Асфиксия

Энни просыпается от ярких солнечных лучей, бьющих прямо в глаза, сонно морщится, пряча лицо в подушке. Рядом спит Леви, почувствовав шевеление, он сквозь сон прижимает ее к себе так, что становится жарко, словно хочет расплавить-переплавить. Тело его — огонь в чистом виде. Энни ворочается, пытаясь выбраться из капкана рук и ног, и глотнуть воздуха. Она окончательно просыпается, бросает взгляд на заснеженное окно и думает, что было бы неплохо повесить на него шторы. Надоело просыпаться так рано в свой выходной.

Просыпаться рядом с Леви стало чем-то обыденным. Сначала он каждый вечер приглашал на чай, ненавязчиво касался, обдавая жаром, заводил разговоры ни о чем — короткие, осторожные. После Энни стала приходить сама. Встречи эти были странными и волнующими, где-то глубоко внутри — желанными. Мрачный капитан стал вызывать интерес. Еще год назад он был готов лично придушить ее, а теперь… добровольно складывал оружие к ее ногам. Чем не комедия?

А потом она его поцеловала, подписывая себе приговор. Энни знала и понимала, что теперь ее так просто не отпустят, что Леви — собственник, который будет биться за свое до конца. Ее это более, чем устраивало. Одиночество все меньше кусалось, пока чувство вины перед Армином лишь росло. Он был первым, кто поверил в нее — светлый, добрый мальчик с большим сердцем. Ей хотелось, чтобы он и дальше оставался таким, чтобы солнце в его груди ослепительно сияло и дальше. А потому решение выбрать Леви казалось единственно-правильным.

Они похожи. Оба с переломанными судьбами, две машины для убийств, не созданные для возвышенных чувств.

Леви сонно целует в щеку, ведет ладонью по бедру к талии и прижимает к себе еще ближе, вплавляя в себя.

— Ты опять рано проснулась, — шепчет охрипшим голосом.

— У тебя слишком светло и… жарко.

— Я повешу шторы, — обещает Аккерман и ослабляет объятия, позволяя выпутаться.

Он пристально наблюдает за тем, как Энни спешно одевается, напоследок успевает податься вперед и коснуться губами теплой кожи между лопаток прежде, чем льняная рубашка обнимет плечи. Когда дверь тихо закрывается, Леви тяжело выдыхает, зажмурив глаза: в комнате пахнет ночной страстью и морозным утром. Эта девчонка сведет его с ума. Она так близко и так далеко одновременно. Приходит под вечер, позволяя себя любить, отчего сердце гулко ударяется о грудную клетку и проваливается куда-то в ад, целует так, что мир меркнет, а после тихо ускользает, как вода сквозь пальцы.

Вкус победы горчит на губах.

Армин сонно зевает, тянет руку к железной кружке с давно остывшим чаем и делает глоток. Он снова не спал всю ночь. С тех пор как Ханджи официально назначила его своим советником и главным помощником, работы у него прибавилось в разы, но Арлерт не жаловался: с головой зарывался в отчеты, сопровождал Зоэ в столицу и разъезжал с ней по окрестностям. Каждый день был расписан по минутам. Так было легче и проще. Работа занимала все мысли, помогая отвлечься от колотой раны на сердце, которая с каждым днем кровоточила все меньше и меньше.

Как там говорят? Время лечит, да?

Пока у него нет возможности видеться с Энни, поговорка кажется самой правдивой на свете, но стоит увидеть ее в коридоре или столовой… Как все начинается по кругу.

Армин устало откидывается на спинку стула. Теперь у него есть своя комната, правда, совсем небольшая: с узкой кроватью и письменным столом возле окна с видом на яблоневый сад, что расположился на заднем дворе замка. Нежно-розовый рассвет акварельными разводами растекся по небу, привлекая внимание. В такие мгновения, когда мир крепко и сладко спит, Армину кажется, что время останавливается и приходит умиротворение.

Ради таких моментов хочется жить.

***

852 год.

— Волнуешься? — негромко спросила Микаса, аккуратно щелкая ножницами.

— Немного, — Армин слабо улыбнулся.

Если говорить честно, то ему нравилась стрижка, с которой он проходил большую часть своей жизни, ведь за длинными волосами можно спрятать лицо и никто не увидит твоих настоящих эмоций. В детстве и юношестве это были слезы, в более взрослом возрасте — румянец смущения и неловкости, особенно, при разговоре с девушками, а теперь многое изменилось.

Армин чувствовал себя куда взрослее и увереннее в себе, пожалуй, бесконечный круговорот совещаний и общения с высокопоставленными людьми сделали свое дело. С его мнением считались, к нему прислушивались и просили совета, его хвалили и замечали.

— Готово, — Микаса прижала ножницы к груди, — можешь посмотреть в зеркало.

— Спасибо, — он провел рукой по волосам — мягким и непривычно коротким.

Подошел к зеркалу и не узнал себя.

Черты лица заострились, прогнав детскую мягкость и круглолицость. Взгляд стал более открытым, глубоким, а цвет глаз казался ярче и насыщеннее.

— Теперь все девушки твои, — Микаса подмигнула ему и взъерошила волосы.

В ответ Армин лишь скромно пожал плечами. После Энни ни одна девушка так и не смогла зацепить его — с ними было приятно и легко общаться, однако, сердце продолжало ровно биться в груди.

— Пойдем, нас уже ждут.

Восемьсот пятьдесят второй год оказался щедрым на подарки судьбы. Дни неумолимо быстро сменяли друг друга, не давая времени отдышаться. Едва растаяли снега, как с моря пришло известие — некая госпожа Азумабито просит аудиенции у королевы. Тогда Энни сказала, что ее стоит выслушать и при этом резко, словно что-то вспомнив, посмотрела на Микасу.

Киёми Азумабито произвела впечатление человека, готового ради своей выгоды на всё. На вид ей было не больше сорока лет, узкий разрез глаз, совсем как у Микасы, и деловой костюм с юбкой ниже колен, не свойственный для жителей Элдии. Встреча проходила во дворце во главе с Хисторией и Закклаем. Госпожа Азумабито оказалась в сговоре с Зиком, впрочем это никого не удивило, и теперь предлагала свою помощь в обмен на ресурсы острова. Армин заметил, что у нее чуть слюнки не потекли, когда женщина самозабвенно расписывала богатства Парадиза.

А еще она оказалась дальней родственницы Микасы — это уже удивило всех.

Через месяц Киёми Азумабито вернулась со своими лучшими инженерами и увесистой папкой с чертежами. Так прогресс пришел в Элдию. В Армине проснулся исследовательский интерес: железные птицы, парящие в воздухе, автомобили и пароходы. Он погружался в бумажки с головой, в стремлении понять, как это всё вообще работает, к слову, Ханджи погружалась вместе с ним с еще большим восторгом, она строила теории и радостно вопила на весь замок, когда удавалось понять работу какого-либо двигателя.

Скучно было только Энни, которую не волновал ни прогресс, ни званные ужины в королевском дворце с кучкой чиновников, ни однотипные собрания.

Девушка развалилась на кровати Леви звездочкой, хотелось забыться долгим сном и проснуться, когда вся эта неразбериха закончится. Мужчина навис сверху, поймав хмурый взгляд.

— Что? — спросил он.

— Не хочу никуда идти.

— Ханджи сказала, что у нее есть объявление, — Леви провел носом по ее щеке.

— В прошлый раз ее объявление закончилось пьянкой, — Энни прикрыла глаза, подставляя шею под влажные поцелуи.

В кабинет Зоэ она пришла одной из последних и забыла, как нужно дышать. Взгляд сразу зацепился за Армина, он посмотрел на нее в ответ — слегка растерянно, немного печально, но поразило не это, а его новая стрижка, которая несомненно ему шла. Следом влетела Саша, разрывая их зрительный контакт.

— Успела, — тяжело дыша провозгласила она. От нее пахло хлебом и мясом, хоть обед давно прошел.

— Ты опять воровала еду?

— Что-о? Нет, конечно!

Энни закатила глаза и заняла свободное место. Ханджи о чем-то говорила, махая руками в воздухе, но девушка не слушала, то и дело бросая косые взгляды на Армина. Он был красив. Кончики пальцев закололо от желания коснуться его волос, вдохнуть их запах, спросить: «с чего такие перемены?».

Их встречи были настолько редкими, что Энни почти забыла, как он выглядит.

— … поэтому наша помощь необходима, — продолжала толкать речь Ханджи, — через несколько дней все вы едете к морю.

— Каникулы? — радостно переспросила Саша.

— Скорее очередная эксплуатация нашего труда, — недовольно ответил Жан.

— Вы должны проследить, чтобы строительство железной дороги прошло без проблем, если понадобится — будете помогать.

— Хочешь, я поговорю с Ханджи и ты никуда не поедешь? — спросил Леви после того, как собрание закончилось.

— Не хочешь меня отпускать? — насмешливо спросила Энни, стоя у окна и грея руки о чашку чая — сегодня был бергамот и шиповник.

— Не хочу, — он подошел к ней и обнял, положив голову на плечу, — три месяца, это не три дня.

— Не хочу здесь оставаться, хочу свободы, — девушка поджала губы. Ей хотелось сбежать из замка, подальше от четырех стен, что давят на нее своим молчанием.

Леви резко развернул ее и грубо поцеловал, отчаянно прижимая к себе. В этом поцелуе было столько всего невысказанного, больного, неправильного. Конечно, он не хотел ее никуда отпускать, конечно, он привык видеть ее каждый день: обнимать, целовать, слушать едкие комментарии и соглашаться с ними. Конечно, он знал, что Армин тоже поедет. Видел их редкие переглядки и боялся, по-настоящему, что мимолетное счастье резко закончится.

Энни слабо застонала, когда он вошел в нее без долгих прелюдий, укусил в изгиб шеи, толкаясь до конца. Зажмурился, почувствовав ее холодные пальцы с короткими ноготками в своих волосах, крепче прижал к себе, чтобы тело к телу — жарко, тесно, необходимо. Ее голая грудь терлась о его, возбуждая так, что мурашки бежали по рукам. Он сжал пальцами сосок, ловя губами громкий стон, ускоряясь до пошлых шлепков, запоминая каждую секунду горящей эйфории.