Байка о трёх весёлых подполковниках

Жили-были три весёлых подполковника. Сменив китель с погонами на цивильный костюм, стали они ждать пресловутый пир духа на пару с новым смыслом жизни. Пир духа не спешил к отставникам и удовольствия оставались доступны только в размере месячной зарплаты. Если, конечно, не считать удовольствием соседство с Антошкой Зарубиным. 

Пир духа не жаловал и Антона Зарубина. Зато незваной гостьей зачастила непруха. Везения не хватало ни рублик стибрить, ни копейку слямзить. С работы выгнали, жена ушла, должники в душу дерьма наложили. Голова от распоясавшихся мыслей походила к вечеру на большой мусорный бочонок. Любовница и та, хлопнув Зарубина по плечу, мстительно сгрубила:

– Ноги моей здесь больше не будет!

Нахлебавшись грязной пены житейских страстей, возвращался Зарубин поздно ночью домой. Уступая негасимому желанию пописать, он свернул в мрачную подворотню. Расстегнув ширинку, Антон с деловитой озабоченностью выковырял писунчик наружу. Но от души помочиться помешал донёсшийся с улицы глухой топот. Мимо подворотни, тяжело дыша, пробежал незнакомец в пальто нараспашку и швырнул в темень тугой свёрток. Бегущего торопил страх, нагнетаемый молчаливой кодлой оборванцев, мчавшихся следом.

Дождавшись тишины, Антон подобрал находку и, сгорая от любопытства, поспешил домой. В свёртке оказалась пухлая папка с двуглавым вензелем. Перекладывая пожелтевшые за давностью лет листки, Антон узрел в ровном писарском почерке панты загадочной Лемурии, а в кособоко выведенных «ятях» – жуткие тени, ползущие в государеву опочивальню. Тревожная зевота напала на Зарубина, а рогатая буква «у» добавила страха. Антон долго не мог уснуть, а уснув, спал плохо. Часто просыпался, то крича от ужаса, то задыхаясь от смеха. Всю ночь ему снилась та самая ужасная буква «у», вольготно гулявшая по рукописным страницам в компании двух неразлучных подруг.

После сумасшедшей ночи не выспавшийся Зарубин ушёл бродить по офисам в поисках работы. Но фарт, надсмехаясь, подставлял лишь задницу для поцелуя. Даже плёвой работёнки никто не предлагал. Зато бесхлопотно подцепилась под дверью спа-салона косматая зараза. Зараза назвалась Лидухой. Выразительно посмотрев на Зарубина из-под загнутых кверху длинных ресниц, она лукаво улыбнулась и, как бы невзначай, задела вольно болтающейся рукой живое и прямое реноме Антона.

В потёмках продуваемого сквозняком коридора девушка показалась Зарубину гибкой, красивой, согласной. С любопытством разглядывая друг друга, они мысленно задавали вопросы, волнующие всех молодых людей: «Интересно, какой я у неё?» – думал он. «Интересно, какой он у него?» – думала она. Наконец Антон решился и предложил:

– Мне нужен партнёр для занятий спортом на один-два раза. Хочу пригласить тебя.

– Приглашай!

– Значит, так. Наберём бухла и курева и поедем ко мне. Нажрёмся и обкуримся до одури. Хочу проколбаситься и вытрясти поганую хрень, мешающую жить.

– Идея хороша, и я не вижу причины тебе отказать.

Включив яркий свет в прихожей, Антон по-настоящему разглядел подарок судьбы на предстоящую ночь.

– Вид у тебя какой–то затраханный! – недовольно поморщился он.

– А если так? – девица вытерла губы носовым платком.

– Так лучше. Проходи и мостись на диване в привычной для себя позе.

Лидуха быстро захмелела от французского поцелуя, как хмелеет барыга, целиком глюкнувший из горла весь бутылёк водяры.

– Раздевайся и показывай, что с собой принесла, – подогнал гостью Зарубин.

Ничего нового он не увидел и, скрипя зубами, согласился на то, что было.

Ночь оказалась похожа на индийское кино. В окне сиял месяц размером с буханку. Счетверенив Лидуху, Антон принялся неистово разжигать костёр любви. В сполохах огня электрического камина ярко-рыжая бестия окрасилась в благородный медный оттенок. Зарубин, подвижный как шарнир, торопливо воровал недозволенную сегодня другим красоту.

– Заманала, баба, блин! Голый я, как бедуин! – восхищённо шептал он в подставленное девулей ухо.

– Не о том подо мной ты сейчас запоёшь! – усевшись верхом на зарубинский «кол правды», алчно стиснула губы Лидуха. – Расчесал ты мою болячку! Ох, как расчесал! Теперь зачешуся вусмерть или принесу тебе ребёночка после девяти месяцев тошниловки.

– Не бор-зе-е-ей! – добравшись до пика счастья, прохрипел Зарубин.

– Извини, сглупила! Но любовная лихорадка в натуре даёт осложнение в виде детей.

– На счёт детей не бойся! Я за безопасный секс! – и Антон хлопнул себя по нательному крестику. – Вот моя защита!

Лидуха свалила за час до рассвета, завернув в пальто отжатую крепкими мужскими ладонями фигуру.

– Останься! – сдержано попросил Антон. – Поспим вместе без борзоты. Мне для тебя ничего не жалко, кроме денег и всего остального.

– Больше всего хочу, чтобы меня хотели, когда я хочу. После оргазма, как ни стараюсь, не могу уснуть. Мне ещё надо придумать, как дома отбрехаться за безночлежную ночь.

– В пятницу до скольки будешь занята?

– В пятницу всегда занята до понедельника. Ну, пока. Не удерживай меня. Не то влюблюсь в твою красоту и испорчу тебе жизнь.

– Женщина, которая не пьёт со мной утром кофе, уже не будет для меня желанной! – крикнул Антон вдогонку, мстя за утреннее одиночество. – Никогда не будет. Слышишь?!

Два часа после ухода Лидухи Антон, уставший как собака, крепко спал. Но когда за окном загудел мусоровоз, фантазия сна потихоньку померкла, а потом и вовсе – хлобысь, разорвалась, подлюка, блеснув на прощание проблесковым маячком. Зевая, Зарубин натянул на худосочные ноги застиранные треники и мрачно уставился в зеркало. Ничего хорошего он в нём не увидел. Опущенные плечи, тревога в глазах – одним словом, беспросветное уныние. Пиявкой присосался депресняк. Бороться с ним не набралось сил, не скопилось здоровья.

«Будь моя воля, постановил бы относиться к похмелью как к настоящей болезни: чтобы все сочувствовали, врачи выписывали бюллетень, а взволнованные родственники бегали в аптеку за бесплатным нефильтрованным пивом. А раз такого в ближайшее время не предвидится, то и жить мне не предстало. Завяжу с этим миром и уйду в иной, не дожидаясь прихода ужасного Армагеддона. Исчезну навсегда в бездонных кладовых забвения по собственной воле».

Так, или примерно так, думал Антон Зарубин, просовывая голову в петлю. Обводя комнату прощальным взглядом, думщик увидел сиротливо стоявшую на подоконнике недопитую бутылку водки.

– Непорядок. Нельзя оставлять водку на произвол судьбы. Вдруг она кому-нибудь поперёк горла станет.

Водку Антон допивал по «дзють-дзють», смакуя каждый глоток. Облизав губы, выпивоха повеселел.

– Самая лучшая водка – та, что случайно осталась на утро. Была жизнь лажовой, а с водкой налаживаться стала. Дурак я, чуть ласты не склеил. Знать бы, где затихарилось настоящее счастье: в Мексике, на Дону или в желтолицем Пекине. Не пожалел бы за важную новость последней пары чистых носков.

Дворовая жизнь за окном посветлевшей квартиры шла своим чередом. Одворняжившийся потомок лабрадора по кличке Жульен собачился в своё удовольствие с безымянной псинкой. За доминошным столом зло дуплилась неопохмелённая братва. Наглухо забитая дверь с покосившейся древней вывеской «Винные погреба» множила боль-тоску. Желание поделиться радостью раскрывшихся век овладело Зарубиным, и он, во всю мочь своей глотки, заорал в распахнутое окно:

– Чтоб я так жил, как мне с утра пришла большая радость опохмела!

– Антонио! Ты человек без совести, – огрызнулся кто-то из доминошников. – Почему тебе хорошо, когда всем плохо?!

– Вам тоже будет хорошо. Я знаю три заветных слова: сходить купить и выпить.

Спустившись во двор, Зарубин призывно махнул рукой, увлекая любителей домино в магазин. Компания смотрелась солидно. Значимость ей придавал щекастый везунчик Мишаня в матросском бушлате. Парень ходил в загранку с правом выхода на палубу корабля один раз в неделю. Море – суровая школа жизни, и матрос со знанием дела задавал ритм ходокам за здоровьем.

– Во всём нужна сноровка, закуска, поллитровка! – чеканя слова, он твёрдо ставил ступню на асфальт, живя ощущением раскачиваемой волнами палубы.

Очкарик Толяша едва поспевал за друзьями. Походку всёзнайки отяжеляли краплёные интеллектом мысли.

– Не гоните вы, ё-моё! Лучше послушайте, что скажу. Каждая вторая женщина изменяет мужу.

– Давай, Толя, без обобщений, – посуровел лицом Зарубин. – Нужны адреса, телефоны, фамилии. Лично я не против пообщаться с естественной женщиной. Лишь бы она на вопрос: «Переночуешь со мной?», отвечала: «Естественно!»

– Хватит о тёлках! – оборвал говорунов Мишаня. – Лю-ба-я, даже самая классная тёлка давно сидит у своего мужика в печёнках. Пора пиво пить. И точка. Пиво – классная вещь! Выпьешь, жидкость сольёшь, а градус твой личный бонус за любовь к пиву.

В магазине у пивной витрины Мишаня громко объявил притихшей очереди:

– Привет пивососам от матроса и всей пришедшей с ним братвы!

– Ну, всё! Зря за пивом сегодня пришёл! – пробухтел мужик в туфлях на босу ногу.

Мишаня повернулся к корешам и, молотнув себя в грудь, скомандовал:

– Витёк, давай деньги!

– Какие деньги? – пожал плечами Витёк.

– Те, что тебе доверили нести.

– Деньги украли.

– У какой крали?!

– Украли деньги крали, которых вчера в баре сняли.

– Если наши деньги украли, так почему ты свои культи в карманы запихнул. Я бы на твоём месте волосы на себе рвал.

– А я что, по-твоему, делаю?!

– Извини, братуха! Люди, помогите пострадавшим от воровского беспредела, соберите небольшую сумку денег! Если кто не сможет деньгами, возьмём с каждого по бутылке пива.

Очередь попала на два ящика пива, чем все за малым исключением остались довольны.

Пить пиво дворовой кодляк пошёл в барчик «Упоение». После третьей бутылки очкарик встал и честно признался:

– В туалет хочу-у-у.

– Не скули. Туалет в доме напротив. Дотянешь до дома?

– У меня не резиновый, до дома не дотяну.

– С утра подсели на пиво, будто всё другое в субботу пить запрещено! – Антон поднялся со стула. – Айда ко мне! Шурин спёр в магазине ящик водки и устроил в моей квартире схрон. Но когда жена от меня ушла, её брат перестал быть мне шурином. А, стало быть, его водка ничейная, а значит, моя.

– Шурин водку не простит.

– Это его проблема. Водку верну, но сделаю это в устной форме.

– Это по-нашенски! Справедливо! – поддержал Мишаня друга. – Жена давно ушла?

– Третьего дня, как началась неделя. Всплыла несовместимость взглядов. Ей нравятся мужики, а мне бабы.

Шумливой гурьбой друзья поднялись на третий этаж родного дома. Антон привычно запустил руку в карман брюк, но ключей не нащупал.

– Ёкарный бабай! Дверь захлопнул, ключи не взял. Хорошая дверь, выбивать жалко. Придётся в квартиру через окно входить. Окно, правда, высоковато и без эмчеэса не справимся.

– Есть идея! – стукнул кулаком себя в грудь матрос. – Нашего братишку губят бабы, водка, поножовщина. У японцев вроде тот же наборчик, но звучит изящнее: гейши, сакэ, харакири. Есть у них ещё ниндзя - мужик, бегающий с помощью шеста по стенам.

– О-о-о! – подпрыгнул очкарик. – Это как в том кине про того чувака, который играл в другом кине совсем другого чувака!

– Раз ты, Толя, видел, как по стене можно бегать – быть тебе нашенским ниндзей.

– Не буду. Я как на бугор взберусь, потом на второй, дух захватывает, дышать нечем. В магазин сбегать – я всегда пожалуйста. А по стене не побегу! Вдруг схренеет! Упаду, расшибусь, кого за пивом посылать будете?!

– Так какого ты рожна по буграм лазишь?! – завёлся матрос. – Иди домой и лежи на диване. Антонио! Окно твоё, и тебе к нему бежать. Антон-ниндзя – это круто! Нужен шест. Все мы возьмёмся за один конец шеста, за другой конец Антоха будет держаться. Вместе разгоняемся, Антон прыгает на стену, не выпуская шест из рук, а мы, задирая шест вверх, помогаем бегуну добежать до нужного окна.

– Не представляю, что из этой затеи получится, но хуже, чем есть, надеюсь, не будет, – после недолгой паузы согласился Зарубин.

Шест заменила длинная ржавая труба, аппендикс недавних сварочных работ.

– Япона жесть! – дружно взвыл кагал и, разбежавшись, от всей души зафигачил трубой в стену дома.

Дом, как неврастеник, содрогнулся, хлопнув форточками ближайших окон. Проснулся и заплакал чей-то ребёнок. Любопытный собачий хвост сиганул за угол. Отставной генерал Тужепуп отложил разлинеенную под коттеджную застройку карту учебных минных полей, надел папаху, включил телевизор и замер в ожидании балета «Лебединое озеро» на музыку Чайковского.

Антон больно ударился головой о стену, а вся команда бегунов, оцарапав руки, уронила трубу на ноги.

– Разгон, как говорится, получился не на все деньги, – подытожил забег, судя по выправке, бывший военный. – Или, говоря по-другому, разгон вышел не на весь стакан.

Группа отставников из трёх весёлых подполковников с запасом водки, закуски и грустных мыслей, присев на скамью у дома, с интересом наблюдала забег далеко не спортивного вида парней.

– Любая затея, поручи её раздолбаям, будет опасной! – кивнул в сторону штурмующих стену усатый подполковник.

– Ты, Санёк, на долбаков не отвлекайся. Своих забот хватает. Ни одной серьёзной сделки за лето не провернули.

– Не думал, что лето окажется, как пиво: вроде до фига брали, а оно возьми и кончись! – оправдался, как сумел, подполковник Санёк.

– Предвидеть был обязан. Задача чёткая стояла: не грохнуть предприятие. А ты... – и говорящий безнадёжно махнул рукой.

– Проблемы повылезали, как черви после дождя. Хотел на них плюнуть и утопить, да слюны в пересохшем горле не хватило.

– Думать надо было. Головой думать, а не задницей.

– Пустой разговор пошёл, – присёк перепалку третий подполковник. – О Сашиной голове мы ещё в мае говорили. Без Антипова не обойтись. Голова этого человека на место стала, когда его током тряхануло. Теперь с возможностями человек. Бактерию без микроскопа видит. Номер троллейбуса за два квартала чувствует. В театре с двадцать первого ряда все ресницы у Дездемоны пересчитал.

– Производство надо запускать, а не ресницы пересчитывать, – не сдавался Сашка.

– Производство чего?

– Да хоть чего! Китайцы благодаря производству круто поднялись.

– Китайцы фуфляк по всему миру гонят. В Китае самое развитое производство – производство китайцев.

– Да пойми же ты, Василий, время сейчас подходящее – без оглядок на китайцев круто подняться.

– На чём? На чём подняться?

– Да на том, что каждому из нас знакомо: на войсковом имуществе и военной технике.

– Тогда впору Байдакова вспомнить. Он круто поднялся на динамите. Опускался, правда, медленно и по частям. Наливай! – скомандовал Вася. – За Байдакова надо выпить.

К скамейке подошла бабуля - божий одуванчик.

– Уступи, Васька, место пенсионерке.

– Баба Лена, не борзей. За мной вся скамья пустая, садись куда хочешь.

– Под тобою место нагрето. Уважь старость, пересядь.

– Начну всех уважать – о себе позаботиться некогда будет. Вот тебе полстакана водки, согрейся изнутри.

– Капитан Козлов! – взял под козырёк свалившийся непонятно откуда полицейский.

– Не понял?! Каких козлов ты капитан?

– Вася, у капитана фамилия Козлов, – подсказал подполковник Сашка. – Верно я говорю?

– Так точно. Почему нарушаем? Групповое спаивание бабушки. Каждая бабушка – золотой избирательный фонд государства.

– Мы, Козлов, как и ты, офицеры. Ты капитан, мы подполковники. Четыре из четырёх – кворум офицерского собрания. Профессия наша – Родину защищать. И никто не вправе запретить пить за Родину. На, пей! – и Василий сунул стакан водки в руку полицейскому. – Пей за Родину!

– За Родину выпью, если вы мне в чистый стакан налили.

– Стакан после водки извращенцы ополаскивают. Пей. Повезло тебе с достойными людьми выпить. Выпил? Молодец. Теперь за Победу пей.

– За Победу – выпью!

– Вот это по-нашему! – улыбнулся Сашка и красиво запел:

Тучи над городом встали!

Мыши в разведку пошли.

Кошку поймали, за хвост привязали

И на расстрел повели...

– Тащщщицеры!

– Слабак наш двухстаканник, – покачал головой усатый подполковник. – «Товарищи офицеры» не способен выговорить после всего-то двух стаканов водки. Нестойких в полицию брать стали. Ты, капитан, на сало нажимай, пока мы его не съели. Огурец солёный смелее вприкуску пожуй. Сало – продукт полезный. Тебе без сала водка мозги наизнанку вывернет. А с вывернутыми мозгами тебе до подполковника не дослужиться. А, может, я краски сгущаю, и капитанам, вроде тебя, в полицейском ведомстве прямая дорога в подполковники?

– Без сала всем крышка будет, – отправив в рот кругляшок огурца, согласился подполковник Вася.

– Тащщщицеры! Какие же вы хорошие, добрые мужики, – расчувствовался Козлов.

– У тебя, капитан, стакан пустой. Не желаешь ещё один?

– А на хрена мне два пустых стакана?!

– Слышали?! Это слова не мальчика, а мужа. Наполняй ему стакан, пусть проявит себя. С нами пить – не шпану пестиком пугать! – Василий кивнул в сторону бегунов с трубой.

Штурмующие готовились ко второй попытке.

– Антон, ты прыгай, а не головой дом бодай. Нам водка нужна, а не пролом в стене.

– Прыгну! В этот раз точно прыгну. Давай трубу! – напоминание о водке взбодрило Антона.

– Ну, ни пука тебе, ни пера! – перекрестил друга матрос.

В этот раз Антон не сплошал. Сработал, как настоящий ниндзя. До заветного окна оставалась пара шагов, но трубу повело в сторону, и Антон влетел в соседское окно.

Трах-бабах-бах. Зазвенело разбитое стекло. Следом послышался несдержанный мат. В открытых окнах виноградными кистями повисли праздные и любопытные. Всполошилась влюблённая парочка, дремавшая на диване двумя этажами выше злополучного окна.

– Слышала? К кому-то воры влезли!

– А вдруг следующая квартира наша будет?

– Встань и быстренько надень платье на всякий случай. Ну, чего медлишь?

– Не знаю, какое платье надеть. Зелёное или розовое.

– Какая разница! Грабить будут, а не тобой любоваться.

Парень отвинтил у табурета ножку.

– Спущусь к соседям, может, помощь нужна. Ты любишь меня?

– Люблю.

– Чёрт, и я тебя люблю.

– Так почему мы оба не в постели?

– Я об этом тоже подумал.

Антон, став на коленки, огляделся по сторонам. Непонятная квартира. Ободранные обои, почерневший потолок, в углах паутина. На диване лежит здо-ро-вен-ная девка.

– Вштану ш дивана, штоля, пашматрю, кого чёрт в окно закинул.

– Пашматри, доча, пашматри, милая, – приподнялась с кровати старуха мать.

– Ой, мамо, так-то мужыка нечиштая принешла. Прыгун акробахнутый в чиштом виде.

– А ты бедовала, родимая, што женихи тебя забыли.

– Так разве женихи в окна лазят?!

– За принцешами лазят. Не шумлевайся.

– Так то, мамо, не жених, а урод некий. В гоштях минуты не пробыл, а чиштый воздух ишпортил, зараза.

– Так то ш, доня, Антошка, Георгия Зарубина шынок. Та ещё шволочь. Никогда пуштую бутылку не отдашт, шам торопиться шдать. Гони его, душенька, ш глаз долой.

Антон ретиво вскочил на подоконник и сиганул в окно без пинка под зад. Но, оказавшись на земле, не устоял на ногах, упал и больно ударился коленками об асфальт.

– Не могу больше! – взвыл страдалец от боли.

– Подымайся, Антон. До цели два шага оставалось.

– Эй, бегуны! – крикнул подполковник Сашка. – В подмогу от нашей скамейки командируем старпёра Козлова. Пальнёшь в воздух, капитан! Задашь бегунам дружный старт.

– Пальнуть – это запросто. Палить я обучен.

Не дожидаясь выстрела раззадоренные бегуны дружно завопили.

– А-а-а! Сгорел сарай, гори и хата!

Третья попытка чем-то напомнила пытку.

– Высоко взлетел земеля! – радостно загалдели внизу. – Прёт по стене, как ретивый таракан!

В какой-то момент Антон поверил: ещё один шаг – и быть ему на крыше дома. На крышу не очень-то хотелось. Руки непроизвольно разжались. Полёт к земле получился коротким, приземление – ужасным.

Лежал Антоша Зарубин на земельке тихо, как пломбир, в полной отключке. Те, что были на другом конце трубы, добежали до стены и, хлобыстнувшись об неё, уронили трубу на недобитого парня. Картина побоища потрясала своей прозаичностью. В кругу сподвижников и зевак лежал человек в обнимку с ржавой трубой.

– Самозваного героя ПВО долбануло. Не хрен летать там, где летать не положено, – подытожил забег один из военных.

– Гады твоё ПВО. Сами не летают и другим не дают, – огрызнулся матрос.

– ПВО здесь не при чём. Во всём виноват закон подлости. Единственный работающий в стране закон, – не дал разгореться перепалке другой военный.

– Люди, Антон практически отсутствует в нашей реальности, а вы спор затеяли! – забеспокоился кто-то из зевак.

– Ничего, ничего! – принялась всех успокаивать баба Лена. – Я знала его бабушку. Крепкая была женщина. Трёх мужей схоронила. Последние два просто прилегли с ней рядом вздремнуть. Здоровьем Антошка в бабку пошёл. Выживет, не сомневайтесь!

– Так это меняет дело! Значит, есть повод выпить за Антона и ему налить, – оживились военные.

При слове «налить» глаз Антона дёрнулся, а губы прошептали:

– Уже чувствую себя, но чувствую всё ещё плохо.

– Ширинку парню расстегните, пусть всем телом дышит, – предложил кто-то из вновь подошедших зевак.

– Нашатырь! Нужен нашатырь! – засуетилась баба Лена. – Нашатырь поможет бедняге быстрее очухаться.

– Водка лучшее средство от всех хворей. Держи стакан, Антон. Народ и армия едины! Пей! Тебе сейчас плохо, как никому. Раствори свою боль.

– Стакан взял, значит, точно жить будет! – обрадовался матрос. – Дайте и мне стаканчик, хочу с другом чокнуться.

– Будь человеком, матрос. В его-то чокнутом положении не до чоканий.

– Стаканчик с водочкой поднесли, – расплылся Антон в блаженной улыбке. – Это ж с какой высоты я должен упасть, чтобы вся бутылочка мне досталась?!

– Молодец, Антоха! – по-военному скупо похвалил страдальца подполковник Сашка. – В твоих словах – вся правда жизни. Когда живёшь – хочется выпить, а когда выпьешь – хочется жить!