bad dream (Jin)
Смотреть на то ,как он готовит, всегда было частью какого-то только её личного желания. Она подпирает голову рукой и наблюдает за тем, как парень в розовом фартучке напевает себе под нос песенку «айс нойс липс» и нарезает овощи для очередного первоклассного блюда. Профессионально нарезает, даже ни разу не поранив пальцы, что, впрочем, всегда удавалось любимой. Благодаря её попытками в домашней аптечке вместе с перекисью появились и милые пластыри с кумамонами и тоторо, а готовку вкусняшек на себя полностью взял Сокджин. Хорошо, хоть посуду мыть не приходится с порезанными руками.
«Не порть эти руки» вечно твердил парень, сам разбираясь с посудой. Кухня — это его обитель.
Девушка делает глоток остывшего какао и тут же выплевывает обратно, удивленно смотря в стакан. Соленный привкус въедается, заставляя морщиться. Пальцы касаются щеки, где неприятно стягивает кожу от высохших слез. Она выкрикивает его имя, поднимая голову, чтобы он, как всегда, бросал все дела и бежал утешать свою маленькую ненаглядную девочку. Как всегда гладил по волосам и шептал нежные слова любви, после которых приятное тепло разливалось по телу, а плохие мысли казались далекими и недоступными.
Но его нет. Как и нет всей разложенной использованной посуды. Фартук висит на гвоздике. Всегда открытое во время готовки окно теперь закрыто. Посуда чистая и нетронутая лежит на полках. Запах, пробуждающий аппетит, был лишь иллюзией, как и всё остальное. Как и всё остальное уже в течении месяца. Больше нет всех теплых обнимашек по утрам, пока он готовит завтрак. Нет его горячих ласк на столе, как тогда, на его день рождение. Нет ничего. Лишь иллюзии, которые остались после его смерти.
Одежда в шкафу не потеряла его аромат духов. Коллекция игрушек Марио также лежит на полке. И девушка каждое утро вытирает с них пыль, которая даже не успевает накопится за день.
Телефон. Розовый. Его больная любовь к этому цвету всегда поражала ее. Но любимых любят любыми, со всеми странностями вместе.
Словно сквозь толщу воды слышится взволнованный голос. Умоляющий не плакать. Джин крепко обнимает её, успокаивая, слышит тихие всхлипы и слова об ужасном сне, где он мертв. Парень лишь добро смеётся и целует любимую в лоб, щечки, глаза, чмокает в губы и шепчет о том, что быть ученицей в кулинарии у Сокджина не повод убивать его во сне. И плакать вот совсем не стоит, когда тут муж живой в кровати рядом.
Традиция вечно наблюдать за готовящим завтрак Сокджином сегодня нарушается, ибо он же требует в этот раз завтрака от жены. А сам, даже не удосуживаясь одеться, остается в одних боксерах. Садится за стол и, подперев голову рукой, начинает наблюдать.
Взгляд очерчивает стройные ножки, шелковые трусики розового цвета, которые не до конца прикрывает его, сокджинова, белая рубашка. Он даже считает про себя до первого обиженного «ай». Досчитывает до семнадцати. Открывает аптечку и, достав пластырь с тоторо, подходит к девушке. Кладет её раненный пальчик себе в рот и слегка посасывает, пока отлепляет от пластыря ненужные листочки.
Замечает покрасневшие щечки и, мило улыбнувшись, заклеивает ранку. Выключает газ, а на немой вопрос лишь подхватывает любимую под бедра и сажает на стол. Пристально смотрит в глаза и, облизнув нижнюю губу, спрашивает:
— Мы же обговаривали твое наказание за каждое ранение, верно?