4. Желтые
4
"Ад ждет без надежды"
Андре Жиру / Несмотря ни на что, радость
Нина сорвалась с места ещё до звонка на перемену. Ноги сами несли её по коридорам — мимо равнодушных учителей, мимо одноклассников, толкающихся у стендов. Она знала, где искать: у того самого окна, где Инга всегда пряталась, занавешиваясь волосами.
И нашла.
Инга лежала на подоконнике, как сброшенная кукла. Рука неестественно свешивалась вниз, пальцы почти касались пола. Лицо — белое, если не считать синяков под глазами. Таких тёмных, будто её били.
— Инга!
Нина упала рядом на колени, хлопнула по щекам — кожа под пальцами оказалась ледяной и влажной. В глазах Инги, приоткрытых на щель, не было осознанности — только белки с лопнувшими капиллярами.
Она рванула в медпункт, сбивая с ног других детей.
Медсестра сидела за столом, разглядывая свежий маникюр. На столе — раскрытый глянцевый журнал, чашка с засохшим кофе на дне. Даже не подняла головы, когда Нина ворвалась, задыхаясь:
— Она... там...
— Если кровь — жгут. Если рвота — уголь. Если умер — звони в «скорую».
— Она... без сознания!
Медсестра вздохнула, как будто Нина только что отняла у неё последнюю сигарету. Неспешно поднялась, достала пузырёк с нашатырём и сунула его в дрожащие пальцы Нины:
— Понюхает — очнётся. Не очнётся — значит, алкоголь в крови. Тогда вообще не моя проблема.
Инга очнулась от того, что мир взорвался в носу жгучей болью. Она дернулась, закашлялась, и первое, что увидела — перекошенное лицо Нины.
— Ты... зачем... — голос звучал хрипло, будто её пытались душить.
— Из какого класса? — раздалось сверху.
Медсестра стояла над ними, жуя жвачку. В руке — блокнот с криво заполненными графами.
— Нет-нет, это моя сестра, — Нина впилась пальцами в плечо Инги. — Приехала навестить... заболела в коридоре.
Медсестра щелкнула жвачкой, перевела взгляд на Ингу — на синяки под глазами, на воротник, темный от пота.
— Ладно. — Она сунула блокнот в карман. — Только чтобы больше не валялась где попало. Не декорация.
Они молча наблюдали, как та возвращается к переписке в телефоне, даже не спросив имя или симптомы.
— Ты потеряла сознание! — Нина шипела, когда они остались одни. — Что я должна была делать?
Инга вытерла слёзы, сползающие от едкого нашатыря. Её дыхание всё ещё сбивалось.
— Не стоило... рисковать.
— Не в этом смысле! — Нина схватила её за руку. — Я хочу помочь избавиться от Учёного. Навсегда.
Инга медленно подняла взгляд. В её глазах плавал не страх, а что-то новое — осколок надежды, за которым тут же потянулась тень недоверия. Нина скривила губы, перебирая край рубашки Инги — там, где под тканью угадывался неровный бугорок шрама.
— Мы можем вытащить это... устройство, — прошептала она.
Инга резко дёрнула плечом, освобождаясь от её прикосновения.
— И что тогда? — её голос звучал хрипло, как будто она только что кричала. — Если оно исчезнет, я не смогу проходить в твой мир. Коридор закроется. И кто-то из нас окажется в ловушке: либо я здесь, либо ты... — она замолчала, глядя в окно, — ...в моём. И нет, ты не можешь остаться в моем мире.
Нина сжала кулаки. В её голове крутились обрывки мыслей — часть её собственных, часть тех, что навязывал Миша. Она пыталась выстроить логическую цепочку:
— Но подожди... Ты же приходила в мой мир ещё до того, как мне "вживили" эту штуку. Значит, коридор существует сам по себе? Если убрать устройства, комнаты останутся?
— Нина, хватит! — Инга резко встала, её руки дрожали. — Я не могу... я не могу сейчас об этом думать.
Тень скользнула по её лицу, когда она отвернулась к окну. Нина вдруг поняла: это не просто усталость. Это — страх. Не перед Учёным. Перед самой возможностью надеяться. Нина схватила Ингу за руку — и тут же почувствовала, как та вздрогнула, будто от ожога.
Волосы, обычно аккуратно собранные, теперь висели грязными прядями, слипшимися у висков — будто их много раз перебирали чужие пальцы.
Юбка — та самая, чёрная, до колен — теперь была испачкана в странные желтоватые разводы. От неё исходил слабый, но неприятный запах, как от просроченных лекарств.
Правая штанина порвана у бедра, а на левой — тёмное пятно, будто Ингу заставили стоять на коленях в чём-то едком.
Но хуже всего было веко.
Левое — неестественно красное, припухшее, будто его долго терли чем-то грубым. Или пытались приоткрыть насильно.
— Смотри, что они с тобой сделали! Ты даже подумать о свободе боишься!
Инга вздохнула. Где-то в глубине глаз мелькнуло что-то похожее на стыд. Она знала: Нина права. Когда-то она строила планы, считала шаги, запоминала внешний вид комнат. А потом... потом Учёный начал являться в её снах, путая её мысли до полного бреда. И все мысли о побеге стали обжигать, как раскалённое железо.
Инга хотела что-то сказать, но в этот момент прозвенел звонок. Она встала, её движения были механическими, как у заводной куклы.
— Я... мне надо идти.
Она ушла, оставив Нину одну с неразрешёнными вопросами и странным ощущением — будто в комнате стало холоднее.
Дверь захлопнулась за ней с глухим стуком, будто комната сама спешила отрезать путь к отступлению. Инга сделала шаг вперёд — и тут же вдохнула запах старой пыли и чего-то химически-сладкого. Её тело сжалось раньше, чем сознание успело понять, кто здесь.
— Ты пыталась его вытащить?!
Голос Учёного прорвался сквозь тишину, как нож. Он стоял в двух шагах, его бинты — грязные, с коричневыми разводами — шевелились, словно живые. Глаза-дыры пылали жёлтым, освещая её лицо полосами света.
— Я... ничего... — Инга попыталась вырваться, но бинты на его руках вдруг ожили, обвивая её запястья.
Темнота комнаты взорвалась вспышкой жёлтого света. Они перенеслись.
Жёлтые обои.
Инга зажмурилась, но было поздно — сетчатка уже запечатлела знакомый узор: грязные ромбы, потрескавшиеся у потолка. Та самая комната. Тело вспомнило раньше сознания: ноги подкосились, ладони сами прижались к ушам, чтобы не слышать скрип двери...
— Посмотри на меня, — Учёный наклонился, его улыбка растянулась до мочек ушей. — Ты знаешь, почему тебе плохо здесь?
Его голос раскалывался на два: один — настоящий, хриплый, другой — нарочито сладкий.
Инга прижалась лицом к стене, пальцы царапали обои. Она чувствовала их текстуру — шершавые, как руки...
— Я п-просто упала в обморок... м-медсестра дала нашатырь... — слова путались, превращаясь в детский лепет. Она съехала по стене на пол, поджав колени. Капли пота катились по вискам, хотя в комнате было холодно.
Тишина.
Потом — скрип ботинок по линолеуму. Учёный медленно присел перед ней, и Инга увидела своё отражение в его глазах-дырах: крошечную, искажённую, словно размазанную по жёлтому стеклу.
— Ты знаешь, где мы? — спросил он без эмоций.
Инга резко затрясла головой. Знает. Но признаться — значит дать ему новое оружие.
— Нет... пожалуйста, отпусти...
Его пальцы внезапно впились в её шрам. Боль пронзила тело, как удар током. Инга вскрикнула, но звук застрял в горле.
— Очень хорошо, — он щёлкнул языком, будто ставил галочку в невидимом отчёте. Учёный замер, потом резко выпрямился. Бинты на его руках шевельнулись, как живые. Он отпустил её. Инга рухнула на пол, сжавшись в комок. В ушах звенело, а в глазах плавали жёлтые пятна.
Она не бежала. Не могла. Ноги двигались сами, будто по заранее начерченной линии. Только когда дверь её комнаты захлопнулась за спиной, Инга поняла, что всё это время задерживала дыхание. В ушах звенело: "Чья комната? Чья? Чья?"
Кровать приняла её, как пустота — холодная и безразличная. Но впервые за месяцы сон пришёл быстро, без привычных кошмаров. А когда проснулась, в голове было непривычно тихо. Ни шёпота Учёного, ни навязчивых мыслей об устройствах. Только одно ясное понимание: потеря сознания как-то связана с устройством под шрамом.
«Может, он теряет моё присутствие, когда я без сознания?»
Мысль застряла в голове, как заноза. Инга сидела на подоконнике библиотеки, сжимая в руках книгу с выцветшим корешком — очередную бесполезную фэнтези-эпопею про «борьбу с тьмой». Никаких хранителей. Никаких устройств под кожей. Как будто её боль была настолько чужой, что даже в вымышленных мирах для неё не нашлось места.
— Ведь тогда я не вижу снов. Не думаю, —прошептала она, прижимая ладонь к шраму.
Мысль казалась хрупкой, как первый лёд, но её нужно было проверить. "Надо обсудить с Ниной. Если только Учёный не..."
Она швырнула книгу на полку и вышла в коридор. Пока Учёный не звал — портал не открывался. Оставалось только ждать.
Вечерний коридор детдома пах старым паркетным воском и пареной рыбой. Инга задержалась у окна — наблюдала, как дворовый фонарь мерцает, будто вот-вот погаснет. Так же, как в ту ночь, когда...
_________________________________________________________________
Нина морщила нос, разглядывая уравнение в тетради, когда в голове раздался мокрый чавкающий звук.
— Иди к ней. Сегодня сама.
Голос Миши пролез в сознание, как червяк в яблоко.
— Но обычно Инга...
— Боишься? — он захихикал, и ложка застучала по чему-то мягкому.
Нина закусила губу. Спорить было бесполезно. Детдом встретил её темнотой. Коридоры здесь были уже, чем в интернате, а стены — грязно-бежевые, с пятнами на высоте детских рук. Нина шаркнула ногой о порог — где-то впереди капала вода.
Комнаты сливались в одно: облупившаяся краска, плакаты с улыбающимися семьями, запах дезинфектора, перебивающий сладковатый дух чего-то испорченного.
— Нина?
Голос. Из темноты.
Инга стояла у двери библиотеки, бледная, как привидение. В руках — стопка книг, перевязанных бечёвкой. Её глаза расширились.
— Ты... как здесь?
— Миша сказал прийти. Теперь я могу проходить сама, — Нина непроизвольно выпрямилась. Рядом с Ингой страх отступал.
Инга молча кивнула на коридор:
— Пойдём, поговорим.
Дверь скрипнула, пропуская их внутрь. Нина замерла на пороге, впитывая впечатления.
Комната напоминала заброшенную больничную палату, которую по ошибке превратили в жилое помещение.
Первое, что ударило в нос — запах старой ткани и химической чистоты, словно всё здесь много раз стирали, пытаясь вывести пятна, которые уже въелись навсегда. Стены – выцветшие, будто выгоревшие на солнце десятилетиями. Где-то остались следы старой краски – бледно-голубые разводы, как будто когда-то здесь пытались создать уют, но потом махнули рукой. Кровать – узкая, железная, с тонким матрасом. Одеяло – серое, казённое, с выстиранными до белизны краями. Подушка без наволочки, с вмятиной от головы.
Дверца шкафа приоткрыта, внутри висело всего три вещи: серая рубашка, чёрная юбка и что-то, завёрнутое в полиэтилен (новая форма? Подарок?). Стол — одинокий, под окном. Поверхность испещрена дырками от булавок.
— Садись, если найдёшь куда... — Инга смахнула с кровати невидимый сор. — Здесь обычно не... гостей не бывает.
Нина осторожно присела на край, заметив, как пружины скрипят по-разному — слева тише, справа громче. Кто-то часто сидел в этом месте.
— Ты что-то нашла в библиотеке? — Нина кивнула на книги.
— Ничего. Вообще ничего, — Инга сжала руками колени.
Она стояла у стола, вертя в руках пустую баночку. Её тень на стене казалась слишком высокой. В свете тусклой лампы её лицо казалось вырезанным из старой бумаги - бледное, с тенями под глазами.
— Ты же была в том мире... Что там было? — её голос прозвучал глухо, будто сквозь вату.
— Это был дом, — Нина сглотнула комок в горле. — Старый, с облупившейся краской на ставнях. Сначала казалось пустым, даже телевизор работал – какая- то кулинарная передача. — Её пальцы непроизвольно сжались в кулаки. — Потом я услышала скрип ворот... Кто-то вошёл — я услышала шаги в прихожей. — Нина резко вдохнула, будто до сих пор задыхалась в той темноте. — Не знаю, как успела добежать до комнаты.
Инга медленно кивнула. Её взгляд скользнул по стене, где трещина напоминала кривую молнию.
— Странно... обычно там только коридоры. — она проговорила это шёпотом, будто боялась, что кто-то подслушает.
— Вся наша история — сплошное 'странно'. — Нина попыталась улыбнуться, но получился лишь нервное подёргивание губ.
Тишина. За окном скрипнула ветка, и обе вздрогнули.
— А ты... как? — Нина осторожно тронула руку Инги, та не отдернулась — прогресс.
— Сегодня... лучше. — Инга разжала пальцы, показав ладонь — четыре полукруглых следа от ногтей. — Но вчера, когда возвращалась...
— Он тебя...? — Нина не договорила. Не нужно было.
— Да. Но... — Инга вдруг подняла голову, и в её глазах — впервые за неделю — мелькнуло нечто живое. —Когда я была без сознания... он будто потерял меня. Так злился, будто... будто ослеп.
Нина замерла. Мысль висела в воздухе, хрупкая и опасная, как паутина над пропастью.
— Значит, не может читать твои мысли? Или контролировать? — она сказала это слишком громко, и Инга нервно оглянулась на дверь.
— Возможно...
— Как... как можно отключиться наверняка? — Нина тут же пожалела о вопросе, увидев, как пальцы Инги впиваются в собственные локти.
— Есть способы. Но это... — Голос Инги стал тонким, как лезвие. — Он уже знает. Чувствует, когда я об этом думаю. Вот. — Она ткнула пальцем в висок. — Здесь жужжит, если я планирую... —
Но Нина уже не слушала. Она схватила подругу за руки:
— Значит, устройство можно извлечь! Настоящей операцией, не через портал! Если он теряет связь, когда ты без сознания, то—
За окном скользнула тень — может, птица, а может, просто ветка. Но обе девушки невольно притихли, как будто за ними уже наблюдали.