине или будете задержаны!

Он не сбавил скорость, наоборот, резко повернул в узкий переулок, заставив меня закричать. Мотоцикл накренился так, что моё колено почти коснулось асфальта, и я вцепилась в него, боясь, что мы разобьёмся. Переулок был тёмным, заваленным мусорными баками и ящиками, но он лавировал между ними с пугающей точностью, как будто знал каждый сантиметр.

Патрульная машина выскочила следом, её сирены оглушали, эхом отражаясь от кирпичных стен.

— Да какого чёрта ты творишь?! — кричала я, мой голос тонул в рёве мотора. — Остановись, они нас догонят!

— Заткнись, — бросил он, не поворачиваясь. Его голос был холодным, и в нём не было ни капли страха.

Он вылетел на другую улицу, в поток машин. Фары встречных автомобилей слепили, клаксоны ревели, водители сигналили, но он маневрировал между ними, как призрак, проскакивая в сантиметрах от бамперов.

Я зажмурилась, чувствуя, как желудок подкатывает к горлу. Полицейская машина не отставала, её сирены были всё ближе. Он свернул в ещё один переулок, такой узкий, что я думала, мы заденем стены. Мотоцикл накренился, и я закричала, вцепившись в него так, что пальцы онемели.

— Ты нас убьёшь! — орала я, но он не слушал.

Переулок закончился, и мы вылетели на пустую набережную, где река Гудзон блестела под луной. Впереди возвышались старые склады, окружённые ржавыми контейнерами. Он направил мотоцикл прямо к ним, и я подумала, что это конец — мы врежемся. Но в последний момент он резко повернул, проскочив между контейнерами с такой скоростью, что ветер свистел в ушах.

Я обернулась и увидела, как патрульная машина, не успев затормозить, врезалась в контейнер. Грохот металла и звон разбитого стекла разорвали ночь. Фары погасли, дым повалил из-под капота, а полицейские, ругаясь, выбирались наружу, крича в рации:

— Код 10-53! Авария на набережной! Подозреваемый на чёрном мотоцикле, уходит на север!

— Остановись! — крикнула я, колотя его по спине, но мои удары были слабыми, я дрожала от адреналина.
— Они вызовут подкрепление!

Он не ответил, выехав на другую улицу, узкую и плохо освещённую. Сирены стихли, он сбавил скорость, но не остановился, лавируя между припаркованными машинами и мусорными баками.

Мы свернули в ещё один переулок, где пахло сыростью и гнилью, и он замедлился, будто проверяя, нет ли хвоста. Я оглянулась — света фар не было, только тишина, прерываемая далёким гулом города.

— Доволен собой? — выпалила я, задыхаясь. — Чуть не угробил нас!

— Ещё не угробил, — хмыкнул он, его голос был спокойным, почти насмешливым, как будто погоня была для него развлечением.

Он выехал на более широкую улицу, похоже, направляясь к Парк-авеню. Я кричала, чувствуя, как злость пересиливает страх:

— Немедленно отвези меня по адресу, или я...

— Или что? — перебил он, не поворачиваясь. Его тон был холодным, почти угрожающим. — Сиди и не дёргайся.

Я сжала зубы, вцепившись в него сильнее, чтобы не упасть. Он гнал дальше, небоскрёб Элизабет показался впереди. Он затормозил у подъезда, заглушил двигатель, и тишина обрушилась на нас, прерываемая только моим тяжёлым дыханием. Я попыталась встать, но ноги подкосились от головокружения, и я чуть не упала. Он медленно слез с мотоцикла, встав передо мной.

— Ты сумасшедший! — выпалила я, задыхаясь от эмоций. — Ты чуть не убил нас, гнал, как псих, и устроил эту чёртову погоню! Ты хоть понимаешь, что натворил?

— Понимаю, — сказал он, его голос был спокойным, с лёгкой насмешкой. — Но ты жива, детка. И даже в тепле, — он кивнул на свою рубашку, всё ещё висящую на моих плечах.

Я потянулась к ней, чтобы снять, но его рука мгновенно перехватила моё запястье, сжав крепко, почти до боли, но останавливая движение.

— Не смей. — сказал он, его тон был приказным. — Оставь это на себе.

Я сжала губы, выдернув руку, и посмотрела на его шлем, чувствуя, как злость смешивается с любопытством.

— Сними шлем, — потребовала я, стараясь звучать уверенно. — Хочу увидеть, какой псих прячется за ним.

Он шагнул ближе, так близко, что я невольно напряглась. Наклонился к моему уху, вызвав новую волну мурашек.

— Чем меньше знаешь — тем крепче спишь, — прошептал он. Его голос был низким, зловещим, как предупреждение, как угроза, спрятанная за бархатным тоном.

Я замерла, не дыша. О чём он? Он отстранился, развернулся и подошёл к мотоциклу.

Он сел за руль, но перед тем как уехать, повернулся ко мне всем корпусом и послал воздушный поцелуй. Затем завёл двигатель, и мотоцикл сорвался с места, оставив после себя лишь рёв мотора, облако выхлопных газов и эхо, затерявшееся в ночи.

Я стояла, не понимая его слов. Чем меньше знаешь — тем крепче спишь? Что он имел в виду? Было ли это просто угрозой, или он знал что-то, чего не знала я?

Моя рука невольно коснулась рубашки, всё ещё пахнущей им. Я вытащила телефон из кармана и посмотрела на время — час ночи. Батарея показывала 5%. Сунув телефон обратно, я вошла в подъезд Элизабет. Консьерж, молодой парень в униформе, кивнул мне, но я прошла мимо, не сказав ни слова, и вызвала лифт.

На 27-м этаже я вышла, дошла до квартиры Элизабет и постучала. Дверь распахнулась спустя пару секунд, и Элизабет, в пижаме, с растрёпанными волосами, уставилась на меня, её глаза расширились от тревоги.

— Сильвия! Почему ты так поздно вернулась? — воскликнула она, втаскивая меня внутрь. — Ты вся мокрая, и... чья это рубашка?

Я вошла, чувствуя, как усталость накатывает волной. Ребят в гостиной не было, возможно уже спят в разных комнатах.

— Неважно, Эли, — пробормотала я, падая на диван в гостиной, не в силах даже снять ботинки. Мои руки дрожали, а в голове всё ещё звучал его голос.

Чем меньше знаешь — тем крепче спишь.