Открой глаза

В тот вечер Анна и Бен остались у меня с ночевкой. С мольбой я упрашивала их остаться, чтобы завтра утром мне не пришлось ждать их на холоде. Естественно, против моих чар у Бена не оказалось снадобья, и он согласился. Анну особо упрашивать не пришлось — она хотела остаться у меня с ночевкой. И была этому очень рада. Сказала, что эта наша первая пижамная вечеринка. Бен воспротивился этому названию, назвав это просто ночевкой. Угрюмый, угрюмый Бен.

Тарабаню ногтями по окну. Отпугиваю собаку, готовящуюся помочиться прямо на колесо отцовской машины. Когда пес подрывается от страха и убегает прочь, я задвигаю шторки и  сажусь на подоконник. Рядом с полу-живым светильником. Его давно уже пора заменить на новый, но он слишком мне нравится. Не люблю расставаться со старыми вещами.

— Хочу взять это, — заявляет Анна, вытащив из шкафчика ночную рубашку с красно-желтыми полосами на спине, которую я давно уже не надевала. — Да, определенно. Мне нравится.

— Бери, пожалуйста, — аккуратно отодвигаю к стене светильник. Спрыгиваю с подоконника и сажусь рядом с Беном. Одной свободной рукой обхватываю его шею, пытаюсь заглянуть в его замечательные глаза. В них снова ничего нельзя было прочитать. Вечно закрытая книга.

— Извини, — без лишнего изрекаю я.

— И за что тебя прощать?

— Ты знаешь, за что.

Бен молчит, дожидаясь объяснений.

— Я допустила мысль, что ты обманщик, — я проводу пальцами по его затылку. — За это хочу попросить у тебя прощения, — комната заполняется светом фар подъезжающей к дому соседской машины, и меня на секунду слепит желтый блик.

— Ну, тогда я тебя прощаю, — Бен откидывается спиной на постель. — Ничего страшного, Виви.

— Хорошо.

— Прощаю тебя и за второе, — говорит Бен, закидывая обе руки за голову и прикусывая внутреннюю сторону щеки.

— И за что же это?

— За то, что ты без спроса насыпала мне в рагу слишком много соли, и еда твоего деда чуть было не стала кормом для собак.

Хмурю брови и смешок вырывается изо рта. Я хочу приблизиться к Бену и поцеловать его прямо в губы. Интересно, он на вкус все еще как соус? Хочу это разузнать, но мешает Анна:

— Ребят! Ребят! — шепотом верещит она.

Я сажусь ровно, поднимая руку с груди Бена и готовлюсь выслушать Анну.

— Вы можете, конечно, сейчас отказаться, но пожалуйста, давайте выйдем на улицу? — Анна указывает рукой на окно, где которым бушует метель. Белая пыль покрыла дорогу, скамейки и все кругом. Было ощущение, что кто-то просто сидит на небесах и натирает на терке мел.

— Поздно уже, наверное, — говорит Бен.

— Гляньте в окно. Снега так много, что можно утонуть в нем как в сахарной вате, — складывает ладонями козырек и прислоняется лбом о темное стекло.

— Тем более, — сопротивляется Бен.

— Не будь занудой.

— Я за вас беспокоюсь вообще-то, — Бен ставит локти на колени и начинает тереть ладони друг о друга, будто пытается развести огонь.

— За нас можешь не беспокоится, мы девочки выносливые. Как минимум я! — Анна окатывает меня лисьим взглядом, подмигивая и кусая угол нижней губы.

— Думаю, перед сном свежий воздух будет даже кстати, — хорошенько поразмыслив над этим предложение, я решаю все же согласиться. — Так всегда говорил мне в детстве дедушка, чтобы я потом хорошо спала.

Я слышу краем уха, как в коридоре Теодор что-то обиженно объясняет папе. Домашняя рутина.

— Только ненадолго! — Бен указывает пальцем на Анну, принимая поражение в этом споре. — И да, если я слеп, это не значит, что я не пойму, сколько времени примерно прошло!

Анна налетает и обнимает брата, громко смеясь ему прямо в ухо, где рядом — на виске, красовалась тату в виде полумесяца. Каждый раз я забываю о том, что там у него набита тату. Я так и не спросила ни разу, что она означает.

— Что означает это тату? — я нежно провела подушечками пальцем по его вискам, чувствуя маленькие, грубые волоски, пробивающиеся через кожу над татуировкой.

— А разве что-то должна значить? — он усмехается, убирая мою руку от своего лица и целуя меня в тыльную сторону ладони. Его губы были такими горячими, такими мягкими. Мне было трудно не поднять его лицо и не впиться в них. О них можно было фантазировать без конца.

— Не обязательно, — вполголоса сказала я и посмотрела на Анну, которая натягивала на себя кофту, и была ей благодарна, что в этот миг она не смотрела на нас. Мне было бы некомфортно, ведь в моих глазах явно можно было различить желание.

— Нет, оно ничего не означает. Я сделал его в тот день, когда все вокруг стали говорить, что скоро я ослепну. И я просто попросил отца, чтобы он мне разрешил набить это, пока еще я могу видеть! — Бен потер участок около скулы, улыбнувшись. — Я был дураком, Виви! Сделал глупость, а теперь даже не помню о ней. Детские прихоти! Даже у незрячих бывают глупые идеи по поводу своей внешности, ты не знала? — Бен встал с кровати, прихватывая меня за собой. Я ощутила от его рубашки запах свежего одеколона и жвачки.

Запах, который чувствуется как самый лучший сон. Запах, за которым хочется следовать.

Улица и вправду приукрасилась за тот короткой промежуток времени, когда мы вернулись после школы и отужинали с дедушкой. Все было белое, когда мы вышли. С деревьев спадали кусочки снега; крыши домов, казалось, прямо из сказки, машины упокоились под белым, толстенным одеялом, а неспящие в это время собаки лаяли на падающие с небес снежинки. Все вокруг сияло.

— Не стой в сторонке, — кричит Анна, и снежок разбивается  об лицо ее брата. Смеется, когда замечает, что снег оказался у него прямо в носу.

— Нельзя пользоваться моим недугом для своих развлечений! — Бен смахивает с щеки капельки талого снега и, подхватив Анну разом на руки, опускает ее в мягкий, огромный сугроб. А затем проделывает тоже самое со мной. А я то чем заслужила?

— Если позволишь поцеловать, дарую тебе спасение, — опасно улыбается и придерживает меня за талию. Если он отпустит меня, я рухну и погрязну с головой в густом снегу.

— Губы склеятся от холода, — препираюсь я, смотря на него снизу вверх и видя ореол яркого света на фоне его головы. На голову была надета шапка, съехавшая немного набок. Он тяжело дышал мне в лицо, по видимому, устав меня держать в таком положении на морозе.

— Да и пусть! — доказывает он, а потом грубо накрывает своими губами мои. Это был самый холодный и неприятный поцелуй в моей жизни. Но не менее желанной от этого. Я открывая глаза и не успеваю ничего сделать, как падая в снег, наполовину пропадая в нем.

Он отпустил меня! От романтики остаться только прах.

Когда я выкарабкиваюсь из снега, то находу на своих коленях его темные очки и надеваю их ему на нос, не заботясь о том, что на них множество капель воды. Для Бена они не имеют помехи.

— Сейчас какие-нибудь магазины открыты? Мне нужны платочки, — Ханна дует на красные руки, пытаясь согреть их. И шмыгает дважды носом.

— Один магазинчик тут работает всю ночь, — я указываю горящей от мороза рукой в сторону дороги. — Не так далеко отсюда. Можно дойти за пять минут. Там работает моя хорошая знакомая.

И, как позже оказалось, этот магазинчик со старой красной вывеской стал местом, где закончится все самое хорошее в этот день.

— Чего еще взять бы? — Анна придерживала свои кучерявые волосы в руками, чтобы они не липли в холодным витринам, скрупулезно разглядывая всякие пирожные за стеклом.

— Ничего не нужно, дома все есть, — уговаривала я, переживая, что дедушка или папа начнут сейчас звонить, если узнают, что мы ушли.

— И пирожные даже есть? — она смотрит на меня, и я виду на ее веках отпечатавшуюся тушь. Выглядела она как загулявший рок музыкант, но я решила не поднимать эту тему, лишь прыснув от смеха в сторонку.

— И даже пирожные, да, — я хотела пойти домой. Время уже перевалило за полночь. Что-то не давало мне покоя, заставляя переживать. Между ребер у меня словно порхали бабочки, пробуждая во мне неясную тревогу. А гулкий звук работающего морозильника еще больше подогревал мой подсознательный страх.

— Ладно, тогда только это, — Анна оставляет на деревянном столе парочку мятых купюр, берет пакет с чипсами и мармеладом и уходит.

— Пока, Линда, — прощаюсь я с продавщицей, получив в ответ взаимный кивок. На улице мы зашагали по скрипучему снегу. Метель все так же перебивала звуки улицы, и слышно было только тихое пение Анны и шуршание пакета, что она несла. Но, как правило, тишина не долго торжествует. В моей жизни так точно.

— Кто это? — слышу я, но не понимая, кто это говорит. Знакомый голос. Вокруг никого. — Твой идиот? Ух ты!

Я снимаю капюшон и смотрю в сторону витой калитки около погибшего сада, и встречаюсь взглядом с Малкольмом. Он был пьян — это отчетливо читалось в его улыбке и взгляде. Он что-то бросил в железный мусорный бак. Мне прежде приходилось видеть его таким же.

— У меня что, глюки, да? — Малкольм откашлялся в руку и оглянул нас всех из-под бровей, оскалившись в улыбке. Он оглянул надменным взглядом своих подвыпивших дружков, но взгляд этот предназначался явно не для них. Малкольм был настроен враждебно.

— Добрый вечер, — произнесла я, и его друзья стали тихо ржать, перешептываясь между собой.

— Ну, здарова, — бросил Малкольм, медленно пройдясь языком по губам и закусив их вконец. Я была уверена, что Бен сейчас поет колыбельную внутри себя, чтобы не натворить глупостей. Я не хотела неприятностей. Только не так, когда Бен ничего не видит. О драке не может быть и речи.

— Гуляешь? — Малкольм сделал шаг вперед. За его спиной опять послышались гул и смешки. Скрип снега под тяжестью его кроссовок был для меня как похоронная музыка. Прежде Малкольм уже ввязывался в драки будучи нетрезвым, и это закончилось тем, что парень чуть не погиб. Об этом я знала уже будучи не в отношениях с ним.

— Слушай, нам пора идти, а ты только время отнимаешь! — не сдержалась Анна, состроив недовольную гримасу и взяв меня за руку.

— Подождете, — выпалил он на языке алкоголя, подойдя к нам с Беном вплотную. — А он значит твой парень, да? Не друг, как ты сказала. Я уже обо всем знаю, можешь не скрывать, детка, — Его цепкий взгляд изучал лицо Бена, словно он рассматривал инопланетный объект, помещенный за толстое стекло в лаборатории. Губы изображали улыбку. Фальшивую, злую.

— Мы расстались, — говоря я, отговаривая себя от того, чтобы не оттолкнуть Малкольма от Бена со всей силы, что имеется. — И очень давно.

Малкольм хохотнул, вскинув голову к небу и нервно засунув руки в карманы спортивных штанов. Он был одет совсем не по погоде: только легкая куртка и серые штаны. Видно, что не зимние. Почесав щеку, взглянув на меня чванливо, изгибая уголок губ в ухмылке.

— Ты никогда не гуляла с парнями. Ночью, — подчеркнул он, разведя руки в стороны. — Просто как... какая-то шлюха.

От лица раньше времени отлила кровь. Голова надулась от стресса, когда Бен с особой силой ударил Малкольма по лицу, и немного задев мою руку. Тот с кряхтением упал на белую землю, и на снегу теперь виднелись темные дырочки от капель крови. Снег окрасился в красный, когда Бен нащупал Малкольмов воротник, и сильными ударами покрывал его лицо, тяжело дыша.

Первый удар Бен получил в грудь - один из сволочей поразил его сильным ударом ногой.

— Держи эту суку! — кричит кто-то из парней, имея ввиду Анну, что стала извергать ругательства и пытаться оттащить Бена от Малкольма. Дыхание сократилось. Я не могла пошевелиться. Кислород не мог пройти мне в легкие, застревая на середине пути.

Я просто открыла рот, в надежде, что морозный воздух будет вливаться в меня сам. От сковывающего все тело страха, в глазах стало темнеть, а потом белеть. Черно-белый фильм, съемка окончена. Я больше ничего не видела.

— Анна! — захотела я закричать сквозь тьму страха, но новая вспышка снова осветила меня, и уже в последний раз. Резка боль пронзила мой висок, когда я упала в обморок. Железный запах крови, капюшоны тех парней, разлетающиеся по снегу волосы Анны, когда она повалила кого-то на снег и стал царапать лицо. Тело онемело...

***

Фрагменты драки проскальзывали мимо меня с бешеной скоростью. Мне хотелось ухватиться хотя бы за один из них, чтобы в полной мере понять, чем все закончилось. Вздыхаю полной грудью воздух, чего мне так сильно не хватало во время драки, и отрываю глаза. Сначала один, в котором что-то застряло, а следом и второй. За окном почти рассветало. Снег все так же сыпался за окном килограммами. Я находилась у себя в комнате. Лежала на своей родной кровати. Я повернулась на спину и увидела привычный мне потолок, частенько служащий мне собеседником, когда сна ни в одном глазу.

Свет повсюду был потушен. Горел только в коридоре, сочась ко мне из-под двери. Выпутавшись из плена теплого одеяльца, с мучащей сухостью в горле я спускаю ноги на ковер и замечаю, что на колене ранка. Один ноготь сломан. Укутываюсь в теплый плед.

Выхожу из комнаты замечаю Анну в полутьме, перегнувшись через перила лестницы на втором этаже. Она спала на раздвижном кресле — ее нога в полосатом носке свисала с подлокотника. На полу лежал пакет со сладостями. Весь дом дремал. Я не хотела никого будить. Хотела найти только Бена. Он должен быть где-то здесь. Пока я шла в гостиную, в голове снова вспыхнули картинки драки, в которой я не участвовала: Малкольм, гудящий звук морозильника в магазине Линды неподалеку, кровь, Бен, удар. Мы мчимся по снегу и падаем у сугроб, смеясь.

Все смешалось. Неправильный порядок. Мозг отказывался думать. От мыслей меня тошнило.

— Бен, ты спишь? — прошептала я, когда нашла его. Он спал на диване, тихо похрапывая. Очки лежали на кофейном столике рядом с ним.

Я потрясла его за руку, когда он не проснулся.

— Виви? — хрипит он и привстает, ищет пульт за спиной и нажимает сильно кнопку на пульте, отвечающая за режим «без звука». — Это ты? Как ты себя чувствуешь, детка? — Бен полностью садится.

Детка? Ох. Впервые в жизни слышу от него подобные слова. Обычно зовет меня по имени или просто целует, что прекрасно заменяет все эти милые, приятные слуху слова. Бена нельзя назвать человеком милым или ласковым, но мне сполна хватает. Мы хорошо подходим друг другу.

— Прости меня, пожалуйста, — обняла его за шею, как обычно делаю, когда тоже хочу сказать ему, что очень люблю его. Поделилась с ним своим одеялом, что притащила за собой по пятам для сохранения тепла.

— Все хорошо, не беспокойся, — поспешно прошептал Бен, утыкаясь лбом в мой лоб. — Ты тут совсем не причем, Вивиан Блэр. Совсем.

Отрицательно качаю головой, пытаясь выдавить из себя какую-никакую улыбку. От него пахнет потом и чем-то неприятным. Пивом?

— Ты пил? — спрашиваю я, чувствуя под пальцами что-то влажное. Прямо на вороте его футболке. Я нюхаю и чувствую запах пива.

— Не думаешь, что для таких вопросов пока что рано? — Бен беззубо улыбается, одна ямочка появляется на его щеке, и тьма делает ее похожей на настоящую дырочку.

Я закатываю глаза, но мне нравится, что Бен может шутить о нашем совместном будущем.

— Я не пил, просто один из тех идиотов опорожнил свою бутылку прямо на меня, — из его уст вырывается смешок, а мне не смешно. Я вспомнила, как его били по лицу. Горячие слезы навернулись на глаза, но я смогла укротить свои эмоции. Достаточно было просто уткнуться в грудь любимому и мысленно сказать себе, что все обошлось. Бен рядом. Он жив. Он в порядке.

— Папа знает? — шепчу я, смотря как кожа на предплечье Бена переливается синим и голубым светом, когда на телевизоре появляется реклама.

— Нет.

— А дедушка?

— Никто не знает. Мы вернулись сами. Я принес тебя домой на руках, а Анна направляла, — Бен гладит меня по волосам, прижимая мою голову к свое крепкой груди. И одна слезинка все-таки пробежала по подбородку. Это была слеза гнева. Я ненавидела Малкольма. Будь он проклят.

— Не стоило ударять его, — заявляет Бен, отодвигаясь от меня, словно хочет взглянуть на мое лицо на наличие повреждений или грусти. Вместо этого он просто моргает своими слепыми  глазами и проводит руками по моим плечам.

— Это все равно не закончилось бы ничем хорошим, я его знаю, — я смотрю прямо в его глаза. Две льдинки. — По крайней мере, теперь я точно уверена, что встречалась с куском дерьма, не знающего никаких манер. Он знал, что ты...

— Эй, не надо, — останавливает меня Бен, чуть отсаживаясь, чтобы я села поудобнее. — Плевать на него. Не говори о нем. Он получил свое.

Сглатываю надоедливый комок, застрявший в глотке, и начинаю разглядывать Бена: богатое свежими ссадинами лицо, под носовых пазухах засохшая кровь, не успевшая вытечь. Губа рассеянна.

— Тебе не больно? — провела указательным пальцем по раненой губе, чувствуя неровный, пересохший рельеф. Губы были обветрены.

Бен сжал челюсть, раскрыл губы и отвел мою руку от своего рта, заменяя мои пальцы моими губами. В груде заискрилось, сердце забилось вдвое чаще, а потом сильнее. В этом поцелуе было что-то странное. Это как пробудится ото сна посреди пляжа во время надвигающейся волны. Гудение ниже живота, тревога, предвкушение...

— Больно, что не могу тебя видеть, — шепнула я ему в щеку, отрываясь от поцелуя. Моя нижняя губа скользит по линии его подбородка. Я никогда и не думала, что во мне кто-то может пробудить такую страсть. — Это единственное, что доставляет мне боль.

— До того, как проснуться, я видела тебя во сне, — я подняла ноги на диван и уперлась спиной о грудь Бена, переключив канал на телевизоре. — А может, у меня были просто галлюцинации после всего этого.

— Повезло, — Бен кладет подбородок мне на плечо. — Мне бы так. И не важно, галлюцинации это были бы или сон. — Он громко сглатывает.

— Я каждый день думаю о том, какой ты меня представляешь. Ты вообще помнишь еще эскиз Вивиан? — я завожу руку назад и кладу медленно ему на щеку, словно боясь напугать какого-то зверя. — Я тебе рассказывала. Помнишь?

— Помню. Черные длинные волосы. Челку ты обычно закалываешь на макушку, потому что тебе не нравится она, и ты ждешь, пока она отрастет, — Бен кладет ладони мне на талию, и я напрягаюсь. Это было приятно. — Глаза твои кажутся карими, но на самом деле зеленые. Когда ты хочешь смеяться, то все равно улыбаешься. Тебе не нравится твой смех.

— Все верно.

— Я помню все, что ты мне тогда описала. Каждую деталь. И буду дальше тебя узнавать.

Анна поворачивается на другой бок, пролепетав что-то во сне. Тонкая косичка спадает на лицо. Я отвожу от нее взгляд, опуская глаза. Руки Бена на моих ляжках, но тыльной стороной вниз. Я вкладываю свои обе руки в его крупнее, словно доверяя ему свою жизнь. Отдавая свое сердце.

До семи часов утра, когда дедушка встает, оставался час. А до того, как зазвенит будильник отца, оповещающий, что пора на работу— два часа.

Рассвет мы встретили вместе. Под смех и аплодисменты зала — по телевизору шло развлекательное шоу со звездами. В семь часов я лежала в своей постели, а Бен остался на диване, отказавшись идти со мной, ссылаясь на то, что отец мой будет против. Это верно. В школу завтра было не нужно, а вставать рано утром после пережитого прошлой ночью все равно, что самоубийство. Останусь завтра дома. Выискала на полу свой телефон и написала Ханне, чтобы она завтра дала мне поспать. Мне требовался сон. Долгий и крепкий сон. Бену писать не стала. Ну, вы и сами понимаете, почему...

Проснулась я почти в час дня. Немного дольше, чем предполагала. Голова болела меньше, но мне все равно пришлось принять аспирин, когда я доковыляла до кухни. Папы дома не было, как и ожидалось. Только наша компания и дедуля.

— Что переключилось с твоей губой, мой мальчик? — дедушка готовил себе яичницу с овощами и луком, задавая вопрос Бену.

— Он упал, дедушка, — протираю окно мокрой тряпкой и открываю его, чтобы впустить немного прохладного воздуха во вспотевшую кухню. В нос бил сладковатый запах жареного лука и специй.

— Нельзя отвечать за человека, Вивиан! Если он слепой, не значит, что глухой, — прокряхтел дед. Когда дедушка говорит больше пяти слов, его голос становится сиплее и кряхтит все сильнее.

— Нет, она права, — Бен надавливает пальцем на угол кухонного стола от скуки. — Упал.

— Упал? Это как это? Лицом? — дедушка не сдавался, накрывая сковороду крышкой.

— Наткнулся на ветки, — соврал Бен.

— Ты достал до веток? Были так низки? Неужели? — дед садится напротив Бена, перекручивая на пальце обручальное кольцо. После смерти любимой жены, он ни на секунду не задумался, нужно ли ему снимать кольцо. Он всегда говорит, что наша бабушка была для него лучиком света во тьме. И это кольцо всегда будет служить ему напоминанием о том, что он был одним из самых счастливых людей в мире.

— Прямо около школы есть дерево, — вкратце стал объяснять Бен, выдумывая историю, которую проглотит дедушка, как наживу, как он думал. — И его ветки слишком низко...

Дедушка стал сипло смеяться, глядя не на него недооценивающим взглядом, а на меня, мол: «глянь, какую чушь городит твой Бен, это же просто умора, и более ничего!» Я занялась уборкой, чтобы не принимать участия в этом разговоре. Дедушка не должен был узнать о том, откуда у Бена на лице ссадины. Никто не должен был.

— И почему, Вивиан, — дед повернулся ко мне всем корпусом, улыбаясь и поправив усы, — ты не рассказала ему, что такого дерева там нет перед тем, как вы начали вешать лапшу мне на уши?

Я вздохнула.

— Перестань пытать его, дедуль, — швырнула видавшую время тряпку на стол и почесала лоб ногтем. — Мы расскажем правду, но обещай, что о ней никогда не узнает папа. Договорились?

— Виви, — слышу голос Бена, которому не понравилась идея все рассказать деду.

— Что-то нелегальное? — шутит дедушка.

Стащила черную резинку для волос с запястья, затянув выловы в высокий хвост. Делаю так только при уборке. В остальное время волосы мои стянуты в ленивый низкий хвост.

— Дедуль, не думаю, что парень, который не видит и девушка, ни разу не взявшая в рот даже сигарету — отличная сменка профессиональным наркокурьерам или торговцам органами!

Закрываю громоздкое окно, промыв руки под холодным напором воды, а дедушка хрипло смеется, железобетонно уверенный, что я бы никогда не влезла ни во что столь ужасное и гнусное.

— Бен просто подрался с одним мальчиков, который плохо отозвался обо мне, — я не стала раскрывать все подробности инцидента. — И тот мудак, значит, ударил его в ответ по лицу. Их было несколько.

— Вправду? — дедушка смотрит на Бена, а тот молчит, словно ребенок в сфере фар.

— Посмотри на его лицо.

Бен накренился в мою сторону, положив на стол свой телефон в черном чехле. Я схватила его.

— Ему даже телефон сломали, посмотри даже! — я надавила пальцем на кнопку «домой» и увидела на экране не глупое фото Бена и Анны, что всегда стоит на обоих телефона, а девушку в шляпе, позирующая на фоне красной машины.

— Уверен, ты даже вслепую надавал им, — ставит на стол две тарелки дедушка, начиная уплетать толстенный омлет. Подвинул вторую тарелку Бену. Дедушка любит, когда все вокруг него едят. У него аж настроение поднимается, если кто-то изъявляет желание поесть или выпить чаю.

— Надавал, — заверяет ответно Бен скромно.

Я в это трещину на экране, и кусочки стекла остаются на моих пальцах. Экран был готов в любую минуту рассыпаться. Длинные трещины напоминали расколы не замерзшей реке. Я не понимала, чей телефон находится в моих руках.

Нажимаю на иконку контактов телефона. Там было десяток контактов, но ни один из них мне не знаком. И моего номера там не было. Было сотни контактов девушек и еще «любовь моя». Ничего не выдало по запросу: «Анна», «сестра», «Виви», «Виаиан» и даже розовое сердце, как у Бена записана я в телефоне. Ничего такого.

Голоса Бена и дедушки заглушались. Я не слышала ничего, кроме клубившихся как рой змей мыслей в черепной коробке.

— Мне нужно в туалет, — говорю я, тайком удаляясь в гостиную. А оттуда иду в ванную, где включаю воду. Сажусь на бортик ванны.

Ввожу «детка» в телефонной книжке и появляется один контакт. Мой.

У меня в руках находился телефон не Бена. Это был телефон Малкольма. Так была записана у него когда-то я. С гулко бьющимся сердцем и тяжестью в желудке от нервов, я заблокировала телефон, чтобы прийти в себя и отложила его на стиральную машину. Дыхание сперло просто от того, что я касалась телефона этого ублюдка. Я гн хотела даже дотрагиваться до его вещей.

Телефон вдруг зазвонил, и я судорожно схватилась за него и выключила звук. На экране было написано «любовь моя», тот самый контакт. Я провела пальцем вправо, чтобы принять звонок и поднксла телефон к уху. В динамике затрещало. Чей-то хохот. А потом...

— Чего тебе? — я вслушивалась в этот женский высокий голос. По рукам промчались мурашки, сбегая вниз — к коленям и ниже. Черт бы меня побрал, если это был не голос Руби. — Ты все сделал? Как я просила?

Стараюсь не дышать. Выключаю звук и жду, что она скажет еще. Это точно она. Она! Осмотрелась, нет ли где-то рядом Бена или дедушки. Чисто. За дверью никто не стоит.

— Не шути со мной! Иначе не видеть тебе моего обнаженного тела, как шестого пальца на руке, — злилась Руби, допытывая что-то от, как она предполагала, Малкольма. — Скажи что-нибудь.

Бросаю трубку, переходя сразу в смс. К недавним чатам. Ни одного сообщения. Что скрывает этот ублюдок? Тронет мою подругу — пожалеет о существовании. Я все еще любила Руби, даже если она не принимала Бена и его недуг.

«Извини за дурацкую шутку. Так что ты там говоришь? Напомни, что я должен был сделать? Я получу твое голое тело за что? Запамятовал чутка!» — написала я Руби от лица Малкольма, с горем пополам нажав на кнопку «отправить» с нескольких раз— было довольно сложно это сделать из-за полуразрушенного экрана.

Через минуту пришло входящее сообщение. До этого, я вполуха слушая разговор дедули и Бена, разговаривающие до сих пор о вчерашней драке и как важно улаживать конфликт словесно.

Нажимаю на новое сообщение.

«Ты вообще придурок? Правильно мне Вивиан говорила про тебя. Что ты ветреный! Ты должен был убрать из жизни Вивиан этого незрячего парня, помнишь? Как угодно, но избавь! А насчет меня... я обещала тебе, что мы снова начнем видеться, если только ты кое-что сделаешь для меня. И ты знаешь, что. Тот чертов Бен! Убери его с моего и Виви пути. И поскорее.»

Текст расплывается перед глазами. Я не верю в то, что читаю. Это, скорее всего, какая-то другая Руби. Но нет... она пишет про Бена и меня.

«После возвращения в Прескотт ты давно не касался моего тела, а ведь раньше отлипнуть от него не мог. В общем, до встречи!

Долго всматриваюсь в дисплей, многие слова где искажены зигзаговидными трещинами. Смотрю на капельки, срывающийся с носика крана, на коробку порошка. Мозг отказывался понимать все, что я только что прочла. Руби обещала Малкольму быть с ним, если он расправится с Беном? Моя Руби? Моя подруга детства?

«Раньше отлипнуть не мог...» — врезались в память слова из сообщения. Раньше? Когда я еще встречалась с ним? Он мне изменял с Руби?

Чтобы избавиться от горькой пилюли, что заставила меня принять Руби, я вышла из ванной на еле передвигающихся ногах и пошла искать утешение в объятиях Бена. Меня тошнило, но я смогла не вырвать. Господи, как же это было больно принимать. Я ведь так любила Руби, а она все время врала мне. Была ко мне жестока. Бен утешал меня и говорил, что все будет хорошо и все пройдет. Как он мог такое говорить, когда по вине Руби он пострадал? Как?

Ночью меня вновь поддерживал мой лучший друг, что никогда не предаст — бежевый потолок над моей кроватью. Он всегда выслушает. Иногда в нем я нахожу ответы, которые мне так нужны. Бен хотел остаться на еще один день, если папа был бы не против, но я сказала ему, что хочу побыть сегодня наедине. Я всегда ищу тишину, когда мне плохо. Это самое лучшее лекарство.

В темноте, под кроватью, загудел телефон. Я положила его туда, чтобы никто не беспокоил. Но я решила посмотреть, кто пишет. Свешиваю голову с кровати и смотрю вниз. Это мама. Пишет, что начались зимние каникулы, и теперь она готова сделать мне тот самый подарок, о котором говорила. Прибудет он через два дня. Говорит, буду рада ему.

Не отвечаю. Дожидаюсь, пока померкнет экран, и снова ложусь спиной на кровать, смотря вверх.

Какой смысл мне было отвечать? Это не поздравления на день рождения, а всего лишь напоминания о предстоящих выходные зимних днях. Все вокруг наполнится духом чуда, деревья украсятся гирляндами, а люди... они украсятся изнутри. На какое-то короткое время. Но не я.

Не в этом году. Уж простите.