Параллели

Дни были пропитаны осенью, которая решила подарить людям ещё немного тепла. Проливные дожди резко сменились на солнечные лучи, протыкавшие насквозь улицы и дома, застревавшие в ветках деревьев, которые уже давно сменили зелёную листву на золотисто-красную, иногда дождём упадавшую на головы прохожим, которые, казалось, потеряли головы от внезапного тепла, сняв шапки и подставляя лица к небу, по которому медленно плыли пушистые облака, обрамлённые розовой каймой. Вечерние и утренние туманы уже не были такими пугающе-величественными — они мягко окутывали Сан-Франциско, словно перьевое одеяло, сотканное из бриллиантовых капель океанской воды.

Октябрь. Время, когда чай становится неотъемлемой частью человеческой жизни, когда тёплые носки греют ноги, когда в глазах перемешиваются осенние краски, а в воздухе витают ароматы пряного океанского бриза. Октябрь всегда непредсказуем: ты ждёшь холод и дождь — и это появляется, но лишь на время, чтобы затем сделать паузу, преподнеся последний подарок в виде хорошей погоды.

Октябрь. Это время года заставляет проникнуться ностальгией по старым временам, потерять слезинку или две, думая о прошлом. Но это также время, когда твои чувства обостряются, когда ты можешь сделать выбор, принять какое-то решение, прежде чем впасть в зимнюю спячку, погасив внутри душевные порывы. Разумеется, выбор можно делать хоть каждый день. Но октябрь — это что-то особенное, промежуток между теплом и холодом, когда ты словно стоишь на грани.

Утренний солнечный луч зайчиком проскочил в одну из квартир на тихой улице, подождал на оконном стекле, отбрасывая сверкающую тень на подоконник, а затем скользнул по светлым волосам, волнами покоящимися на мягкой подушке, и только после этого решил пощекотать веки, которые дрогнули, но не открылись, а на заспанном лице появилась сонная улыбка. Девушка легко перевернулась на живот, обняв подушку, желая потратить ещё немного драгоценных минут, отведённых на сон перед тем, как зазвонит будильник. Мобильник, мирно лежащий на прикроватном столике, пискнул, оповещая о входящем сообщении. Девушка моментально раскрыла глаза, в зелёных зеркалах которых зажглись огоньки, и взяла аппарат в руку. Губы снова расплылись в улыбке.

«Доброе утро, Рассветная. Пора вставать.»

В буквах не было намёка на улыбку, но девушка точно знала, что отправитель улыбался точно так же, как и она сама сейчас. Тонкие пальцы набрали ответ.

«Доброе утро. Я уже встала.»

«Раз так, то подойди к окну.»

Свесив ноги, а затем легко спрыгнув с постели и потянувшись, девушка подошла к окну и раскрыла шторы. В комнату хлынул яркий солнечный свет, нежно касаясь чуть примятых подушкой щёк. Взгляд светловолосой опустился вниз, где возле парадной дорожки, ведущей в дом, стоял высокий широкоплечий парень с глазами цвета грозового океана, мерцающими в утренних лучах расплавленным серебром. В руках парень держал два стаканчика: один с кофе, другой с чаем. Во взгляде девушки появилась нежность, совсем ей несвойственная, а может, просто давно позабытая. На губах снова заиграла улыбка.

Эти двое так не были похожи на обычных влюбленных людей. Они были одновременно и взаимопритяжением, и взаимоотталкиванием. И вряд ли слово «обычный» могло быть применимо к парню и девушке. Слишком сложные судьбы, слишком сложные характеры, слишком много недосказанности — и всё-таки, они решили быть вместе. Когда случается такой союз, можно увидеть, как же необычна человеческая натура, когда ради того, чтобы позволить себе быть счастливым, ты можешь изменить самого себя, свои принципы, свои желания. Иногда даже всю свою жизнь. Эти двое вряд ли предполагали, что́ выйдет из их союза, а если бы знали хоть что-то — возможно, поступали бы по-другому.

КАТАРИНА.

«Мой парень мне только что звонил. Мой парень написал мне смс. Мой парень заберёт меня после работы, как обычно. Мой парень. Мой. ПАРЕНЬ.»

Мысли кружились, как в калейдоскопе, пока я протирала бокалы за барной стойкой, закусив губу и удалившись вглубь себя, не забывая следить за посетителями.

«Мой парень?»

Все эти слова, разбегающиеся в моей голове по всем углам, словно сумасшедшие тараканы, заставляли меня думать о том, что я похожа на двенадцатилетнюю девочку, которой улыбнулся первый попавшийся красавчик, и которая отныне уже успела заполнить все странички своего личного дневника его именем, обрамлённым блестящими сердечками ядовито-розового цвета, и придумать, как будут звать четырёх детей, которые появятся от союза с этим красавчиком в будущем.

Вам это знакомо? Мне нет. Я никогда не бредила этими детскими мечтами. В двенадцать лет меня больше волновали наряды и тусовки, занятия в команде чирлидерш и предстоящая контрольная по физике, в которой я была не «бум-бум». Тогда мужской пол как-то не вызывал у меня соплей, слюней и ярких мечтаний. Ну, до поры до времени. До времени, которое разделило мою жизнь на «до» и «после», но я не хочу об этом вспоминать, по крайней мере, сейчас.

Я не могу сказать, что бесконечно счастлива. Я не могу сказать, что отныне в моей жизни всё прекрасно и замечательно. Я также не могу утверждать, что страх внутри меня рассеялся и больше не грызёт внутренности, а сама я стала похожа на девочку-грезу. Но я, к своему большому удивлению и некоторому упрямому негодованию, могу с точностью сказать одно: я влюблена в Брэндона Купера. Может, даже больше, чем влюблена. Поняла я это именно неделю назад — в тот момент, когда парень ледяным тоном сообщил мне, что отвезёт меня домой и больше никогда не потревожит.

Эти его слова... Мне вдруг стало так плохо. Не физически, нет. Внутри будто всё оборвалось с осознанием того, что я больше не буду иметь возможности целоваться с ним, гулять, разговаривать, ругаться и всё такое. Что именно мне, Катарине Дерри, не будет позволено это делать. Подумать только, насколько я привыкла к присутствию Купера в моей жизни в обоих ипостасях — Фиби-Кошки и Кэтти, обычной официантки. Наверное, я — самая противоречивая натура на всём белом свете: сначала кричу, что на фиг мне не сдался этот типчик с высоко поднятой вверх головой, а затем бегу в его объятия, внутри себя молясь, чтобы он больше не отпускал меня. Стоило мне заикнуться Мариссе, что я запуталась, как на мою голову вылился поток итальянской ругани, и слова «упрямая, чёрт возьми, идиотка» были просто цветочками. И впрямь — упрямая идиотка.

Но Брэндон не оттолкнул меня, вопреки моим страхам. Более того — с тех пор мы вместе. Да, наши отношения далеки от идеала, но в этом вся их прелесть: мы не притворяемся хорошими и благородными, мы такие, какие есть — ругаемся так, что нас чуть ли не разнимают, целуемся, как бешеные, отдавая все чувства, что у нас есть, делимся своими взглядами на жизнь, и, что удивительно, — они совпадают. Не во всём, конечно, но в большей степени. Мы меняемся, учимся принимать друг друга со всеми нашими тараканами, которые стараются подружиться, и у них это получается. Я поняла, что внутри Купера есть что-то, что он старается спрятать, чтобы никто не увидел. И тогда же я поняла ещё кое-что: мы похожи. Мы оба стараемся показаться не теми, кто мы есть. Но Брэндон никогда больше не спрашивал о моей прежней жизни, сказав только одно:

– Я никогда не пойду против твоей воли. Если ты захочешь, чтобы я знал — ты сама мне расскажешь. Когда придёт время.

Я не торопилась раскрывать карты своего прошлого и так же не расспрашивала парня о его жизни. Между нами очень много недосказанности, но ведь мы приняли друг друга совсем недавно, поэтому это логично. У нас впереди ещё много времени, чтобы разобраться во всём. Одно я знала точно: отныне моё сердце больше не принадлежало мне.

Ох, если бы я только могла догадываться о том, что ждёт впереди...

БРЭНДОН.

До свадьбы сестры оставалось всего два дня, и всё время, пока шла подготовка, мне хотелось убиться об стену. К чему все эти заморочки? Почему нельзя просто свалить в Вегас и расписаться, не выходя из машины, а затем уехать в кругосветку, к примеру? Я как-то задал этот вопрос сестре и получил в ответ уничижительный взгляд:

– Брэндон, ты вообще не сечёшь фишку.

Я пожал плечами и больше сестру не доставал, иначе мне грозило прилететь дизайнерской свадебной туфлей по башке. Элизабет вообще была такая дёрганная, будто бы планировала не свою свадьбу, а по меньшей мере президентскую. Как по мне, так молодые вообще не должны париться насчёт своего же праздника, это задача свадебного агентства, но кто их поймёт, этих женщин? У них вечно всё должно быть под неусыпным контролем.

Время до бракосочетания тянулось медленно, и я желал, чтобы этот дурдом поскорее закончился. Смешно, но Николас, будущий муж моей сестрёнки, полностью разделял мою точку зрения. Иногда мы сидели в моем домашнем кабинете, попивая коньяк и разговаривая на разные темы. Я, наконец, смог убедиться в том, что отдаю сестру в надёжные руки.

Однажды утром, когда я лежал в постели, переписываясь с Катариной, Малышка Бетти залетела в мою комнату, взведённая до предела. Такой злой я давно её не видел, поэтому тут же напрягся и спросил, что случилось. Лиз рухнула на кровать и спрятала лицо в ладонях, пробормотав:

– Он, как всегда, находит самый лучший момент, чтобы испортить настроение.

Он. Мне всё было ясно. Наш мудак-отец решил напомнить о себе. Видимо, до него дошёл слух насчет свадьбы. Я понимал, что́ чувствует Элизабет: когда-то давно, ещё до маминой смерти, он был для неё папой. Не отцом, не тем ублюдком, которым стал, а человеком очень родным и, казалось, надёжным. Предательство сестра переживала особенно болезненно и тяжело. Мне было проще: с малых лет я уже понял, что он урод. Но Элизабет была старше, и она застала время, когда семья была именно семьёй, когда были тепло и забота, исходившие от обоих родственников. А потом, спустя много лет после случившегося, отец захотел использовать Малышку Бетти, как разменную монету. Продать ради выгоды. И с тех пор сестра вычеркнула его из своей жизни, но это не означало, что папочка забыл, что у него есть дочь. Как бы я хотел, чтобы он за всё ответил: за каждую минуту нашего одиночества, за каждую слезинку сестры, за каждый проступок, который он совершил. И самое главное — за смерть матери.

Как бы сестра ни отговаривала меня, я всё-таки съездил в корпорацию, распугав всех работников, ворвался к отцу в кабинет, чего он, конечно, не ожидал, уединившись со своей секретаршей (новенькой, кстати). Выгнав перепуганную девушку вон, я схватил Купера-старшего за грудки и хорошенько врезал по морде, выслушав в свой адрес поток ругательств и угроз, а затем покинул здание корпорации, не ощущая внутри желаемого облегчения. Впервые в жизни я поднял на отца руку, и мне хотелось сделать это ещё раз, бить и бить до тех пор, пока его жалкая, продажная душонка не провалится в Преисподнюю, где для неё уже давно забронирован самый лучший и жаркий котёл. Зверь внутри меня, подпитываемый моей яростью, натягивал цепи, царапая когтями каменный пол, и требовал вернуться и довершить начатое. Я уже был готов это сделать, но лишь пискнувший в кармане телефон, уведомивший меня о входящем сообщении от Катарины Дерри, смог остановить то, о чём я бы потом, скорее всего, пожалел.

При мысли о девушке всё сразу отошло на второй план, как и всегда, и Зверь разочарованно зарычал, покорно ложась на пол. Прочитав смс, я сел в машину и поехал в «Шесть хот-догов». Рабочий день Кэтти был в самом разгаре, девушка носилась туда-сюда между столиками с подносами заказов в руках, и мне пришлось резко схватить её за запястье и оттащить в тёмный угол подсобки, чтобы поцеловать. Кэтти не сопротивлялась, но после угостила меня подзатыльником, сердито сказав, чтобы я не отвлекал её от рабочего процесса и подождал за барной стойкой. Я ухмыльнулся и, ещё раз поцеловав девушку, отпустил работать. Через некоторое время передо мной на барной стойке оказалась чашка крепкого кофе, и я с благодарностью посмотрел на зеленоглазую, которая подмигнула мне, а затем, когда её взгляд упал на мои руки, нахмурилась:

– Это что такое?

Я опустил глаза вниз и увидел, что мои костяшки были в запекшейся крови. Надо же, я и не заметил.

– В гости ходил, – невинно ответил я, делая глоток горячего напитка, чувствуя, как настроение потихоньку возвращается в норму. Кэтти понимающе хмыкнула, спросив:

– Отец?

Она была в курсе моих с ним отношений. Элизабет, скорее всего, тоже что-то рассказывала. Они вообще с Катариной стали хорошими подругами, и очень часто я заставал зеленоглазую у себя дома, уже не удивляясь её присутствию, а наоборот, ощущая внутри тепло, глядя на то, как девушка перемещается по пентхаусу, легко и свободно, словно мотылёк.

– У этого ублюдка хватило наглости позвонить моей сестре и вытрепать ей все нервы накануне свадьбы, – внутри снова начала подниматься волна злости, но Кэтти, будто чувствуя это, положила тонкую ладонь на моё запястье и несильно сжала его. По коже пробежали электрические микро-молнии.

– Чего он хотел?

Я пожал плечами, тайно наслаждаясь теплом руки Катарины.

– Кто знает, что на уме у этого недоумка? Он просто обожает напоминать о своём чёртовом существовании тогда, когда меньше всего этого ждёшь.

– Ну, думаю, теперь он будет поосторожнее с этим, – многозначительный взгляд указал на мои разбитые костяшки. – Ибо вкусил последствия.

Я был полностью согласен с Кэтти.

Раньше я никогда не мог понять, как одна встреча может поменять ход твоей жизни. Вот ты живёшь, не зная, что это такое — эти высокие чувства, о которых кричат на каждом углу, пишут в книгах и снимают фильмы. Ты понятия не имеешь, что значит засыпать и просыпаться с мыслями об одном человеке, постоянно проецировать его лицо в своей голове, слышать его голос даже тогда, когда он не рядом, уметь различать его силуэт в разношёрстной толпе. Вся эта дурацкая нежность, страсть, желание оберегать, в первую очередь — от самого себя, постоянно хотеть видеть рядом, чувствовать, прикасаться...

Я всегда думал, что в этих чувствах кроется людская слабость, на которую можно надавить при любом удобном случае. Я смеялся над этим и не понимал ни влюблённого по уши Дамиана, ни свою сестру, не отличавшуюся склонностью принимать резкие решения, меняющие жизнь в мгновение ока. Я не понимал их, а может, просто не желал понять. Я был одиночкой по жизни, ни от кого не зависел, никому и ничем не был обязан. Сотни девушек прошли мимо меня, и я даже не помнил их лиц — они были просто тенями, которые исчезали с рассветом...

«Тени, которые исчезли с появлением Рассветной», – пролетела мысль, и я улыбнулся ей. А ведь действительно, я часто называл Кэтти своей Рассветной. Кто бы мог подумать, что однажды придуманная кем-то легенда сможет воплотиться в реальность, пусть даже частично?

Одна встреча — и всё изменилось. Девочка-официантка, которой по случайности выпала доля доставить пиццу в особняк моего папаши — туда, где я не живу уже очень давно. Именно в тот день, когда я решил устроить тусовку — первую за долгое время. Девочка-официантка, работающая в кафе, принадлежащем корпорации, наследником которой являюсь я. Почему мы не встретились раньше? Я часто задавал себе этот вопрос, но ответа так и не находил. Действительно что ли боги всё решают за нас, дёргая за ниточки наших жизней, словно опытные кукловоды? Если это так, то я, пожалуй, даже благодарен им.

Зеленоглазая ехидна с колючим языком и невероятно манящими губами, похожими на спелую землянику, упрямая и невыносимая — она вошла в моё сердце, которое, оказывается, у меня присутствует, полностью заполнив его своим ароматом свежего грейпфрута, и отныне стала там полноправной хозяйкой.

КАТАРИНА.

Обычно день X наступает именно тогда, когда ты постоянно думаешь о нём, ждёшь, а затем вдруг напрочь забываешь о его существовании, и тут он барабанит рано утром в твои двери с воплем:

– Мы проспали!

Я, как подорванная, слетела с кровати, запутавшись в простыне, и рухнула вниз, больно ударившись коленками об пол. Рэйвен залетела в мою комнату с горящими глазами и боевым кличем, призывающим собрать конечности и торопиться в ванную.

– Это всё потому, что кому-то понадобилось устроить девичник прямо вечером перед свадьбой! – крикнула я, сцепив зубы, забираясь под холодные струи душа, чтобы быстро взбодриться. Ответ сестры за шумом воды не был слышен, но, подозреваю, она со мной согласна. А я ведь говорила Элизабет, что не следует этого делать, но мне закрыли рот, сказав, что слово невесты — закон. Да и девичника как такового не было — собрались несколько девчонок, назаказывали всякой вкусной дребедени и шампанского с мартини (не люблю ни то, ни другое, пришлось пить сок, поэтому в какой-то степени мне повезло — головная боль и разбитое состояние отсутствовали, чего нельзя сказать о Рэйвен), посмотрели какое-то дурацкое кино, посплетничали, посмеялись и разошлись, когда время перевалило за час ночи. Думаю, мальчишник прошёл веселее: кто-то проболтался, что ребята позвали стриптизёрш. Нужно будет спросить об этом Купера, а заодно и треснуть по макушке, если это окажется правдой. А нечего на других девушек пялиться. Боже, и когда только я стала ревнивой?...

Зря Рэйвен так паниковала, мы успели и одеться, и собраться, и нам даже пришлось ещё подождать лимузин. Ох уж эти богатые причуды — зачем, спрашивается, нужно было арендовать два лимузина: один для парней, и один для девушек-подружек невесты? Какое расточительство. Рэйвен на этот мой случайно заданный вслух вопрос пожала плечами и ответила:

– Кэтти, ну что ты, как бабка старая? Пусть оторвутся люди, всё-таки такой день не каждый раз бывает.

– Ага, и не каждый раз бывает так, что выходишь замуж за человека, с которым начала встречаться два или три месяца назад, – хохотнула я. Рэйвен закатила глаза и промолчала.

В огромный ресторанный комплекс «Роял Гарден», находившийся практически на берегу океана, мы приехали весёлые и улыбающиеся, в меня всё-таки впихнули бокал шампанского, и в голове приятно зашумело. Всю дорогу мы распевали песни, прикалывались над Элизабет, которая выглядела просто сказочно, и фотографировались. Прибыв в положенное место, мы всей гурьбой быстренько юркнули в специальную комнату для невесты, чтобы поправить внешний вид и приободрить немного побледневшую от нахлынувшего волнения Лиз. Брэндону, видимо, было скучно — он то и дело слал мне сообщения.

«Вы уже пьяны?»

Я хмыкнула, подкрашивая губы одной рукой, а второй набирая сообщение.

«Не-а, стекла как трезвышко.»

Брэндон прислал смайлик, закатывающий глаза. Я улыбнулась. Наше с ним общение с каждым днём становилось всё привычнее и привычнее, и теперь я уже засыпать не могла без его смс. Кажется, это зависимость.

«Наркоманка несчастная», – пожурил меня внутренний голос.

Я снова улыбнулась, глядя в зеркало: неизменный грим, косметика, волосы завиты в кудряшки, классическое бордовое платье с открытыми плечами спускалось волнами к полу. Меня снова приодели, и я, — что удивительно! — ни разу не отпустила колких комментариев. Чудеса.

И ничуть я не несчастная, а очень даже наоборот. Внутри грелось солнце и бурлило предвкушение чего-то нового. Похоже, я наконец-то начала жить.

– Вы готовы? – дверь приоткрылась, и внутрь просунулась черноволосая голова одной из работниц свадебного агентства, устраивавших сегодняшнее торжество.

– Выход подружек через три минуты. Невеста, выдохните! Отставить обмороки! Слёзы тоже не нужны, всё это оставьте на банкет. Ну же, девочки, не волнуйтесь, всё пройдёт отлично. Так, по местам, живенько!

Господи, ну и тётя, ходячий энерджайзер просто! Я посмотрела на Элизабет, и наши глаза встретились.

«Я так боюсь.»

Я ласково улыбнулась.

«Ты же уверена в своём выборе, так зачем переживать? Оставь это другим.»

Оказывается, если ты на одной волне с человеком, читать по губам — проще простого. Элизабет благодарно кивнула мне, а я подмигнула в ответ, затем выскользнула за дверь вместе с остальными подружками невесты. Идя по широкому и светлому коридору, я вдруг подумала: интересно, какой будет моя свадьба? Буду ли я так же переживать и нервничать? Будут ли мои руки такими же холодными от волнения, как руки Элизабет, когда я коснулась её пальцев, сидя в лимузине?

– О чём думаешь? – будто услышав мои мысли, повернулась ко мне Рэйвен, идущая впереди. Я ухмыльнулась.

– Да так, ни о чём.

– Представляешь, как будет выглядеть твоё самое главное событие в жизни?

– Немедленно вылези из моей головы, – делано сердито сказала я, улыбаясь во все тридцать два. Рэйвен хохотнула, затем сказала:

– Я думаю, твоя свадьба будет очень...Специфичной.

Улыбка не погасла на моих губах, однако это невинное слово заставило меня вспомнить то, о чём я, казалось, успела позабыть за две недели: о том, кто я такая. Точнее, о том, что сделало меня такой и что я должна сделать, чтобы хоть немного приглушить боль и жажду отмщения.

«Твоя свадьба будет очень специфичной...»

Если она вообще будет, Рэйв. Потому что у меня есть определённые сомнения на этот счёт.

БРЭНДОН.

Что может чувствовать человек, ведущий свою родную сестру к алтарю? Может, душащие слёзы умиления? Комок в горле? Сухость во рту? Печаль-тоску?

Ничего из этого я не чувствовал, и не потому, что я холодный камень, не умеющий умиляться и радоваться за других людей. Внутри себя я ощущал безмерную радость и спокойствие за Элизабет, медленно шагая вместе с ней вперёд, накрыв её подрагивающие от волнения холодные пальцы своей рукой. Малышка Бетти была уже не малышкой: слишком уж по-взрослому она смотрела вперёд, оказавшись на пороге своей новой жизни. Я с удивлением наблюдал за ней и понимал, насколько сестра выросла. Она никогда не умела принимать скоропалительные решения, а тут вдруг раз! — и через несколько минут будет уже не Элизабет Джордан, а миссис Элизабет Хэмилтон. И, что самое главное, — сестра была полностью уверена в своём решении. Вот, значит, как в жизни бывает: появляется всего лишь один человек — и твои принципы летят к чёрту.

Я кинул взгляд на Катарину, стоящую вместе с другими подружками невесты возле арки, увитой розами. Вот и у меня появился человек, благодаря которому лёд в душе начал стремительно таять, а сам я становился совершенно другим, ощущая внутри порой жестокую борьбу со Зверем, который отчаянно не хотел, чтобы мой характер приобретал мягкие черты.

«Любовь.»

Это слово было в принципе неприемлемым для Зверя — ледяного, бездушного и чёрствого существа, которого я сам взрастил и периодически подкармливал. Поэтому день ото дня борьба становилась всё яростнее, но я знал, что это того стоило.

Элизабет снова издала судорожный вздох, и я, скосив на неё глаза, тихо сказал:

– Ещё не поздно передумать.

Разумеется, сестра закатила глаза и крепче сжала мою руку.

– Я уверена.

– Раз уверена, то не бойся.

– Я не боюсь, я волнуюсь.

– Почему же?

– Ты не поймёшь.

Теперь пришла моя очередь закатывать глаза. Конечно, все мужики — тупые, по мнению женщин. А на самом деле, всё очень просто: когда мы в чём-то уверены, мы тверды в своей позиции. Волнения и прочая чепуха нам абсолютно не требуются.

Наконец, я подвёл Элизабет к импровизированному алтарю, возле которого томился в ожидании Николас, восхищённым и ласковым взглядом окинув свою невесту. Элизабет нежно улыбнулась, и я положил её руку поверх руки Николаса, как требовал старинный обычай, затем отошёл от них и встал рядом с другими парнями — друзьями жениха. Моя роль была исполнена, и далее последовали клятвы, обещания, обмен кольцами, а затем — скрепляющий новообразованный союз поцелуй, во время которого добрая половина женщин, сидевших в зале, умилённо пустила слезу, а некоторые мужчины, деликатно покашливая в кулак, покраснели. Следующим этапом были громкие аплодисменты, поздравления и слёзные объятия. Зверь, видя всё это моими глазами, фыркнул и закрыл глаза, положив морду на лапы. Для него происходящее выглядело по-идиотски.

Я стоял рядом с Катариной, к которой подошёл сразу же после окончания церемонии. Обхватив её талию, обтянутую в тонкий бордовый шёлк, я пару раз поцеловал девушку в щёку, с удовольствием наблюдая, как её алебастровая кожа мило покраснела, а на губах расцвела улыбка. Всё-таки не могу понять, какой Катарина Дерри нравится мне больше: ехидной, постоянно отпускающей колкие шуточки, вот такой милой и раскрасневшейся, или же как тогда, несколько недель назад — огненной, страстной и безумно возбуждающей? Ох уж эта девушка, она меня с ума сводит своей постоянной изменчивостью!

– Потанцуем?

День плавно перетёк в вечер, добрая половина гостей уже изрядно поднакидалась алкоголем, вручение подарков и поздравлений прошло, и теперь кто-то болтал, кто-то цедил шампанское, кто-то отправился на свежий осенний воздух — гулять по берегу океана, ну а другие ринулись танцевать. Элизабет с Николасом не было видно — видимо, уже уединились где-то. Дамиан с Рэйвен затерялись в толпе танцующих, а теперь и я пригласил сидящую рядом со мной Кэтти, жующую клубнику, на танцплощадку, где выступали приглашённые музыканты.

– Только если у Вас обе ноги не левые, – хитро улыбнувшись, ответила Кэтти, проглатывая очередную клубничину. Я ухмыльнулся: конечно же, я помнил эту фразу, ведь именно в тот вечер я впервые увидел эту зеленоглазую язву в обличие принцессы, а не серой мышки.

– Пойдём, проверим? – я поднялся со стула, украшенного какими-то непонятными газовыми лентами (для красоты, видимо), протянул руку своей девушке и та, схватившись за неё, элегантно поправила своё платье, и мы направились в центр танцующих. Аккуратно обхватив Кэтти за талию, я прижал её к себе, и мы стали тихонько кружиться под медленные, тягучие звуки скрипки и фортепиано, орошаемые нежным голосом приглашённой певицы. Я в который раз окинул обстановку: организаторы, конечно, постарались на славу. «Роял Гарден» был широко известен тем, что свадьбы здесь отмечались с воистину королевским размахом. Ресторанный комплекс находился на берегу океана, и в любое время года вид отсюда открывался потрясающий. Сейчас мы находились на огромной террасе: она была закрытой, но все стены были полностью прозрачными, и сквозь них в опустившихся на землю черничных сумерках виднелись редкие звёзды, раскиданные по небу в хаотичном порядке, тёмными бриллиантами искрился океан, чьи волны набегали на песчаный берег, а затем снова ускользали обратно. Снаружи на деревьях, растущих вокруг комплекса, мерцали иллюминационные гирлянды, а внутри всё было искусно увито розами вперемешку с белыми газовыми лентами; на каждом столике для гостей стояли вазы с цветами; по всему периметру пола были рассыпаны лепестки роз, а высоко на потолке горели искусственные свечи, делая вечернюю обстановку уютной и тёплой.

– О чём ты думаешь? – опустив глаза, спросил я Катарину. Та улыбнулась.

– О том, что мне хорошо.

Я улыбнулся в ответ. Удивительно, что за сегодняшний день мы ни разу не поругались, как обычно.

– Тебе здесь нравится? – снова не удержался от вопроса я.

В глазах Кэтти появилась лёгкая дымка серьёзности.

– Мне нравится везде, когда я с тобой.

Мы редко словами давали понять, как нам хорошо, когда мы вместе. Мы не признавались друг другу в своих чувствах, не выдавливали из себя сладкие словечки, нечасто делали комплименты, но это всё было не столь важно. Мы оба знали о том, что́ чувствуем друг к другу, и это было понятно по касаниям рук, по поцелуям, прожигающим внутренности, по взглядам и эмоциям. Слова — это лишь слова, и ни одно слово не имеет такой силы, как действие. Поэтому то, что прозвучало из уст девушки, немного удивило меня, но сразу же после этого по всему телу разлилась томная нега.

– Тебе идёт это платье, – я коснулся губами уха Кэтти, чувствуя, как та судорожно сжала мои плечи. – Так и хочется его сорвать.

– Дурак, – тонкая ладонь шутливо треснула меня по лбу, но в глазах Катарины уже плясали черти. Она привыкла к тому, что я иногда шептал ей всякие непристойные вещи, от которых её тело начинало покрываться мурашками. И, что интересно, — ей это нравилось. Её заводили такого рода фразы. Однако до постели мы ещё не дошли: естественно, мы оба хотели друг друга, хотели очень сильно — это проявлялось в поцелуях и объятиях. Но я решил не торопить события, растягивая предвкушение первой ночи, как последний мазохист, просыпаясь каждое утро и подолгу проводя его в ванной комнате под ледяным душем. Я не хотел, чтобы девушка думала, будто бы меня интересует только её тело — и как можно скорее. Об этом её страхе я знал уже давно, поэтому, как только мы зависали над опасной чертой, я прекращал нашу близость. Кэтти сгорала от страсти и возбуждения, и это было безумно приятно видеть и чувствовать, но она тоже включала свой разум. Вот так мы и жили — два придурка-мазохиста, ходящие по лезвию ножа.

Вечер медленно подошёл к концу, и гости стали потихоньку расходиться. Дамиан с Рэйвен уже давно уехали, наказав мне довезти Кэтти до дома в целости и сохранности. Мы обнялись с Николасом и Элизабет — довольно уставшими, но не менее счастливыми, и выскользнули в холодную ночь. Если днём осень еще решила подарить напоследок тепло, то ночью сила этого подарка ослабевала на несколько градусов. Я накинул свой пиджак на подрагивающую от холода Катарину, пока мы шли к машине. Сев внутрь и включив печку, мы немного поболтали ни о чём, изредка целуясь и подкалывая друг друга. В который раз мне было удивительно видеть Кэтти вот такой — трущейся об мою руку, словно кошка, просящая нежности и ласки, и для меня было только в удовольствие дарить ей это, осторожно поглаживая тонкие запястья и целуя в шею, вызывая табун мурашек и электрические разряды по коже. Зелёные глаза изумрудами поблескивали в полутьме, и как-то внезапно наши поцелуи перестали быть целомудренными, и желание уже привычно скрутилось в узел в паху.

– Брэндон, – тихим голосом сказала Кэтти.

– Что? – я оторвался от её запястья, до этого момента покрывав его лёгкими поцелуями. Девушка помолчала, и в воздухе повисло напряжение, перемешанное с ярким привкусом ожидания.

– Я хочу остаться, – слова вырывались неуверенно, но упрямо. – Остаться сегодня...С тобой.

Поначалу я даже не мог понять, о чём она говорит, но, когда понимание достигло разумного уголка моего мозга, отстранился, глядя на опустившую глаза девушку. Её тонкие пальцы нервно мяли ткань платья.

– Что?

Это единственное, что я мог сказать. Пару месяцев назад я бы ещё, наверное, с ехидцей ляпнул, что мои предсказания сбылись. Но сейчас я был похож на, мать его, джентльмена. Мы оба прекрасно понимали, к чему приведёт то, что Катарина останется на ночь у меня в квартире. Моя выдержка была на пределе, звенящем натянутой струной.

– Ты действительно этого хочешь? – спросил я, внутри желая, чтобы девушка ответила положительно. И, будто читая мои мысли, но ни слова не говоря, Кэтти, подняв голову, не смотря на меня, кивнула. По её лицу, освещаемому лишь серебряными бликами луны, выглянувшей из-за облаков и осмелившейся подслушать нас, пробежала тень раздумий, а затем складки на лбу разгладились, и лёгкая улыбка чуть тронула припухшие от поцелуев губы.

– Что ж, эм... – промямлил я, мысленно обругивая себя последними словами. Что это со мной? Веду себя, словно девственник, который впервые дотронулся до тела девушки.

Оборвав фразу на полуслове, я просто завёл мотор, и машина, тихо рыкнув, тронулась с места. Всю дорогу молчание давило на мозг, но ни я, ни Кэтти не могли заставить себя что-то сказать. Я давал девушке время ещё раз подумать, а сам размышлял о том, что нас ждёт впереди. Спустя некоторое время, подъехав к дому, в лифте, на стеклянной поверхности которого уже не осталось следов моей вспыхнувшей две недели назад злости, я, наконец, нарушил молчание:

– Кэтти, я...

Девушка не дала мне договорить, словно чего-то испугавшись, и прильнула к моему телу, забираясь руками под рубашку и касаясь холодными пальцами моего горячего пресса, заставив тот напрячься, и от контраста ощущений я чуть не задохнулся, целуя зеленоглазую ехидну, которая сегодня отчего-то превратилась в нечто непонятное, наполненное женской обольстительностью с макушки до ног.

КАТАРИНА.

Я не помню, как долго мы целовались, стоя в холле. Наверное, пролетели минуты, а, казалось — секунды. До сих пор не верится, что я действительно послушала голос своего сердца, просто приказавшего мне произнести слова, крутившиеся в моей голове довольно давно. И дело даже не в физическом влечении.

Дело в том, что мне нужен этот человек. Я ощущала просто дикую, животную потребность в нём, в его руках, губах, глазах и всём прочем. Терпение натянулось до предела, и в итоге лопнуло, как туго натянутая тетива в объятьях лука, держащая стрелу, которая теперь грозила пронзить нас обоих.

«Ты уверена?» – шептали глаза цвета грозового океана, тёмными бликами сверкавшие в полутьме холла.

«Мой разум, может, и не уверен, но сердце — на все сто», – отвечала я мысленно и снова тянулась за поцелуями, коих мне было бесконечно мало. И когда только я стала такой? Сама себе диву даюсь.

Мы медленно, шаг за шагом продвигались по направлению к комнате Купера — в святая святых, куда моя нога ещё не ступала. И после каждого шага на пол падала одежда: обувь я, кажется, оставила ещё в лифте. Сумасшедшая. И вправду сумасшедшая, сходящая с ума в руках парня, которого ещё совсем недавно считала обычным богатеньким засранцем, который уже дважды спас мне жизнь, который, чёрт возьми, забрался внутрь меня и наглым образом занял все мои мысли, разбудив во мне что-то такое, чего я не знала ранее.

Комната Купера, очевидно, была довольно просторной, но, поглощённая вниманием парня, я не обратила на это внимания, сгорая от предвкушения, которое пузырьками щекотало внутренности, вызывая отчаянное желание засмеяться. Внезапно Брэндон чуть отпрянул назад, и я поняла, что мы с ним абсолютно обнажённые. Потемневший взгляд парня достиг моей груди, и я машинально подняла руки, чтобы закрыться, но ладонь Брэндона оказалась проворнее, прервав мои попытки.

– Не нужно, – голос был низким, почти грудным, бархатной лентой скользнувшим по воздуху. Большим пальцем парень осторожно дотронулся до одного из сосков, заставляя тот сжаться в горошину, а из моего горла вырвался прерывистый вздох.

Наверное, в этом всё же есть что-то удивительное, что-то, чему нельзя найти определения — быть настолько открытой для мужчины. Для своего мужчины. Стоять и видеть его взгляд, от которого внутри начинается какая-то мелкая трясучка.

Чтобы немного отвлечься от смущения, заполнившего моё нутро, я решила оглядеть тело парня, в лунном свете казавшееся чем-то ирреальным. Вряд ли даже Аполлон мог похвастаться столь идеальной выточенностью фигуры: высокий, с широкими плечами, чётко просматривающимся прессом, узкими бёдрами и сильными ногами. Надо же, а я и не знала, что у Купера есть татуировка — на боку красовался чёрный феникс, из хвоста которого летели огненные искры, спускающиеся к бедру. О том, что было ниже пояса, даже думать было почему-то стыдно, однако желание Брэндона выглядело очень...Впечатляюще.

Проследив за моим взглядом, Купер по-доброму усмехнулся:

– Нравится?

Я возмущённо подняла глаза, чувствуя, как неизбежный румянец лезет на щёки. Клянусь, порою, такого рода бестактные слова ставили меня в тупик, а, учитывая момент...

Брэндон, словно чувствуя, что я намерена сказать что-нибудь колкое в ответ, быстро преодолел разделяющие нас несколько сантиметров и снова приник к моему рту. И когда моя обнажённая спина коснулась мягкого покрывала кровати, внутри всё съёжилось, и я закрыла глаза, чувствуя только обжигающие прикосновения шершавых пальцев к моей коже. Брэндон навис надо мной, и я почувствовала себя такой маленькой по сравнению с ним.

– Кхеноронкхва[1], – низкий голос парня был настолько нежным и чувственным, что я во все глаза уставилась на него, не веря, что это действительно говорит он.

– Что это значит? – снова безбожно краснея, спросила я. Брэндон мягко усмехнулся, и его глаза сверкнули в полутьме расплавленными серебряными огоньками.

– Когда-нибудь я скажу тебе, Рассветная.

Он снова меня так назвал. Красивое слово огоньками прокатилось вдоль моего позвоночника, обжигая кожу.

– Если бы ты знала, как ты красива...

Сильные пальцы погладили скулу и спустились ниже, к голой груди. Я замерла, вдохнув в себя, казалось, весь воздух, который был в комнате. Брэндон мягко взял мою руку и положил себе на грудь, и мы оба задрожали от разрядов тока, прокатившихся по нашим телам подобно крошечным молниям с ярким привкусом чего-то нового, ещё неизведанного, но неизбежно подступающего всё ближе и ближе.

– Я так долго ждал тебя.

В голосе парня снегом хрустнула грусть. Я положила ладонь ему на щеку.

– Поцелуй меня.

Я сама прошу об этом, хотя раньше слов не требовалось, обуреваемая желанием поймать очередной поцелуй мужчины. Моего мужчины. Его не нужно просить дважды: немного поколебавшись, Брэндон невесомо касается моих губ. Я чуть отпрянула, качая головой.

– Не так. Как чувствуешь.

После наших поцелуев этот вышел каким-то уж слишком целомудренным, а мне хотелось большего. Брэндон выдохнул, а затем припал ко мне, и вот мы уже так тесно сплелись в объятиях, что, кажется, ещё ближе быть невозможно.

Я, осмелев, провела языком по влажной и чуть солёной шее Купера, чувствуя, как парень вздрогнул и застонал мне в ухо, обдавая его теплом.

– Кэтти...

Его тихий шёпот звучит словно сладкая музыка, заставляя меня приступить к более активным действиям. Одной рукой я обняла парня за крепкую шею, а другой скользнула вниз, к его паху, чувствуя себя порочной бесстыдницей. Брэндон замер, когда мои пальцы коснулись его напряжённого члена.

– Кэтти, пожалуйста... Я... не сдержусь, – донёсся до моего уха мучительный рык, и я издала довольный смешок. Брэндон резко подмял меня под себя, заставив охнуть от неожиданности.

– Моя очередь, чертовка, – легко целуя меня, дразнящим тоном сказал Купер. – Расслабься.

Расслабиться? Он сказал, расслабиться? Я настолько одурманена происходящим, что не в силах совладать с самой собой. Мне хочется его, всего его, целиком и полностью, прямо сейчас. Я уже готова прошептать эти роковые слова, но...

Но проклятый страх имеет особенность выскакивать именно тогда, когда случается какой-то важный, ответственный момент. И когда Брэндон, не дожидаясь моих слов, пальцами коснулся ниже моих бёдер, я внезапно впала в ступор, застыв, словно статуя, что парень мгновенно почувствовал.

– Эй, – Брэндон успокаивающе поцеловал меня в лоб со всей нежностью, которая плескалась в его глазах в отблесках лунного света. – Ну, чего испугалась, зеленоглазая?

«Если бы я только могла сказать...»

– Я должна кое в чём признаться, – прошептала я, стыдливо опустив ресницы. Брэндон терпеливо молчал, пока я собиралась с мыслями, и через несколько мгновений мой робкий шёпот коснулся его губ.

– Я не... Я....

«Браво, – с сарказмом зааплодировал внутренний голос. – Именно в этот ответственный момент вся твоя смелость испарилась, как дым, Катарина.»

– Ты — что? – спросил Брэндон, легко сдувая упавшую на глаза чёлку. Я нервно сглотнула.

– Ну, ты понимаешь...У меня уже было...

– О, – наконец, до парня дошло то, о чём я стыдливо боялась сказать. – Так ты не девственница?

Я молча кивнула, снова опустив глаза. Повисло неловкое молчание, так сильно отличающееся от атмосферы страсти, царствовавшей в этой комнате ещё несколько мгновений назад.

Как на такую новость может среагировать парень, добивавшийся девушки достаточно долгое время? И чего, спрашивается, он добился? Мужчины по своей натуре, как известно, — первопроходцы. Нужна ли Куперу та, чьё тело уже принадлежало кому-то, и неважно, по воле или против неё?

«Нужна ли тебе порченая?...»

Но Брэндон заставил меня посмотреть на него, и я почувствовала, как по моей щеке потекла одинокая слеза. Всё-таки не сдержалась. Взгляд парня потемнел, и одним лёгким движением пальцев Брэндон смахнул слезу.

«Нужна?...»

– Если ты думала, что этим заставишь меня отказаться от тебя, дорогая, то ты сильно ошиблась. Снова.

«Нужна,» – выдохнул напряжённый разум, и мне снова захотелось плакать, но уже от облегчения, заполнившего мои лёгкие, не давая сказать ни слова в ответ.

– Мне не важно, кто был до меня, – голос Брэндона был полон неведомых мне чувств. – Прошлое — это прошлое. Главное, что после меня никого не будет.

Я ждала этих слов. Не верила, но ждала, изо всех сил вцепившись руками в гладкие простыни.

– Но...

Мою фразу оставили недосказанной, вцепившись в рот жёстким и в то же время удивительно нежным поцелуем.

БРЭНДОН.

У неё в глазах — страх вперемешку со стыдом. Совсем не та реакция, которая должна быть при всей нашей близости.

«Я не... Я... Ну, ты понимаешь, у меня уже было...»

И столько боли было в этой недосказанной фразе, что сердце невольно пропустило удар, а затем ещё один. Не от знания, что был кто-то до меня. А от вида Рассветной девчонки, лежащей под моим телом, закусившей губу и выпустившей из-под век одну-единственную слезинку. Я быстро стёр ненужную деталь, стараясь быть нежным.

У каждого из нас есть прошлое, и мы не в праве обвинять человека в том, что до встречи с нами у него тоже была жизнь. И как бы ни злился мой внутренний Зверь, натягивая цепи так, что становилось больно, как бы ни скалился и ни рычал, мальчик с книжкой всё равно взял верх, отворив створку двери и выглянув наружу, грустно посмотрев на меня.

Потому что не бывает настолько искренних зелёных глаз, наполненных горькой правдой.

Потому что не может эта девчонка врать: жизнь её обидела. Обидела очень сильно, и это проявляется в самые неподходящие моменты — например, сейчас. Я давно это заметил, и меня мучали невысказанные вопросы и отсутствие ответов на них, но я поклялся никогда не идти против воли Катарины, если на то не будет её желания.

И сейчас я смотрел на свою Рассветную, гадая, о чём могут быть её мысли, хотя на нежном, потемневшем лице все мысли были, как на гладкой поверхности воды, — девушка ждала приговора. И я сказал то, что должен был сказать, хотя в мыслях уже мечтал найти ублюдка, посмевшего обидеть девчонку, и свернуть ему шею.

Но сейчас нельзя ничего портить: Кэтти должна забыть обо всём рядом со мной. Я безумно хотел прогнать это загнанное выражение с её лица и страх из зелёных, таких любимых мною глаз, поэтому, пресекая попытки Катарины что-то сказать, я просто заставил её замолчать всем известным способом.

«Я сотру того, кто когда-то был с тобой и причинил тебе боль, Рассветная.»

* * *

И только луна стала свидетельницей того, что происходило глубокой ночью в комнате на втором этаже пентхауса. С высоты неба, обрамлённого лёгкими ночными облаками с серебристой каемкой, спящий город казался тихим и неподвижным, и только двое не спали. Лучи лунного света легко касались разметавшихся на подушках светлых локонов девушки и обнажённой спины парня, нависшего над ней и приникшего к девичьим губам в тягучем, как карамель, поцелуе.

Эти двое были настолько поглощены друг другом, что вряд ли бы их что-то могло сейчас остановить. В глазах девушки хрустальными каплями сверкнули редкие слёзы, но спустя недолгое время их полностью иссушил пожар, вызванный прикосновениями и медленными движениями, дарящими ласку и нежность, а вскоре девушка полностью растворилась в прекрасных ощущениях, впервые в жизни понимая, насколько может быть хорошо, если рядом тот человек. И снова блеснули слёзы, только теперь это были слёзы счастья.

[1] Здесь: «Я люблю тебя» (ирокезский).