Асфиксия

      Опустошение.

      Это было первое чувство, которое испытала Энни после ухода Армина. Глаза щипали от выплаканных слез, губы кровоточили от сильных несдержанных укусов. Девушка лежала на жесткой койке и смотрела в никуда. Это был конец. И глухо бьющееся сердце служило тому подтверждением.

      В один миг вся жизнь оказалась бессмысленной. Энни чувствовала себя распятой, вывернутой наизнанку пустой оболочкой. Прежние устои обрушились на нее, похоронив обломками несбывшейся мечты заживо. Мир сузился до сырой комнатки, вдруг ставшей защитной клеткой. Здесь было тихо и холодно, безопасно. Здесь не нужно бесконечно убивать, не нужно скрывать свою личность и бояться, что в любой момент тебя признают непригодной и скормят новому воину.

      Смешно.

      Энни сворачивается калачиком, подтягивая колени к груди. Гарантий, что ее оставят в живых — никаких. Она умрет — здесь или на родной земле. Неважно. Отчаяние смешивается со смирением, с принятием неизбежности. Тогда… почему бы не поступить по совести?

      Чужая жизнь для нее никогда не имела ценности, как и своя собственная. Ее хвалили за убийства и наказывали за непослушание. Вот и вся история никчемной Энни Леонхарт. Девушка закрывает глаза, не сдерживая нового потока слез. Мысли и чувства, что прежде спали в недрах души, проснулись и рвались на свободу. Это напоминало прорванную платину, настоящий потоп.

      Энни думает о том, чтобы помочь Армину, чтобы все ему рассказать и покаяться в своих грехах, как прихожанин исповедует душу священнику, в надежде быть прощенным. Только… ей не нужно никакое прощение. Это миф. Его не существует. Она всего лишь хочет поступить хоть раз в жизни так, как хочет сама.

***

      Армин входит в кабинет Ханджи, отдает честь и присаживается на обитый бархатом стул напротив женщины, что, кажется, утонула в кипе бумаг. Она старается улыбаться жизнерадостно, но во взгляде читается неуверенность.

      — Как успехи, солдат? — ее голос звучит нарочито бодро.

      Арлерт мнется. Они на войне. Человечество и титаны. Он и собственное глупое я.

      — Я думаю, Энни поможет нам, — уверенно отвечает парень, искренне веря в собственные слова. То, что он увидел сегодня — не мираж, не галлюцинация.

      — Будем верить, — кивает Ханджи, складывая бумажки в неаккуратные стопки.

      Вера. Четыре буквы, но сколько смысла и силы человечество вкладывает в это простое слово. Армин и сам знает, что вера — иногда это все, что остается, все, что помогает идти вперед, не впадая в пучину отчаяния.

      — Ты изучил записи Йегера?

      — Да. Если верить дневнику и воспоминаниям Бертольда, у нас огромная проблема. Марлийцы знают, как извлекать спинномозговую жидкость, но это еще не все. Мощь их оружия превосходит нашу в разы… Войны не избежать.

      Ханджи мрачнеет, задумывается о чем-то своем. За ее спиной висит портрет Эрвина — бывший главнокомандующий статно возвышается над ними и смотрит будто с укором. Армину становится не по себе. Его все еще гложет мысль, что спасли не того. Смит единственный, кто смог бы разобраться в угрозе, нависшей над Парадизом. Арлерт не такой, да и Ханджи тоже. Они не смогут положить гору трупов ради достижения цели.

      Его руки все еще помнят холод револьвера, пальцы чувствуют гладкость курка. Армин выстрелил в человека не задумываясь, спас товарища, убил себя. Его все еще мучают кошмары, тот мужчина с окровавленным лицом и дырой в груди приходит к нему, стоит над ним и молчит, выпучив большие белесые глаза без зрачков.

      — Отнеси это Леви и попробуй составить отчет о воспоминаниях Бертольда. Напиши все, что считаешь нужным, — Ханджи отдает ему увесистую папку, заканчивая разговор.

      Арлерт уходит, закрывает за собой дверь и стоит на месте. Ему не хочется копаться в памяти Гувера — каждое воспоминание так или иначе связано с Энни, чем больше он видит, тем сильнее ощущает странную тягу к ледяной девочке.

      Если вспомнить кадетский корпус, те дни, когда главной проблемой было не нарваться на очередное дежурство, то невозможно поверить, что среди элдийцев затеряются враги. Райнер был, как старший брат. Бертольд — дружелюбный сосед, к которому всегда можно обратиться за помощью. Энни… казалась равнодушной девчонкой, ее боялись, но тихо уважали за ее силу, особенно Эрен.

      Они были обычными ребятами, такими же, как и все остальные.

      Армин помнит площадку с бетонным ограждением, каменную лестницу с обшарпанными ступеньками и высокое серое небо, плачущее над городом. Помнит, как ветер кружил зеленую листву, что даже в непогоду не теряла своей красочности. Помнит девчонку в шортах такого же цвета, промокшие светлые волосы и сбитые костяшки. Она стоит выше всех, засунув руки в карманы толстовки, прислоняясь спиной к грязной стене и смотрит под ноги, не участвуя в разговорах других детей.

      Армин помнит родной городок Энни, словно вырос в нем и прожил всю жизнь, если не больше. Узкие улочки, враждебные взгляды прохожих, один и тот же путь от дома до тренировочной площадки. Бертольд всегда смотрел на Леонхарт, мялся в ее присутствии и следовал за ней пустой тенью.

      Хватит.

      Арлерт мотает головой, отросшие волосы хлестают по лицу. Нужно отнести документы Леви и вернуться в темницу, проверить состояние девушки. Путь до кабинета капитана занимает чуть больше двух минут, но дверь оказывается заперта. Парень решает подождать здесь, отходит к окну, за которым льет дождь и неосознанно снова возвращается мыслями в день, когда едва не сгорел заживо, в день, когда смог переродиться.

      Иногда кожа начинала снова гореть и зудеть, хотелось счесать ее в кровь и облегчить страдания, Ханджи говорила, что это постравматический синдром, возможно, скоро пройдет, а, возможно, до конца дней ему придется воспламеняться снова и снова.

      Армин хочет верить, что проживет оставшиеся ему тринадцать лет в мире и спокойствии, хочет верить, что война не нагрянет. Врет самому себе. Война уже началась, семена посеяны, ростки взошли. Даже с силой титана он не всесилен, дважды не повезет, не спасут. И тогда он уйдет на покой в незабытье, может быть, его тоже сожрут, и тогда память о нем будет жить в чужой голове, и так до бесконечности, пока титаны не исчезнут с земли вместе с луной и солнцем.

***

      — Я все расскажу.

      Леви думает, что ослышался. Столько времени молчала, а тут готова выложить информацию на золотом блюдечке? Он пристально вглядывается в ее лицо — красные глаза и нос, блестящие, еще не высохшие, дорожки слез на щеках. И чем только Арлерт тут занимался?

      — И что ты захочешь взамен? Свободу? — мрачно интересуется Аккерман, пока злость закипает в венах. Скажи она раньше, столько людей можно было спасти…

      — Ничего, — бесцветно отвечает Энни, даже не смотрит на него, обнимая себя за колени.

      Ничего?

      Ничего, мать вашу? Леви никогда не был благородным, да и с контролем эмоций не всегда гладко все проходит, поэтому он хватает ее за плечи и хорошенько встряхивает, метая взглядом молнии. Убить эту девку хочется до нервного зудения под кожей, до ломоты в костях, до…

      — Позовите Армина.

      …невозможности. Аккерман сжимает одной рукой ее челюсть, заставляя посмотреть в глаза.

      — Если это очередная уловка, я лично вырву твое сердце.

      Леви пытается вдохнуть и мыслить трезво. Не может. Эмоции. Эмоции. Да кому они нахрен нужны? Перед ним ключ к разгадке, а он думает о том, как кромсает ее плоть — за каждого убитого товарища, друга, брата… Сначала к Ханджи, потом к Арлерту, а после… после можно подумать и о мести.

***

      Армин садится напротив Энни, подмечая мелкую дрожь девушки, в руках у него карандаш и блокнот. Он не ожидал, что получит ответы так быстро, хотелось спросить о многом, о личном. Хотелось узнать все настолько сильно, что все вопросы застряли в глотке, царапая горло. Вдох-выдох. Начнем с простого.

      — Почему ты решила помочь нам? — его голос похож на скрежет гвоздя по стеклу.

      — Мне нечего терять.

      Армин думает, что дело в ее отце, в словах, что утром прозвучали, как приговор. Он пишет цифру один и подчёркивает ее дважды, а потом пишет первый вопрос.

      — Чего хотят марлийцы?

      — Власти, — Энни смотрит на него, как на идиота, — ты ведь уже понял, что мир за стенами существует, и он намного больше, чем ты можешь себе представить. А власть, деньги, влияние… Парадиз не сильно отличается от внешнего мира. Разница в том, что вы воюете внутри стен.

      Арлерт старательно записывает ее слова, признает правоту. Ни сильно то они и отличаются друг от друга, разница в масштабах. Энни замолкает в ожидании новых вопросов, Армин обдумывает, что спросить следующим, пока в углу с потолка капают одинокие капли, по коридору ходят стражники, их шаги эхом разносят по округе.

      — Марлийцам нужна координата?

      — Да, — сухо и тихо отвечает девушка, — а еще ресурсы. Ваш остров настоящий клад.

      — Ты видела другие… страны?

      — …видела. Армин, — она смотрит на него, прямо в глаза, глубоко в душу, — я убила их всех. Чужая жизнь никогда не была для меня важна, да и своя собственная… лишь пустой звук.

      — Энни, что ты…

      — Послушай, я все тебе расскажу, а дальше делайте, что хотите. Единственный человек, для которого моя жизнь имела хоть какую-то ценность, умер. Я устала воевать, устала убивать. Я не ищу искупления, прощения. Кровь с моих рук не отмыть, и ты это знаешь.

      Девушка замолкает, и устремляет взгляд в пустоту, показывая, что разговор о личном подошел к концу. Она и так сказала слишком многое.

      Армин закусывает губу и не решается записать ее слова. У него складывается ощущение, что они были адресованы только ему, только для него.

      Спустя несколько часов Арлерт снова стучит в дверь Ханджи, его блокнот полностью исписан именами, что ничего ему не говорят, названиями других стран, о существовании которых он не подозревал, краткой биографией руководящих чинов Марли, их идеологией и политикой, скомканной историей. В висках пульсирует, губы пересохли, потрескались, язык заплетается. Ему необходимо отдохнуть и переосмыслить полученную информацию, а затем ещё раз и еще, пока в голове не сложится полная картинка происходящего.

      — Уже закончил?

      — Да, вот записи.

      Армин передает Ханджи блокнот. Женщина, не медля, открывает его и жадно вчитывается, нахмурившись. Время застывает, парень стоит смирно и ведет немую беседу с портретом Эрвина. Он словно говорит, что на войне не место личным отношениям, важна любая информация, малейшая зацепка. Арлерт охотно соглашается, стойко выдерживает тяжелый взгляд, но не может признаться, что не хочет делиться некоторыми мыслями и соображениями.

      Эрен как-то обронил, что воспоминания Бертольда могут запутать его. Навредить. Но Армин знает, что всегда смотрел на Энни по особенному, это просто было… жило в нем. И он смирился.

      — Есть соображения? — подает голос Ханджи, закончив чтение где-то на середине.

      — Я думаю, что Энни согласится воевать на нашей стороне. Вместе с ней у нас будет три титана-шифтера.

      — Где гарантии, что она не предаст нас? Это слишком рисковано.

      — Риск оправдывает средства.

      Портрет Эрвина соглашается с ним. Армин убежден, что действует без личных мотивов. Врет и не краснеет. Ему не хочется, чтобы Энни погибла.

      — Это будет сложно, — устало вздыхает Ханджи и оборачивается, чтобы взглянуть на Смита, тонкая улыбка трогает ее губы, — он бы сообразил, что делать. Я соберу завтра собрание, сначала среди разведкорпуса, а там посмотрим. Можешь идти.

      — Есть.

      Армин отдает честь и, наконец, покидает кабинет командующей. Скоро ужин, но голод не ощущается, лишь усталость, граничащая с измотанностью. Он возвращается в казарму и без сил падает на кровать, в надежде отрубиться до утра, однако, его уносит новый виток воспоминаний.

      В этот раз Армин видит Энни в кадетской форме, кругом ночной лес и тишина, на девичьем лице проступило раздражение, ее руки нетерпеливо растегивают ему ремень, спускают штаны. Теплая ладонь обхватывает стоящий член, скользит вверх-вниз, подготавливая.

      — Энни, — умоляющий голос Бертольда разрушает тишину, он тянет к девушке руки, но она жестко толкает его в грудь, заставляя упасть на траву, копошится с собственной одеждой, мимо пролетают белые брюки…

      Армин выныривает из сна, хватается за волосы и рвано дышит. Это будет похуже кошмаров. Последнее, что он хочет видеть, как Энни и Бертольд… нет, даже подумать о таком… стыдно. Вместе с силой Колосса Арлерт получил багаж непрошенных мыслей в совокупе с иррациональной тягой к Леонхарт.

      Армин боялся.

      Боялся погрязнуть во всех этих чувствах, что вспыхивали в нем, как спичка. Боялся затеряться среди чужой памяти, ему казалось, что еще немного и он вообще не сможет различить, что принадлежит ему, а что Бертольду.