Другая Надежда

“Позади меня было искусственное прошлое, но оно ни капли не спасало от кошмаров настоящего. А ещё... ещё у меня была надежда на быструю и скорую смерть; надежда на выход из адского круга, но и она развеялась как дым, когда я совершила очередную глупость”

Из дневника Леди Гермионы.

Гермиона была за городом, в доме, где она часто отдыхала со своей семьёй. Широкие раскидистые дубы над разлившейся рядом речушкой и зелёные английские луга до горизонта. Ей хотелось раскинуть руки и бежать по ним, бежать и бежать до бесконечности. Чтобы такой любимый и дорогой сердцу ландшафт никогда не кончался, чтобы его не пересекла невесть откуда взявшаяся трасса; чтобы не вырос на её пути словно из-под земли невзрачный сельский городишко. Хотелось наслаждаться солнцем и ни о чём не думать. Примостившись на шатком любимом рыбаками мостике, девушка опустила ноги в воду и умиротворённо закрыла глаза. На душе было светло и тихо.

— Герми, давай поиграем, а? — раздался рядом негромкий голос.

— Спокойно тебе не сидится, да? Неужели ты не можешь отдохнуть полчасика? — раздраженно ответила девушка, даже не взглянув на собеседницу.

— Могу. Но может, всё-таки, сыграем?

— Хм. Во что? — спросила Герми.

— В карты! Будешь играть? — предложила девочка.

— Буду, если ты не станешь жульничать, — охладила её пыл Гермиона.

— Я? Жульничать? Да никогда в жизни! — удивление в голосе было почти искренним. — Ладушки, я сейчас принесу колоду. Не сбегай!

— Угу.

Гриффиндорка не смотрела, как её собеседница вприпрыжку бежит к дому. На полпути к крыльцу девушка остановилась и, обернувшись, крикнула:

— Кстати, тебя мама искала! — после чего скрылась на террасе.

Герми закатила глаза и легла на деревянный настил. Рядом с ней квакали лягушки, а в кронах деревьев негромко насвистывали птицы. Лёгкий ветерок забавно играл с девичьими кудрями, перебрасывая их из стороны в сторону. Девушка провела рукой по волосам и, сладко потянувшись, взглянула на небо. Над её головой был тяжёлый зелёный балдахин.

“Мерлин! У меня галлюцинации!” — подумала Герми и резко села на постели. Она была в какой-то комнате, лежала на большой двуспальной кровати. “И что я здесь делаю?” — вопрос был риторическим, а потому девушка не ждала ответа. Она посмотрела по сторонам. Напротив кровати в другом конце комнаты располагался камин, правда, сейчас огонь в нём уже не горел, лишь от углей шло едва различимое свечение; но, тем не менее, он производил большое впечатление. Над камином была широкая полка, на концах которой стояли два пятисвечника. Перед камином возвышались два массивных кресла, покрытые зелёными покрывалами. Между креслами и кроватью лежал ковёр, сымитированный под мозаичное панно с орнаментом. Слева от девушки было окно, закрытое плотными льняными шторами, между ними был небольшой просвет, откуда пробивался слабенький солнечный лучик, который и разбудил девушку. Справа стояла прикроватная тумбочка, на ней ничего не было. Чуть дальше были тяжелые занавески из зелёного бархата, по-видимому, скрывающие дверь. Справа от камина, рядом с окном, стоял резной комод из тёмного дерева. Напротив окна была видна дверь. Шестое чувство подсказывало девушке, что она была закрыта. Рядом с дверью стоял невысокий шкаф, а вплотную к нему — небольшое трюмо.

В целом, обстановку можно было назвать изящной, если бы не гнетущие впечатления от зелёной цветовой гаммы и тёмного оттенка мебели. Но больше всего Гермиону пугала кровать. Темный балдахин давил на голову. Было, конечно, ясно, что он не упадёт, но чувство было не из приятных. По четырём углам кровати были столбы, каждый из которых оплетали вырезанные из дерева змеи. В ногах было свёрнуто такое же зеленое, как и балдахин, покрывало. И если бы не белизна простыней, то девушка не выдержала и соскочила с кровати. Потому что на кровать, в её традиционном понимании, ЭТО никак не тянуло, скорее, эта постель походила на языческий жертвенник. Воображение тут же услужливо подсунуло картинку: её привязывают за руки и за ноги к этим столбам и приносят в жертву в очередном черномагическом ритуале Волдеморта. Герми помотала головой и постаралась вспомнить, как здесь оказалась. Волной накатили воспоминания: Выручай-комната, Хогвартс, смерть ребят и профессора, неудачная попытка погеройствовать и Он с какой-то идиотской фотокарточкой. А что было потом? Она, кажется, уснула? Или нет? А, точно, он её усыпил. Что же он сказал ей? Что сегодня не убьёт. А когда? Мерлин знает! Если она была до сих пор жива, то, очевидно, он сказал правду. “Наверняка, впервые в жизни”, — ехидно прокомментировал внутренний голос. Но тогда зачем притащил её сюда? И, кстати, сюда — это куда? Где она вообще? Девушка встала с постели и подошла к окну, отдёрнула шторы и выглянула: было утро, солнце только вставало из-за деревьев. Большую часть пейзажа, который отсюда можно было рассмотреть, составлял лес. Гриффиндорка посмотрела вниз: высота примерно третьего этажа, внизу сад, а у самого леса высокие ворота. Закрыты они или нет, было не видно: “Чёрт, я в поместье” — вывод был однозначен — “Но в чьём”? А вот на этот вопрос было не так просто ответить. Комната, где Герми находилась, явно принадлежала слизеринцу, и если предположить, что остальной интерьер особняка был схожим, то количество владельцев этого домика значительно сокращалось.

Девушка помнила, как несколько лет назад, читая “Пророк”, наткнулась на фотографию четы Малфоев на фоне их поместья. На снимке была видна часть ворот и забора. Грейнджер попыталась сравнить их ворота с теми, что были видны из окна — здесь ворота были другие — значит, она не в Малфой-Мэноре. Это открытие не принесло ни облегчения, ни разочарования. Вздохнув, Гермиона задёрнула шторы и прошлась по комнате: повертела ручку входной двери, как и ожидалось, дверь была заперта, выдвинула ящики комода, проверила тумбочку, залезла в шкаф, осмотрела трюмо — в комнате не было никаких посторонних предметов. В шкафу было сложено постельное белье, комод был пуст, а в шкафчике трюмо лежала расчёска. Это была комната для гостей. Девушка отодвинула зелёные занавески — за ними обнаружилась ещё одна дверь, но она была открыта и, толкнув её, Гермиона оказалась в ванной комнате, где тоже не обнаружилось ничего сверхъестественного. Обычная ванна с краном и душем, слева при входе — небольшой шкафчик, напротив — раковина и сбоку туалет. Над раковиной висело большое зеркало. Девушка посмотрела на себя: растрёпанные волосы, большие зрачки, бледные губы, грудь поднималась и опадала от частого дыхания — нервы брали своё. Фиолетовая футболка и чёрные джинсы — по-маггловски, но зато удобно. Сейчас было не совсем подходящее время, чтобы следить за собой, поэтому, сполоснув лицо ледяной водой, Гермиона ушла в комнату. Недолго думая, она достала расчёску и причесала свои непослушные волосы. В принципе, она делала всё, чтобы отвлечься от мыслей. А поскольку заняться было особенно нечем, то девушка начала ходить по кругу, размышляя и сопоставляя то, что уже знала.

Выбраться отсюда не было шанса, решетка на окне и приличная высота не позволяли этого. Интересно, как бы отреагировал Лорд, найди он её под окном с переломанными ногами? Сколько Круциатусов обеспечили бы ей смерть? Девушка хмыкнула. Как она не билась над главным вопросом, мотивы Риддла ей были не ясны, и это пугало ещё больше. Странном казалось и то, что он оставил её здесь, хотя мог бы отправить в подземелье или, на крайний случай, в Азкабан. Что ему было нужно? Герми не знала. Но что бы это ни было, ничего хорошего это не предвещало и предвещать не могло.

Устав наворачивать круги, Гермиона плюхнулась на кровать. Постичь логику Тёмного Лорда она не могла, поэтому решила вспомнить свой сон. Что это был за бред? С кем она разговаривала? Какая мама? Мама умерла. Значит, это была мама той девушки? А её она откуда знает? Что они с её мамой делали у них в загородном доме? И почему, задери её гиппогриф, она не могла открыть глаза и посмотреть на собеседницу? Во сне она чувствовала, что хорошо её знает. А когда та сказала, что её зовёт мама, девушка мысленно отметила, что нужно будет к ней зайти, видимо, той нужна была помощь по хозяйству. Интуиция подсказывала девушке, что это был не просто сон, но вот его смысла она не улавливала. Потерев виски, Гермиона легла на спину: “Я упускаю что-то важное, какую-то деталь, которая бы всё объясняла. Ладно, ещё раз. Что там было? Дом, река, мостик. Да всё как обычно. Ну, должно же что-то быть? Или нет? Чёрт, я схожу с ума”. Гермиона забралась под одеяло и тупо уставилась в балдахин. Все её логические заключения разбивались о мысленную стену. Было впечатление, что она не помнила чего-то важного, что могло объяснить и её сон, и Лорда с его идиотским поведением. Но пробить эту стену она не могла. Вскоре, занятая своими мыслями, девушка погрузилась в неглубокий сон.

* * *

— Гермиона, хватит спать, завтрак уже на столе! — раздался за дверью звонкий голос.

Негромко послав его обладательницу на несколько последних букв алфавита, Гермиона села на кровати.

— Вставай, лежебока, а то блинчиков не достанется!

— Сейчас! Не ори так! Спущусь через пять минут! — ответила Герми и встала.

Заправив постель и переодевшись, девушка направилась в ванную. Закончив утренний туалет, она вышла из комнаты и пошла на кухню. Там уже никого не было. Сделав кофе и достав клубничный джем, Гермиона принялась за блинчики. Окно на кухне было открыто. Со двора доносились голоса. Один голос был женским, второй — чуть более высокий — детским.

— Мама, а я буду такая же, как Гермиона? — спросила девочка.

— Конечно, солнышко, вот подрастёшь немного, пойдёшь в школу, будешь учиться и станешь, — ответила женщина.

— А можно не ходить, а сразу стать такой как она?

— Нет, золотце, нельзя. Наша Гермиона хорошо учится в школе, ты тоже должна быть прилежной ученицей, когда пойдёшь в школу, чтобы стать такой как она, — возразил женский голос.

— Но это же так долго! Она уже окончит школу, и я не успею с ней посоревноваться, — посетовал ребёнок.

— Но её результаты никуда не денутся. У тебя будет надёжный ориентир.

— Да, а если я буду учиться лучше, то она всё равно не сможет вернуться и переучиться ещё один раз! — сделала гениальный вывод малышка.

— Конечно, ангел мой, конечно, — охотно согласилась женщина.

Разговор прекратился на некоторое время. Гермиона успела доесть завтрак и сделать себе ещё одну чашку кофе, когда голоса зазвучали снова.

— Мама, а ты всегда будешь со мной? — спросила девочка.

— Ну конечно. Я очень люблю тебя, — уверила ребёнка женщина, — но ты должна помнить, что у тебя ещё есть Гермиона. Она будет беречь тебя, всегда поможет и никогда не оставит. Всегда будет рядом.

— Мамочка, ты говоришь так, будто скоро умрёшь. Мамочка, пожалуйста, не оставляй меня, — ребёнок начал плакать.

— Что ты, милая моя, что ты! Мы всегда будем вместе. Ну не плачь. Ш-ш-ш... Не надо плакать, — женский голос нежно успокаивал девочку, — иди ко мне, ложись рядышком и засыпай.

— А ты споёшь мне? — спросила девочка.

— Спою, родная.

— Спасибо.

— “Крошка Вилли Винки

В доме погасли огни;

Пчелки затихли в саду,

Рыбки уснули в пруду.

Месяц на небе блестит,

Месяц в окошко глядит...

Глазки скорее сомкни,

Крошка Вилли Винки

Усни! Усни!

Сладко мой птенчик живет:

Нет ни тревог, ни забот,

Вдоволь игрушек, сластей,

Вдоволь веселых затей.

Все-то добыть поспешишь,

Только б не плакал малыш!

Пусть бы так было все дни!

Крошка Вилли Винки

Усни! Усни!”*

Мелодичный голос матери набирал силу. Гермиона сама невольно заслушалась. Она не сразу заметила, что плачет. Девушка перевернулась на другой бок и всхлипнула в голос.

Сон распался. Слёзы продолжали течь по лицу. Гермиона посмотрела на окно. Солнце садилось — она проспала весь день. Кто же она? Эта девочка, снова преследовавшая её во сне. На этот раз она разговаривала с матерью Гермионы. Эту женщину нельзя было не узнать даже по голосу. Это точно была она. Такая родная и понятная, с мягким нравом и любящей улыбкой — как живая. Гермиона закрыла глаза, в голове снова зазвучал её голос. Кому она пела? Может, ей самой? Но не могло же там быть две Гермионы? Тем более, девчонка разговаривала с матерью о ней самой, разбудила её с утра. Раздвоение личности? “Что ж, совсем кстати. Только этого мне не хватало для полного счастья”, — улыбнулась Гермиона сквозь слёзы. — Я должна выяснить, кто она, эта девочка“. А в первом сне? Она сказала, что меня искала мама, может она меня имела ввиду? Тогда она и я — разные люди. Белиберда какая-то”, — девушка помотала головой, прогоняя наваждение.

Гриффиндорка встала и прошла в ванную к зеркалу. Выглядела она неважно: под глазами залегли тени, которых с утра не было. Сами глаза были красными и опухшими. Девушка включила холодную воду. Она облокотилась на раковину и долго смотрела, как течёт холодная струя.

Школьную старосту, первую везде и во всём, пугала неизвестность. Пугало то, что её жизнь может зависеть от кого-то другого. Для представительницы факультета Годрика это было немыслимо. Она привыкла сама за себя отвечать, сама решать свою судьбу, а сейчас, запертая в этой изящной клетке со своими кошмарами и без надежды на будущее, она сама себе казалась мышкой, которую скоро убьёт кот; она медленно сходила с ума.

Выключив воду, девушка направилась в комнату. Она уже была готова на что угодно, лишь бы прекратилось это ожидание, ей было всё равно, как оно прекратится, она ждала конца и была к нему готова.

Но, как оказалось, была готова только в мыслях. Потому что когда в коридоре раздались шаги, медленно, но верно приближающиеся к комнате, девушку охватила настоящая паника, она заметалась по комнате: то ли хотела спрятаться, то ли найти какое-нибудь оружие. После нескольких секунд безуспешных поисков взгляд гриффиндорки упал на каминную полку, схватив один из пятисвечников, она обернулась на дверь — с той стороны кто-то стал открывать замок. Недолго думая, а в условиях такого нервного напряжения, видимо, не думая вообще, девушка с орудием убийства в руках забралась на трюмо и с него перелезла на шкаф. Свесив ноги с другой стороны, она поудобней обхватила рукой подсвечник и приготовилась. Ручка повернулась, дверь открылась и закрылась. В комнату зашёл Волдеморт. Нужно было срочно действовать. И, не дожидаясь, пока он её заметит, девушка спрыгнула со шкафа прямо на Тёмного Лорда, метя подставкой ему в голову...

_______________________________________

*— Текст колыбельной песни "Крошка Вилли Винки".