Горькие воспоминания
Костью в горле застрял Кривой для капитана Морозова. До чего ушлый тип — не подберешься. Самое обидное, год назад почти удалось.
Как приятно было пройтись хозяйски по персидским коврам в кабинете авторитета, устроить облаву нежданно-негаданно, завалить всех на пол, помять и заехать грубым сапогом по наглой роже. Кривой вёл себя во время задержания слишком спокойно, даже можно сказать — надменно. Так и хотелось сбить спесь с наглеца. Но что-то подсказывало Морозову: не стоит, наверное это говорила интуиция, а может инстинкт самосохранения. Во взгляде безобразного рецидивиста, в его движениях, во всём читалось предупреждение: не трогай, убьет; опасно для жизни. И капитан решил повременить с воспитательными мерами, направился с обыском в подвал, где по сведениям засланного агента, находился тайник с оружием и награбленным.
Морозов спустился по ступеням уверенной походкой, посматривая с насмешкой на застывшего главаря. Приказал отодвинуть огромный стеллаж, за которым оказалась потайная дверь.
— Ключ! — потребовал он у Кривого, тот лишь небрежно дернул плечом.
— Как знаешь, — угрожающе произнес капитан и велел снести дверь к “чертовой бабушке”.
Каково же было удивление, когда в секретной комнате не оказалось ничего, кроме голых стен.
— Где? — завопил Морозов и кинулся к хитрому бандиту.
— Что где? — теперь пришла очередь Кривого насмехаться.
— Ах, ты гнида! — капитан схватил его за лацканы и потряс.
— Полегче, уважаемый легавый, — прозвучало с нескрываемой ненавистью и презрением.
Олег Владиславович далеко не дурак, почуял, что не стоит дразнить зверя, не тот случай, и убрал руки, приказав всё перевернуть вверх дном.
Естественно, так ничего и не удалось обнаружить, следовательно — арестовывать не за что. Не смотря на то, что весь город знает, кто такой Кривой и чем тот занимается, к сожалению, для задержания этого недостаточно.
Морозов готов был придушить гада, столько сил потрачено, он медленно, но упорно подбирался шаг за шагом к шайке и её главарю, внедрил своего человека — молодого лейтенанта, недавно закончившего курсы; собирал информацию по крупицам. И вот результат — круглое ничто, ноль.
Кровь так и кипела, взять и пристрелить ублюдка по-тихому. Это уже беспредел, никто не оценит подобных стараний, начнутся беспорядки, улицы зальют реки крови, за это начальства по головке не погладит. Пришлось покинуть притон ни с чем, и разрабатывать новый план действий. Кривой оказался скользким, как вьюн, правда Морозов тоже не зря свой хлеб ест, если что-то задумал — вцепится, как клещ, пиши пропало.
На утро, вполне ожидаемо, в сточной канаве обнаружили изъеденный раками, а может и крысами труп агента. А то, что нашел у себя под дверью капитан, окончательно убедило его продолжить начатое и в конце концов посадить зверя в клетку. На пороге лежала небольшая коробочка перевязанная бантиком, а в ней язык. Кому он принадлежал было ясно и понятно. Бедный лейтенантик Ваня, наверное, долго мучился перед смертью. А такие большие надежды подавал.
***
Шпионские игры совсем не по душе домашней девочке Маше, она с детства избегала опасностей, оберегаемая сначала родителями, затем бабулей, которая не очень-то любила, когда её называли именно так, но обладала слишком сложным именем и отчеством для произношения. Поэтому, когда ей надоело слышать что-то вроде Ябелиныляпольды, разрешила внучке фамильярничать, а потом и вовсе привыкла.
Маша настолько была ламповым ребенком, что даже не знала ни одного матерного слова, пока не пошла в первый класс. После уроков бабуля встречала её со школы и не отпускала от себя ни на шаг. Тогда женщине это казалось правильным, к тому же девочка не слишком рвалась на улицу к подружкам, предпочитая общество бабушки. Они много читали, беседовали, Эвелина Леопольдовна учила её языкам, часами музицировали. Так что Маша совершенно не скучала. Разве что в шестнадцать лет вдруг взбунтовалась, вообразив себя певицей.
Нет и всё! Упрямая, как мул, и в кого удалась такая — не понятно.
“Мари, мон шери, это вульгарно, — пыталась вразумить её бабуля, — я не против абсолютно, если бы ты пела в опере, увы, мон амур, для этого нужен диапазон”.
Машенька обижалась, но всё равно упрямо стояла на своём: хочу и всё.
Вот тут Эвелина Леопольдовна и поняла, что дала маху в воспитании. Девочка живёт в собственном мире грёз и фантазий. Ох, тяжело ей придется.
С огромнейшим трудом ей всё же удалось уговорить будущую звезду угомониться и закончить школу-гимназию, а там дальше видно будет. Бабушка поддерживала затею внучки поступить в консерваторию, но советовала на славу и признание не рассчитывать, а довольствоваться малым. К примеру, почему бы не стать прекрасным музыкальным руководителем в каком-нибудь доме культуры? На что Мария небрежно фыркала и садилась за пианино, выводить старательно мелизмы.
Казалось крупная статная женщина проживет еще много-много лет, на здоровье никогда не жаловалась, чувствуя себя великолепно в свои неполные “-надцать”. Любила она шутить и кокетничать, скрывая свой истинный возраст. Но жизнь распорядилась иначе.
Однажды Эвелина Леопольдовна, как обычно, после полудня вышла из квартиры, спокойно спускалась по лестнице, когда ни с того ни с сего почувствовала головокружение, оступилась и не успела опомниться, как уже катилась кубарем, считая ступени позвоночником.
Её увезли в больницу с переломом руки. И вроде ничего страшного не случилось, врачи шутили; до свадьбы заживёт. Маша приносила пироги, которые заботливо пекла для бабушки и горько плакала у больничной койки.
— Чего ты ревешь, глупенькая? Я ещё на твоей свадьбе жонглировать буду.
— Кем? Слонами? — подхватывала
Мария, зная, как поднять настроение любимой бабуле.
— И слонами, и жирафами, и даже ежами.
Обе посмеялись глупой шутке, Маша утёрла слезы и обещала больше не плакать.
— Ты пой, мон шери, давно тебе хотела сказать — у тебя всё получится.
— Да знаю, — совсем не скромничала внучка, чем снова рассмешила больную.
А утром позвонили и сообщили о преждевременной кончине Эвелины Леопольдовны. Мария сначала не поверила, думала чья-то глупая шутка, примчалась в больницу и застала лишь остывшую постель.
“Заражение крови, сгорела за ночь. Такое бывает,” — объясняли позже врачи, а Маша всё не верила.
Не верила когда хоронили бабулю, когда закрыли крышку и заколотили гвоздями, спустили гроб и забросали землёй. Не верила, когда за поминальным столом все соболезновали утрате и пили не чокаясь водку.
А поверила только, когда вернулась в пустую квартиру, а никого нет, тишина. На спинке стула осталась пуховая шаль, хранившая родной любимый запах. Мария уткнулась в нее и в голос зарыдала.
Что теперь вспоминать? Горько и тяжело пережить смерть единственного, близкого человека. Невозможно смириться с утратой, но жизнь выбора не предоставляет.
***
Сизый дым поднимался к потолку, клубился по комнате. В пору топор вешать, до того накурено было в кабаке на Молдаванке.
Мэри осторожно ступила внутрь, задерживаться в подобном заведении не хотелось, поэтому она быстро отыскала Соплю, с недавних пор работавшего курьером в притоне.
— Передай Кривому, что я жду его в игральном доме, — холодно сказала ему Мэри.
Тот облизался при виде шикарной красотки, правда успел хорошо рассмотреть только её зад, так шустро удалилась незнакомка.
В “Фортуне” шпионка поневоле сидела одиноко за столиком, отвергая бесконечные ухаживания игроков.
Мужчины с интересом посматривали на необычайной красоты барышню и оказывали всяческие знаки внимания. Каждый испытал судьбу в надежде на благосклонность. Но Мэри коротко и ясно давала понять, что шансов ноль. Она всё так же недоступна и холодна, как лёд.
К её столику приносили самые разные блюда и напитки, и тут же уносили обратно.
Прошел час, за ним второй, вскоре зал опустел, оставшиеся пару тройку игроков уже не обращали на неё никакого внимания. Стало понятно — Кривой не придет.
“Неужели этот дурачок не передал послание?”
Мэри не нравилось пренебрежение, как и любой уважающей себя девушке. Злая как чёрт и оскорблённая до глубины души, она отправилась в логово зверя.